й, однако быстро убедился, что ошибался (Кларендон объяснял это незнанием страны и влиянием недобросовестных лиц). Он привел своих людей к маленькому порту Форуэй, так как договорился с командующим флотом Уорвиком, что тот пришлет корабли, однако ветер не позволил последнему выйти из Портсмута. Карл предлагал Эссексу не сдаться, а присоединиться к нему, чтобы вернуть стране порядок и спокойствие: «Этим поступком, в высшей степени благородным, дальновидным и честным, Вы в высшей степени обяжете своего короля. Другого шанса присоединиться ко мне, чтобы отрегулировать все дела, не будет» [15, 146]. На предложение короля Эссекс не ответил. Понимая, что положение безвыходное, он на рыбацкой шхуне уплыл в Плимут, оставив вместо себя Скиппона, который был вынужден сдаться 3 сентября. Условия капитуляции были великодушными: Скиппону было позволено выйти из окружения со своей шеститысячной армией с оружием, знаменами, под звуки оркестра. Единственное условие заключалась в обещании не вступать в бой до тех пор, пока они не достигнут Саутгемптона [31, 268–269]. Говоря прямо, Карл упустил все преимущества, вытекавшие из победы. Сходу взять Плимут не удалось, и Карл приказал осадить город.
Во время операции при Лостуителе произошел эпизод, свидетельствовавший о глубоких разногласиях в королевском лагере. Военные, в том числе командующий кавалерией роялистов Генри Уилмот, считали, что Карл находится под слишком большим влиянием Дигби и Колпепера, даже при решении сугубо военных вопросов. Уилмот, хотя и получил от короля титул барона, чувствовал себя обиженным, правильно полагая, что Карл недолюбливает его (причина, возможно, крылась в том, что Уилмот имел отношение к процессу Страффорда). Он фактически решился на измену, обратившись к Эссексу с предложением освободить монарха от дурных советников (подразумевались Дигби и Колпепер). Дигби раскрыл этот план королю, Уилмот был арестован, и по отношению к нему Карл был великодушен, предложив ему отправиться в ссылку. Кларендон характеризовал Уилмота как гордого и амбициозного человека, дисциплинированного командира, но сильно склонного к пьянству. На место командующего был поставлен один из ближайших друзей Дигби Джордж Горинг (Кларендон писал с сарказмом, что их дружба основывалась на одном: оба прекрасно знали, что в любой момент могут предать друг друга).
После операции в Корнуэле король с войском довольно медленно двигался в Оксфорд, останавливаясь на отдых. 22 октября он прибыл в Ньюбери. Туда же подошли парламентские армии с намерением нанести королю решающий удар: Эссекс и Уоллер с запада, Манчестер с севера, ополченцы из Лондона. Сражение произошло 27 октября почти там же, где в сентябре предыдущего года произошло первое сражение при Ньюбери. Как писал Кларендон, роялистская армия проявила себя даже лучше, чем ожидал Карл: «Войска, стоявшие у местечка Спин, держались стойко, и хотя луна светила ярко, численно преобладавший враг решил, что не сможет атаковать и разгромить их» [7, III, 436]. Парламентское войско могло одержать победу, но его командирам не хватило согласованности в действиях. Карл сумел ночью вывести свою армию, оставив раненых, пушки и обоз в замке Доннингтон. Более того, 9 ноября он вернулся, заставил парламентский отряд снять осаду с этого замка и вывез то, что было оставлено. Именно тогда, во время совета, когда парламентские генералы обсуждали возможность дать новый бой, лорд Манчестер произнес слова, ставшие знаменитыми: «Пускай в ста сражениях мы разобьем короля 99 раз, он все равно останется нашим королем, если же он разобьет нас хотя бы раз, мы будем повешены, наши поместья будут конфискованы, а наше потомство станет рабами». Таким образом, кампания 1644 года закончилась для Карла I куда лучше, чем можно было ожидать после Марстон Мура. 23 ноября кавалеры триумфально вернулись на зимние квартиры в Оксфорд.
Во время военной кампании Хайд оставался в Оксфорде, где помимо обычных обязанностей занимался ремонтом городских укреплений. После возвращения Карл отметил, что «состояние фортификационных сооружений значительно улучшилось заботой и старанием лордов». Многие лорды говорили королю, что в этом особая заслуга канцлера казначейства [7, III, 441]. В ноябре король назначил главнокомандующим вместо раненого в битве при Ньюбери генерала Рутена принца Руперта, но последний очень быстро понял, что это было формальное назначение: вслед за ним командующим западной армией стал Горинг, что должно было уравновесить и нейтрализовать его влияние. Не удивительно, что в этих условиях, как отмечал секретарь влиятельного герцога Ричмонда, ближайшего тогда союзника Руперта при дворе, «наши солдаты в основном за мир, в первую очередь принц Руперт» [92, 51].
