Испанцы всё же решили, что королевскую аудиенцию англичанам придется дать, но встал вопрос об одеянии на церемонии. Филипп IV не хотел видеть их в трауре в дни свадебных торжеств. Хайд и Коттингтон пошли на уступки и сшили новые платья. В день аудиенции де Гаро прислал лошадей; по традиции, на первую аудиенцию послы прибыли верхом. Филипп IV, облик которого запечатлен на полотнах великого Диего Веласкеса, встретил их в своих апартаментах стоя, в присутствии находившихся поодаль грандов. В ответ на вежливые поклоны он слегка сдвинул шляпу и предложил покрыть головы. Коттингтон начал с того, что посольство в Испанию — первое посольство, которое отправил Карл II, потому что надеется на доброту и щедрость Его Католического Величества. Послы вручили грамоты. Филипп сказал, что убийство английского монарха — это дело всех королей, которые должны объединиться для наказания нечестивых мятежников и отцеубийц. Как только дела ему позволят, он выступит первым, пока же он с трудом защищает собственные владения от Франции. Как только с этим будет покончено, он будет готов помочь всеми способами [7, V, 89]. Он задал несколько вопросов, в основном о своей сестре, королеве Франции. У Кларендона сложилось впечатление, что недостатки этого монарха [всей Европе было известно, что Филипп IV умом не отличался] проистекали не от недостатка понимания, а от лености ума. Посланники также посетили молодую королеву. После аудиенции сдвинулось дело с жильем. На испанские деньги был снят дом, в нем маленькая печь была только на мансарде, и жарить на ней мясо было нельзя, помнил Хайд, но подобные дома были у многих знатных семей. Кроме того, их снабдили мебелью и одеждой из королевского гардероба, а предоставленный королем экипаж всегда ожидал возле дверей. Кларендон рассказал о влиятельных министрах. Де Гаро был подвержен меланхолии, редко улыбался, был недостаточно уверен в себе, потому никогда не принимал решений, не посоветовавшись с другими влиятельными лицами. Он казался человеком честным и добродушным, редко давил на людей или проявлял жестокость. Именно при нём Испания склонилась к упадку больше, чем при любом из его предшественников, а ее доходы падали сверх всяких ожиданий.
Коттингтон и Хайд пытались «перезагрузить» отношения с Испанией, предложив создать двусторонний комитет, но получили ответ, что король не считает это нужным, поскольку прежнее соглашение в силе. Испанцы также отказались дать прямые указания ирландскому католическому лидеру Оуэну О’Нилу выступить на стороне Карла II. Такой ответ «показал с очевидностью, насколько мало можно ждать дружбы с этой короной, но они (посланники) все-таки надеялись, что получат некоторую помощь вооружением, амуницией и деньгами» [7, V, 98], Положение осложнилось тем, что к берегам Испании подошли каперские корабли принца Руперта, просившего разрешить базироваться в каком-то из испанских портов. Испанский офицер незамедлительно передал это письмо дону Луису, и при встрече с послами он всплеснул руками, сказав, что флот под командованием кровавого принца вызвал ужас в Испании, где как раз ожидали прибытия галеонов из Америки. В Мадриде понимали, что если приютят Руперта, флот Кромвеля неминуемо нанесёт удар. Принц был вынужден отправиться в Лиссабон. Там сначала скупили часть захваченных им призов, но под угрозой Англии также лишили его убежища.
