Местом переговоров, начавшихся 30 января, ровно за четыре года до гибели Карла I, стал Аксбридж, расположенный в восьми милях от столицы. Там в доме Джона Беннета встретились представители короля и парламента (причем первые входили через парадную, а вторые через заднюю дверь). Ни одна из сторон не была уверена, что соглашения удастся достичь. Поскольку Хайд непосредственно участвовал в переговорах, страницы его книги, им посвященные, вызывают интерес, в том числе для изучения культурного кода взаимодействия враждебных сторон. Кларендон оценивал условия для переговоров в целом как приемлемые и даже удобные. Поскольку Аксбридж находился под контролем парламента, комиссары короля могли рассчитывать на то, что предоставит им противная сторона. Организаторы были корректны и выделили им удобное жилье в одной части города, в которой был поселен только один парламентский представитель, Пемброк. Условия проживания некоторых парламентских комиссаров были скромнее: например, Уайтлок делил комнату со своим другом лордом Уэнманом, причем довольствовался простой походной кроватью, на которой едва умещался матрац. Дом Беннета, расположенный на окраине города, хорошо подходил для ведения переговоров: в его центре располагался большой зал для заседаний, красиво украшенный, с большим квадратным столом и удобными стульями. Вдоль противоположных концов стола имелось достаточно мест для того, чтобы расселась вся делегация. Для других присутствующих были установлены сиденья вдоль стен. С каждой стороны залы имелись выходы в другие комнаты, куда делегаты могли пройти для срочных консультаций. Кроме того, вверх вели отдельные лестницы от двух дверей, поэтому члены делегаций не могли нигде встретиться, кроме как в центральной зале. Делегации обедали совместно, но порознь одна от другой. Для этого неподалеку находились две «очень хорошие» таверны, питание роялистской делегации оплачивал Ричмонд как королевский управляющий.
Мероприятие началось с обмена визитами, когда делегации встречались в полном составе, с обычной вежливостью и выражением надежды, что удастся выработать договор, который обеспечит прочный мир. Формально не было ограничений в плане частных визитов, но королевские представители чувствовали себя в этом куда свободнее, чем парламентские. Те были осторожны, «и их ревность друг к другу была столь велика, что им в голову не приходило обменяться визитами со старыми друзьями, которых они любили больше, чем новых. Никто из них не осмеливался встретиться наедине с кем-то из королевских комиссаров, но только в сопровождении еще кого-то, причем часто этот кто-то был тем, кому этот человек меньше всего доверял» [7, III, 472]. Конечно, Хайд думал об Уайтлоке, когда это писал. Он замечал, что находясь в Аксбридже, роялисты чувствовали себя как дома; а их оппоненты, «по правде, не проявляли той живости и того спокойствия, которые испытывает человек, не чувствующий за собой вины». Более того, поведение парламентских комиссаров вообще убедило Хайда, что у них не было никакого доверия друг к другу, а некоторые (он называл Сен Джона, Генри Вейна и Придо) просто шпионили за коллегами. Поэтому, хотя большинство членов парламентской делегации искренне хотели заключения мира, они не были готовы ни на малейшую уступку, опасаясь обвинений в свой адрес [7, III, 492]. По славам Кларендона, у здравомыслящих людей, входивших в состав делегации, «страх перед фракцией, установившей господство в парламенте, превалировал над ненавистью к ней», ибо обсуждаемый в парламенте билль о самоотречении создавал угрозу многим членам палат, долгое время поддерживавшим Эссекса. Холлис откровеннее других высказывал негодование против индепендентов, но предполагал, что многим просто не хватит мужества, чтобы противостоять им. Уайтлок, сохранивший друзей среди кавалеров, сотрудничал с индепендентами, как считал Хайд, в силу своего характера и из-за того, что его поместья находились в зоне контроля парламента.
Начало переговоров было омрачено неприятным для роялистов инцидентом: некий молодой человек по фамилии Лав, прибывший из Лондона вместе с делегацией, пользуясь тем, что был рыночный день, прочитал в присутствии огромной толпы проповедь в церкви, в которой заявил, что роялистские комиссары — это люди, на руках которых кровь. Он резко говорил о кавалерах и короле, явно подбивая народ к бунту и расправе. Парламентские делегаты были обеспокоены этими призывами и обещали наказать проповедника, но ограничились высылкой его из города. Хайд отметил: через несколько лет, в 1651 году, этому человеку по указанию Кромвеля отрубят голову за выступления против армии.