Как бы ни чувствовали себя роялисты после морального поражения, нанесенного противнику, не решившемуся вступить в бой, на самом деле положение в лагере кавалеров, как свидетельствует Кларендон, ничем не напоминало гармонию. Территория, контролируемая королем, резко уменьшилась за счет потери северных графств. Армия была «менее едина, чем когда-либо»; назначение Руперта главнокомандующим было непопулярным решением, он слушал только себя, «и никогда не соглашался даже с самым разумным мнением». Находясь во вражде с Дигби и Колпепером, он всегда поступал вопреки тому, что они предлагали. Кларендон заключал: «Правда в том, что с самого начала армия презирала Совет и пренебрегала им, а король не был озабочен в достаточной степени тем, чтобы сохранить должное уважение к нему, и тем утрачивал и собственное достоинство» [7, III, 443–444]. Горинг не выражал ни малейшего почтения к Руперту. По мнению Кларендона, он был во многих отношениях даже хуже Уилмота, последний, по крайней мере, никогда не пьянствовал, если поблизости был враг, Горинг не проявлял в этом умеренности даже будучи среди врагов. Оба не были верны дружбе или обещаниям, но Уилмот нарушал их не так охотно. Горинг был способен на любое предательство ради удовлетворения собственной страсти или аппетита. Его главным мастерством было притворство, и он умудрялся не единожды обмануть одного и того же человека. При дворе положение было не лучше, чем в армии: «Тот, кто не имел выгодной должности, ненавидел того, кто имел, считая, что лучше пригоден к ней. Тот, кто был объектом зависти, не испытывал восторга или удовлетворения, имея то, чему завидовали, и считал себя бедным и нуждающимся. Это чувство еще более усиливалось из-за титулов, которые придворные получали, проявляя яростную назойливость». Награждая кого-то, Карл I рисковал вызвать недовольство других; «наградив одного, он вызывал раздражение у ста». Пожаловав Колпеперу баронский титул, что последний, замечал Кларендон, вполне заслужил, Карл вызвал недовольство и при дворе, и в армии, поскольку новоиспеченный барон не отличался великодушием, не будучи воспитан вести себя так, чтобы люди более благосклонно принимали его характер. Хайд считал тщетными и опасными надежды короля на получение помощи из Ирландии при условии выполнения требований католической партии, ибо «разве покупка Ирландии не привела бы к потере Англии и Шотландии?» [7, III, 447].
Кларендон много писал о политической борьбе в Долгом парламенте, приведшей к смещению прежнего армейского руководства, принятию акта о самоотречении и созданию парламентской армии нового образца. При этом он подчеркнул роль Кромвеля, который «сломал лед», потребовав «очистить и освободить парламент от пристрастности его членов» [7, III, 459]. Главным объектом обвинений со стороны индепендентов был Манчестер, которого едва ли не обвиняли в предательстве. Так, одержав моральную победу во второй битве при Ньюбери, Карл I сам расчистил дорогу к власти тем, кто был настроен на решительную победу над ним и больше всех (так считал Хайд) противился мирным переговорам.
Сразу после триумфального въезда Карла в Оксфорд, 27 ноября, туда прибыла парламентская делегация с предложением мирных переговоров. Король встретил ее нарочито холодно. Пару часов представителей продержали за воротами, им предоставили плохое жилье, и Карл неофициально побеседовал с ними во время прогулки, которую он совершал после обеда в садах Крист Черч с Рупертом и Морисом. Предложения, привезенные из Вестминстера, не содержали ничего нового, делегаты сообщили, что не имеют полномочий для внесения каких-либо корректив. Вести переговоры на этих условиях Карл I отказался. Однако в роялистском лагере были сторонники соглашения и примирения. Самым влиятельным был Ричмонд, активную роль в продвижении этого намерения играл Хайд. О переговорах вели речь Николас и Колпепер. Даже дав согласие, Карл по-прежнему относился к инициативе Ричмонда как к отступничеству, в частной переписке называя это делом сугубо «церемониальным». Он уступил общественному мнению, выражавшему усталость от кровопролития, отнюдь не имея твердого намерения достичь мира. 14 декабря Ричмонд и Саутгемптон ускакали в Лондон и через три дня представили парламенту предложения монарха. Было решено вести переговоры на уровне представителей двух палат парламента с включением шотландских делегатов. 3 января парламент назначил для переговоров 12 полномочных комиссаров, еще одного с ограниченными полномочиями, позволявшими участвовать в обсуждении религиозных вопросов, а также четырех шотландских делегатов. В составе делегации были четыре английских лорда, в том числе Нортумберленд и Пемброк, а среди коммонеров Уайтлок, Вейн-младший, Сен-Джон, Холлис. В состав королевской делегации также вошли 17 человек, в том числе Ричмонд, Саутгемптон, Хартфорд, лорд Кейпл, Колпепер, Николас, Эшбурнхэм, Хайд. Если верить «Истории мятежа», то именно включение Хайда в состав делегации вызвало самые яростные протесты в Вестминстере. Хотя парламент был вынужден смириться, но не лишил себя возможности уколоть того, кого считал едва не самым опасным врагом, отказавшись именовать его сэром, поскольку он получил рыцарское достоинство уже после того, как покинул Лондон. Предварительная договоренность заключалась в том, что переговоры продолжатся в течение двадцати дней, причем будут последовательно рассматриваться сначала религиозные вопросы (не менее четырех дней), затем устройство милиции и ирландская проблема.