276–277]. Хайд включил в «Историю мятежа» рассказ о многочасовой беседе с навестившим его Пемброком, смысл которой сводился к тому, чтобы убедить собеседника согласиться с требованиями парламента. Любопытна аргументация лорда: в противном случае «мошенники и негодяи», засевшие в парламенте, создадут такую армию, которая вынудит парламент и самого короля согласиться с тем, что, в конце концов, приведет к республике (commonwealth— А. С.). Если королевская сторона пойдет на уступки и заключит договор, то Эссекс сохранит власть, после чего короля восстановят в правах, а люди, угрожавшие монархии, будут изгнаны. Хайд вспоминал, что некоторые его коллеги получили такие же «сумасбродные» предложения от тех, с кем были раньше в тесных отношениях: «Так пал у них дух, помутился рассудок и были разрушены убеждения» [7, III, 495].
Провал переговоров привел к тому, что делегаты расстались «так сухо, будто не ожидали встретиться когда-нибудь еще». Конечно, для провала переговоров были предпосылки. Еще в декабре был организован суд над архиепископом Лодом. 72-летний старик находился в Тауэре в течение трех лет, фактически в роли заложника. Его обвиняли в намерении насадить папизм. Лод защищался мужественно, но приговор был предрешен. В «Истории мятежа» Хайд указал на свои заслуги в попытке спасти архиепископа, который был «всегда к нему расположен». Он предложил Карлу, чем бы ни завершился процесс, подписать помилование. Король согласился, документ был подготовлен с соблюдением всех необходимых формальностей, но парламент отклонил его, заявив, что монарх не имеет права миловать тех, кому он вынес приговор. 10 января архиепископу отрубили голову. Кларендон заметил, что эта казнь послужила дурным предзнаменованием для переговоров. Непосредственными причинами провала было утверждение в палате лордов ордонанса о создании армии «нового образца», что означало победу сторонников войны, а также известие из Шотландии о победе Монтроза над Аргайлом при Инверлохе. Карл явно преувеличил значение этого военного успеха, ибо обещание Монтроза прислать королю двадцать тысяч горцев были построены на песке. В лучшем случае он мог отвлечь часть армии Ковенанта от участия в военных действиях в Англии.
Одновременно с переговорами в Аксбридже в роялистской верхушке обсуждался вопрос о создании так называемого совета принца Уэльского. Первоначальная идея принадлежала Дигби. Король советовался с Хайдом и Колпепером. Старшие сыновья, Чарльз, принц Уэльский, и Джеймс, герцог Йоркский, находились при отце, однако младшие дети, принцессы Елизавета и Анна, и Генри, герцог Глостерский под присмотром парламента. Во время войны Карл не отпускал старших сыновей от себя, но теперь решил выделить Чарльзу войска и отправить его на запад, но не дальше Бристоля. В этой связи он объявил о создании совета при принце, целью которого сначала было обсуждение подготовки к отъезду. В состав были включены герцоги Ричмонд и Саутгемптон, лорды Кейпл, Колпепер и Хоптон, также Хайд, то есть те, кто относился к умеренной фракции при дворе. После провала переговоров Карл окончательно решился отделить Чарльза от себя, опасаясь, что «враг, в случае успеха, сможет захватить их обоих, а если сын его будет свободен, ему не смогут нанести вреда. Он понимал, что потерпев поражение в битве, может оказаться в плену, но он никогда не думал, что в головы врагов может прийти мысль лишить его жизни» [7, III, 502]. Хоптона отправили готовить в Бристоле квартиры. Положение короля и двора было настолько скудным, замечал Кларендон, что принцу для охраны выделили всего два полка, конный и пеший, под командой Кейпла, которые формировали за счет последнего. В автобиографии Кларендон утверждал, что хотел остаться и отговаривал Карла отправлять его с принцем Чарльзом, ссылаясь на то, что пост, который он занимает, требует нахождения при короле. Тем более, ни Ричмонд, ни Саутгемптон с принцем не отъезжали. На это Карл с «теплотой» ответил: если Хайд откажется, то и сына он не пошлет. После этого ему лишь оставалось сказать, что он готов выполнить все, что его величество сочтет нужным ему поручить. [7, III, 502–503]. Нежелание покидать Оксфорд имело и личные причины: в семье появился четвертый сын, названный, как умерший мальчик, Эдвард. Жена не вставала с постели, крестить младенца наметили 1 апреля. Судьба, однако, распорядилась так, что Хайд расстался с семьей на целых четыре года.