В описании аксбриджских переговоров видно стремление Кларендона показать себя, прежде всего, защитником англиканской церкви, а также поборником примирения. Однако не все участники переговоров разделяли такое мнение. Хайд описывал, что в один из первых дней его пригласили в дом Ричмонда, где находился фактический глава шотландских представителей канцлер Шотландии граф Лоудон, пожелавший частным образом с ним встретиться. Кларендон описал разговор между ними: Лоудон начал с утверждения, будто тверже всех стоял за признание за Хайдом рыцарского звания вопреки господствовавшему в парламенте мнению, что он больше всех в королевском совете противится заключению мира. Теперь у него есть возможность доказать иное, убедив короля согласиться с желаниями и просьбами парламента. Хайд ответил: любой здравомыслящий советник будет побуждать короля к миру, но только если предлагаемые условия справедливы и соответствуют достоинству суверена. Если они принижают королевские права и достоинство, то, хорошо или плохо к нему отнесутся в парламенте, будет отговаривать короля от подписания договора. Этот ответ не понравился Лоудону, но он продолжил рассуждения, что Шотландия оказалась слишком глубоко втянутой в конфликт, и, в конце концов, предложил Хайду сделку: если Карл пойдет на уступки в церковном устройстве, то возражений против требований короля в других вопросах не будет. Кларендон якобы резко протестовал против таких условий. Затем, во время общих заседаний, между Хайдом и Лоудоном было больше перепалок и «пикирования», чем между любыми другими делегатами. Хайд считал Лоудона амбициозным и недалеким, и подтверждал это примером: будучи более всего обеспокоенным собственным статусом на переговорах, он не удовлетворился заверением, что юрисдикция Лорда-хранителя печати не распространяется на Шотландию. Тогда Нортумберленд предложил ему занять место не в одном ряду с другими делегатами, а во главе стола, что Лоудон охотно сделал, не зная, вероятно, что в английской традиции оно отводится не главному присутствующему лицу, а хозяйке [97, 105].
По мнению Хайда, необоснованность требований парламентских представителей в религиозных вопросах происходила, в основном, из двух положений, вытекающих из Ковенанта. Во-первых, пресвитериане настаивали на использовании понятий, отсутствовавших в англиканской церкви (конгрегация, синод и др.). Во-вторых, продолжались нападки на епископат. Парламентская делегация вновь повторяла, что епископы поддерживают папизм и защищают католическую обрядность. Введенный в парламентскую делегацию как эксперт по религии Хендерсон, руководствуясь, по словам Кларендона, «скорее риторикой, чем логикой», утверждал, что реформа церкви приведет к укреплению государства, находящегося в опасности. Ни в одной стране, где произошла реформация, кроме Англии, не сохранилось института епископата, поэтому предлагаемая мера позволит устранить главное сохранившееся зло. Хайд полагал, что аргументация в пользу реформы англиканской церкви была неубедительной; он «не без волнения» выступал, утверждая, что «беды и неудобства, о которых говорилось, проистекают на самом деле из безумного желания уничтожить епископат, а не из стремления поддержать его» [7, III, 484]. Аргументы противников епископата не только неубедительны, но и путаны. Он характеризовал выступление шотландского лорда Лодердейла, «молодого человека с дурным произношением, не знакомого с правильным и сдержанным стилем говорения», после которого «понять что-то стало еще сложней, чем раньше». На просьбу кавалеров изложить аргументы в пользу церковной реформы в письменном виде, парламентарии отвечали, что она преследует затянуть переговоры. Очевидно, что позиции сторон по церковным делам нисколько не сблизились. Нельзя исключить, что Хайд был тверже других — ведь фактический глава делегации Ричмонд, пригласивший его к себе на переговоры с Лоудоном, не мог не знать, о чем пойдет речь.
Другие темы оказались не менее трудными. Вопрос о милиции затрагивал прерогативы короля больше, чем что-либо другое. Хайд как юрист был твердо убежден, что законных оснований для подчинения милиции парламенту нет. Парламент осуществил это из страха «оказаться в зависимости от королевской милости без понимания, что учрежденная им юрисдикция ставит короля в такое же положение по отношению к нему» [7, III, 486]. В дискуссии с Хайдом Уайтлок утверждал, что король не имеет права на полный контроль над милицией, поскольку не он контролирует использование денежных средств. Сложнее всего роялистам было возражать против утверждений враждебной стороны, касавшихся Ирландии. Хайд и сам сомневался в правильности королевской политики в Ирландии, главной целью которой было получение военной помощи, в том числе, что было для него неприемлемо, со стороны католиков. Тем не менее, Хайд не без гордости сообщал, что именно ему было поручено составление ответа, который получился «детальным и убедительным». В нем вина перелагалась на парламент, который отвергал мирные намерения монарха, выделял деньги для Шотландии, но ничего не давал для решения ирландских дел, тогда как ирландские мятежники получали помощь из-за границы. Только благодаря королевской поддержке деньгами, амуницией и провизией держалась армия, защищавшая протестантское население. Как только удастся заключить мир, «гнусное и с трудом сдерживаемое восстание» будет подавлено.
Переговоры в Аксбридже окончились безрезультатно: стороны не были настроены на компромисс. Когда роялистские переговорщики согласились, было, на то, что милиция останется под контролем парламента в течение трех лет, а не семи, как изначально требовали парламентарии, то получили отповедь от самого Карла I. Король счел, что они пошли на слишком большие уступки в этом вопросе. Более того, в целом одобрив их деятельность, он рекомендовал напомнить парламентским комиссарам, что они «сущие мятежники», и если не раскаются, то «будут прокляты и потеряют все». Карл полагал, что язык угроз приведет их в чувство. Делегация кавалеров понимала ситуацию лучше своего суверена и проигнорировала этот совет [31,