III, 146–148]. В этой ситуации Хайд выглядел двусмысленно, поскольку именно он рекомендовал Холланду приехать в Оксфорд. Кларендон писал, что обдуманно призывал к великодушию: «Милость воодушевит других покинуть парламент. Он (Хайд — А. С.) говорил, что будет величайшей ошибкой, если в то время, когда парламент использует все средства и энергию, чтобы развратить подданных короля, и принимает всех, кто присоединяется, под свое оружие, его величество отвергнет кого-то на основании прежней вины или потому, что он пришел поздно» [7, III, 151]. Хайда поддержал принц Руперт, который после возвращения королевы был главным объектом ее ненависти и стремления отдалить немецкого племянника от монарха. Вспоминая историю трех лордов, Хайд заметил, что во время этих обсуждений Карл не высказывал своего мнения, но выразил его, со всей холодностью отвергнув Холланда.
Тем не менее, неудачей роялистов под Глостером кампания 1643 года не закончилась. Эссекс торопился вернуться в Лондон, а король со своими силами преследовал его. Карл догнал и обошел противника в пятидесяти милях от столицы, у Ньюбери, где 20 сентября произошло сражение. Руперт советовал дождаться драгун из Оксфорда, они могли действовать успешно на пересеченной местности, разделявшей врагов, но Карл отдал приказ немедленно атаковать. Это сражение иногда называли самым загадочным из всех битв первой гражданской войны. Дело в том, что не сохранилось современных планов расположения сил обеих сторон, а свидетельства участников характеризуются многочисленными расхождениями. Дигби составил описание битвы через два дня, но он находился на фланге и не видел, что происходило в центре. Официальное описание со стороны парламентариев появилось через месяц в атмосфере эйфории, и в нем были скрыты ошибки Эссекса, который поначалу был встречен в Лондоне как герой. Карлтон считал: у роялистов был шанс на победу, воспользуйся король советом Руперта. У них просто не хватило сил, и атака захлебнулась. Сражение зашло в тупик к закату дня, когда Карл осознал, что вынужден отступать к Оксфорду, предоставив противнику возможность возвратиться в Лондон. Кларендон, который, впрочем, не был непосредственным свидетелем, считал причиной неудачи роялистов то, что они не сумели занять самую высокую точку Биггс Хилл, оказавшись в низине. Кроме того, король бросил в бой все силы, не оставив резерва, тогда как в критический для Эссекса момент его спасли вспомогательные силы — лондонские ополченцы. Хайд считал, что Лондон воздал Эссексу по заслугам, так как он действительно справился с задачей спасения Глостера и быстро, с минимальными потерями, перебросил армию назад к столице. Он выстоял в одном из самых «решительных сражений той несчастной войны». У короля была возможность победить, но потери кавалеров оказались значительнее [7, III, 174–177].
При Ньюбери Карл I потерял не меньше двадцати офицеров высокого происхождения, настоящей личной трагедией для Хайда была гибель его друга и патрона Фолкленда. Кларендон писал о Фолкленде как о благородном человеке, всегда руководствовавшимся только долгом и честью, глубоко страдавшим из-за несчастья, обрушившегося на страну. Он был человеком «таких необыкновенных знаний, несравненного обаяния и очарования в общении, обладавшим человеколюбием, добродетельным ко всему человечеству, отличавшимся простотой и чистотой в жизни, что даже если бы он был единственной жертвой гнусной и проклятой войны, она осталась бы для потомства самой постыдной и отвратительной» [7, III, 178–179]. Кларендон вспоминал, как Фолкленд страдал из-за бед, обрушившихся на людей, как он мечтал о мире, «сидя среди друзей, после долгого молчания и повторяющегося жеста пронзительно и мрачно твердил: мир, мир». Бедствия войны и опустошение страны «лишили его сна и почти разбили его сердце» [7, III, 189]. Хайда и Фолкленда связывали глубоко эмоциональные отношения. Оллард указывал, что в единственном сохранившемся письме Фолкленд называл друга «дорогим и любимым» (Dear Sweetheart). Оба были счастливо женаты. В автобиографии, писавшейся во Франции в 1669 году, Кларендон писал, что при Ньюбери «канцлер потерял радость и утешение всей своей жизни, он сокрушался так страстно, что в течение нескольких дней не мог заставить себя думать о делах». Оллард писал, что мужская дружба считалась истинным воплощением близости, ценилась выше других человеческих чувств, тогда как в сохранявшейся в XVII веке древней традиции женщина казалась существом низшим, не способным на дружбу [74, 87].