Историк Хайам отметил твердость Карла в решении о Хайде: «Самый мудрый из советников и самый близкий из друзей должен ехать с сыном. Это было превосходное решение, которым Карл, возможно, спас монархию. Если бы не Хайд, реставрация была бы осуществлена насильственно и вызвала сопротивление. Но и сам король шел на огромную жертву, отсылая двух людей, с которыми меньше всего хотел расстаться» [52, 247]. Так ли было на самом деле? Объяснение причин отправления Чарльза, а вместе с ним ряда советников в Бристоль, в изложении Кларендона довольно двусмысленно. Неясно, насколько более безопасным могло стать положение принца. Правда, в случае опасности было легче укрыться на островах или выбраться во Францию. Это решение отчасти связано с подготовкой новой военной кампании (Чарльза король назначил главнокомандующим войсками на западе), однако был прав Карлтон, писавший, что главными были не военные, а политические основания. Единственной фигурой, выигравшей от учреждения нового командования на западе (при этом реальной силой оставалась только армия Горинга), был Дигби, который добился удаления своего тогдашнего соперника Хайда [31, 278]. Так же считал Оллард. К концу зимы, после изменений, произошедших в Вестминстере, в ходе подготовки к новой войне, советники, занимавшие «среднюю линию», тяготили Карла I.
Своей несгибаемой позицией в Аксбридже Хайд «сам себя избрал» в наставники принца, которому еще не исполнилось пятнадцати лет, нуждавшемуся в трезвых, талантливых и решительных советниках [74, 96]. Король заявил, что хотел «сделать из мальчика мужчину». За этими словами скрывались опасения отца по поводу людей, которых юный принц хотел видеть вокруг себя, поскольку считал, что только сам может принимать такого рода решения. Еще в Оксфорде Чарльз оказался под дурным влиянием некой юной особы, и чтобы прекратить эту связь, отец отправлял сына в Париж повидаться с Генриеттой Марией. То, что Чарльзу не следовало находиться западнее Бристоля, тоже имело объяснение. Юный принц сблизился с первой красавицей двора женой губернатора города Бриджуотера в графстве Сомерсет Кристабель Уинтхем. Она на протяжении ряда лет числилась его воспитательницей. Их отношения вызвали немало толков: дама могла публично поцеловать юношу, в чем Хайд с его политическими и гендерными представлениями видел не просто проявление дурных манер, но и нанесение ущерба монархии. В этой женщине Хайд не видел ничего женственного, кроме «тела, которым она умело пользовалась». Рассудительный и бесстрастный к женщинам Хайд как нельзя лучше подходил на роль наставника, одна из задач которого была в том, чтобы остудить юношеский пыл. Увы, в таких делах Чарльз с начала не был намерен следовать советам своего тьютора.
5 марта Чарльз в сопровождении немногих лиц покинул Оксфорд. Советниками при нем были объявлены Кейпл, Хоптон, Колпепер и Хайд, а управляющим делами герцог Беркшир. Хайд немного задержался для беседы с Карлом I. Это была их последняя встреча. Во время аудиенции Хайд дал ему почувствовать, что не доверяет Беркширу, плохо его зная. Карл, в свою очередь, предостерег от ссор с Колпепером. Аудиенция завершилась теплым прощанием. Затем Хайд, оставив семью в Оксфорде, поскакал верхом догонять остальных. Шел сильный дождь, он и в старости, когда сочинял автобиографию, помнил, как промок. Первая ночевка была в Фарингдоне, в 18 милях от Оксфорда. Именно там он впервые испытал острый приступ подагры, болезни, которая преследовала его всю последующую жизнь. В Бате он почувствовал себя так плохо, что дальнейший путь до Бристоля проделал в экипаже.
В 1670 году, находясь во второй эмиграции, Кларендон написал целый ряд морально-философских и политических эссе, в том числе «О войне» и «О мире». Он вел речь о войнах вообще, но не приходится сомневаться: в его голове была, в первую очередь, гражданская война. Он сравнивал ее с чумой, впечатления от которой были свежи в памяти после эпидемии 1665–1666 гг.: «Как поражающая тело чума заставляет разбежаться всех, кроме тех, живущих за ее счет, кто ищет трупы, чтобы закопать, кто готов задушить тех, кто долго сопротивляется смерти, чтобы захоронить их. Те, кому посчастливилось выздороветь, еще долго страдают от озлобления окружающих, соседей и друзей, избегающих их из страха заразиться. Так и война в государстве заставляет людей бежать от нее, кроме тех, кто живет кровью, кто грабит живых и мертвых». Война оставляет «слабость и бледность, ужасные следы смуты», еще долго сохраняется страх прежних связей, неверие в собственную безопасность и в государство. Она оставляет злой дух в характерах и поведении тех, кто ею восторгался, породив грубость, ревность и недоверие [5, 205–206]. Для Кларендона война — ужасный уравнитель, разрушающий социальную иерархию, лежавшую, по его мнению, в основе здорового общества. Она ведет к «депопуляции, исчезновению искусства и промышленности, разрушению поселений, сожжению церквей и дворцов, превращает их в прах, как жилища крестьян и работников. Она не различает возраста, пола и достоинства и низводит вещи и людей, духовных и светских, в одно и то же состояние разрушения. Она уничтожает благословенный порядок и гармонию, являющиеся продуктом мира и религии, и сеет один хаос» [5, 207]. Гражданская война, разрушив нормальный порядок вещей, «открыла Зверю вход в Сады христиан».
Глава четвертая«Когда вся нация погрязла во грехе»: 1645–1649
Так Кларендон воспринимал продолжение противостоянии в Англии, Шотландии и Ирландии, неудачные попытки договориться об условиях примирения, казнь Карла I, начало своей первой эмиграции.