После гибели Фолкленда король вторично предложил Хайду пост государственного секретаря, и он снова отказался. Свою роль сыграли опасения, что при дворе многие будут рассматривать его как интеллектуала-выскочку, а главное, он понимал: при своей нелюбви и подозрительности к Франции он не сможет проводить политику, устраивавшую королеву. Хотя Генриетта Мария не возражала против Хайда прямо, она заявила, что предпочла бы видеть на посту госсекретаря лорда Дигби. Хайд согласился с этим мнением, тем более что его отношения с Дигби еще оставались дружественными. Дигби способствовал тому, что Хайд вошел в число лиц, составлявших тогда ближайшее окружение короля. Давние отношения с Николасом, личная и политическая привязанность еще больше укрепилась, поскольку оба получили разрешение привезти в Оксфорд семьи. Дети обоих, хотя и отличались по возрасту, были включены в общение между семьями. В Оксфорде Хайд лучше узнал Карла I и сформировал мнение о нем. Он наблюдал короля во время личных аудиенций и на заседаниях Совета, но и прислушивался к суждениям старых друзей по Грейт Тью, Шелдона и Хэммонда, поскольку оба стали духовниками Карла. В Оксфорде окончательно сформировалось его мнение о Генриетте Марии. Королева и Хайд были врагами, и эта вражда продолжилась после гражданской войны и в годы Реставрации. Хайд считал ее влияние на мужа пагубным и видел в этом источник зла для Англии. Не очень скрывая свое мнение, он сохранял вежливость, когда писал о ней, чего не скажешь о строках, характеризовавших ее фаворита Джармина. Оллард объяснял это не только тем, что она была женщиной и королевой, но и тем, что он признавал в ней твердость принципов, хоть и глубоко противных ему: приверженность воинствующему католицизму и интересам французской политики [74, 91–92].
Осенью 1643 года характер гражданской войны изменился. Раньше она была сугубо английским конфликтом, теперь она превратилась в «войну трех королевств». 25 сентября английский парламент заключил с шотландцами Ковенант, то есть соглашение, предполагавшее получение от них помощи для борьбы с королем, что кардинально меняло соотношение сил. Десятью днями раньше по указанию Карла роялистский командующий в Ирландии герцог Ормонд подписал перемирие с католиками. Он происходил из католической семьи Батлеров, графов Ормондов, но потеряв в детстве отца, воспитывался под опекой короны и стал протестантом. Верно защищая интересы короля в Ирландии, Ормонд не без основания опасался, что намерение Карла опереться на ирландцев и соглашение с католиками значительно ухудшит его положение в самой Англии. Действительно, парламент воспринял перемирие в Ирландии как непосредственную угрозу и даже казнил в ноябре королевского гонца, объявив его шпионом. Приостановление военных действий в Ирландии позволило перебросить в Англию на помощь роялистам порядка десяти тысяч солдат-протестантов в период с октября 1643 по апрель 1644 года. Однако этих сил было недостаточно, чтобы уравновесить угрозу со стороны ковенанторов, ведь Твид перешла 21-тысячная шотландская армия. Отсюда неизбежно проистекала мысль об использовании ирландских католиков. Историк Скотт полагал, что вопрос о привлечении ирландцев создал новую расстановку политических сил в лагере роялистов. Если в вопросе об использовании ирландских протестантов среди кавалеров не было разницы мнений, то иначе дело обстояло с католиками. Сторонником привлечения солдат католической Конфедерации был Дигби, которому Карл поручил ирландскую политику; для него «привезти солдат-католиков из Ирландии было логичным и необходимым ответом на союз парламента с ковенанторами» [92, 49]. Такого же мнения придерживались близкие к Генриетте Марии политики. Однако для большинства оксфордских грандов, включая Хайда и Николаса, такое решение было неприемлемым. Противником этого плана был Руперт, чья позиция определялась не только личной неприязнью к королеве и Дигби, но и уверенностью в том, что за помощь конфедератов в Англии придется заплатить слишком большими уступками в самой Ирландии. Скотт утверждает, что в мае 1644 года Дигби впервые представил на Тайном совете проект создания Совета принца Уэльского для запада Англии специально, чтобы избавиться от противников по ирландскому вопросу. В конце концов, Карл был вынужден отстранить Дигби от ирландских дел и вновь поручить переговоры с Конфедерацией Ормонду, который относился к этой идее не лучше, чем Хайд. Тем не менее, вопрос о привлечении солдат-католиков вставал еще трижды: после поражения при Марстон-Муре, провала переговоров в Аксбридже и поражения при Незби.
В декабре 1643 года в Оксфорд пришло известие о смерти «короля Пима». Кларендон отмечал, что «никто не несет большей ответственности за несчастья королевства, никто в большей степени не приложил руку и голову к предательскому плану» [7, III, 321]. Руководствуясь идеей воздаяния за грехи, он писал, что Пим умирал в муках и агонии, от «болезни необычной, поэтому вызвавшей много разговоров», morbus pediculosus, так что вызывал тошноту и омерзение у тех, кто в последнее время находился возле него. Любопытно, что сообщение о смерти Пима от педикулеза, которое передает Кларендон, люди парламентской партии, устроившие ему государственные похороны, отвергали как «ложные и неверные, распространяющиеся за границей слухи». Врачи, проводившие осмотр и вскрытие тела покойного, утверждали, что телесные покровы чисты, на них нет струпьев, рубцов или чешуйчатых лишаев. Причиной смерти был назван рак нижней части кишечника, причем опухоль, обнаруженная в брыжейке, достигла таких размеров, что легко прощупывалась еще при первых жалобах больного. Она вызывала сильные боли, отсутствие аппетита и частую рвоту, и полностью закрыла проходы [38]. Если доверять данным вскрытия, то Хайд передавал связанные со смертью Пима слухи. Парламент постановил похоронить его в Вестминстерском аббатстве, а после реставрации его останки были извлечены и брошены в общую могилу.