К полному провалу дипломатической миссии в Мадриде привело убийство Энтони Эшема, присланного туда из Лондона в качестве дипломатического агента. Кларендон считал это происками посла Испании Карденьи, призывавшего своего суверена установить добрые отношения с республикой. С другой стороны, «в самом начале существования республика индепендентов имела большую склонялась к установлению дружбы с Испанией, чем с Францией, имея великие предубеждения к кардиналу [Мазарини]» [7, V, 136]. Эшем не имел дипломатического опыта и не знал языков, как и Хайд, но был человеком довольно известным: богослов и писатель, он был воспитателем герцога Йоркского, когда тот находился в плену у парламента, и герцога Глостерского. В состав посольства входили, кроме Эшема, три человека, в том числе некий бывший францисканский монах-вероотступник, воспитанный в Испании и в совершенстве знавший язык этой страны. Как только известие о появлении Эшема достигло ушей Коттингтона и Хайда, они немедленно прибыли к де Гаро, протестуя, «с некоторой горячностью», что Его Католическое Величество собрался принять посланца убийц их суверена. Министр поставил их на место, сказав, что король и не собирается принимать упомянутого агента, но у них есть письмо Карденья, главная цель миссии которого в укреплении торговли между странами, и Филипп IV не может не изучить предложений, которые оно может содержать. Эшем беспрепятственно въехал в Мадрид, и группа роялистов, в которую, как писал Кларендон, входили несколько английских купцов и офицеров, служивших Испании, составила заговор с целью убийства посланника парламента. Повторилось то, что раньше произошло с Дорислаусом в Гааге. Пикантность этой истории добавило то, что среди убийц оказался некто Гарри Проджерс, состоявший в посольстве Карла II. По нелепому объяснению Кларендона, он случайно присоединился к убийцам во время прогулки, не понимая, что те собирались сделать. Шесть человек ворвались в дом Эшема с обнаженными мечами; посланник и бывший монах были убиты, еще двое спутников спрятались под кроватью. После случившегося Проджерс укрылся в доме венецианского посла, остальные — в церкви, и все были арестованы. Некоторые дипломаты сочли нарушением права убежища, хотя по испанским законам оно не распространялось на случаи убийства. Англия требовала наказать виновных, один был казнен, другим удалось бежать во Францию. Преступление осложнило Испании отношения с английской республикой, вызвав крайнее недовольство властей. Послы уверяли де Гаро, что не имеют к нему никакого отношения, и получили «сухой» ответ: министр верит, что они не могли участвовать в «безумной затее», но поскольку дело обернулось бесчестьем для короля, расследование будет доведено до конца. Если пострадает испанский посол в Лондоне, не следует удивляться, что власти проявят жестокость в Мадриде.
Послы Карла II не без основания восприняли эти слова как скрытую угрозу, как намек, что оставаться в Испании небезопасно. Терпение испанских властей окончательно лопнуло, когда из Шотландии, где тогда находился Карл II, пришло известие о победе Кромвеля при Данбаре. Послы напрасно уверяли испанцев, что в этом сражении их король участия не принимал, наоборот, его положение укрепилось. Они получили недвусмысленное указание покинуть Мадрид. Послы посчитали это вдвойне жестоким, поскольку не представляли, куда отправиться, и потому, что зима была самым неподходящим сезоном для путешествий. Де Гаро был непреклонен и лишь обещал подарки при отъезде. Коттингтону удалось добиться разрешения для себя остаться в Испании при условии выехать из столицы и оставаться в Вальядолиде, который он неплохо знал, ибо двор Филиппа III, при котором он находился в качестве посла, долгое время пребывал в этом городе. Власти приняли во внимание, что в Мадриде он вернулся в лоно римской католической церкви. Хайд считал Коттингтона «мудрым человеком с опытом в делах разного рода», но не одобрял легкости, с которой тот менял религию. Ради карьеры он пожертвовал католичеством, теперь снова возвратился к нему. На прощальной аудиенции Филипп IV был милостив с Хайдом, вручил ему королевские грамоты для наместника Нидерландов, что должно помочь после возвращения к семье. В начале марта 1650 года после почти пятнадцати месяцев неудачной миссии оба дипломата покинули Мадрид, и никогда больше не встретились. Через год Коттингтон умер в Вальядолиде.
Миссия в Мадриде не была единственной. Посланцы Карла II отправились за деньгами в другие европейские столицы: Уилмот в Германию, Крофтс в Польшу, давний знакомец Хайда лорд Колпепер в Москву. Посольство Колпепера упоминалось во многих трудах по истории англо-русских отношений, подробнее о нем написал советский историк З. И. Рогинский [23, 136]. У посольства были три главных задачи: уведомить царя об «ужасных обстоятельствах» казни Карла I, о том, что единственным законным носителем власти является его сын, а не лондонские цареубийцы; вступить в переговоры о торговле, добившись возвращения прежних привилегий английским купцам, сохранившим лояльность законному монарху; получить в России заем, который в королевской грамоте был назван «залогом государевой любви». Эти цели не слишком отличались от миссии в Мадриде. Колпепер достиг некоторых успехов, хотя не на всех направлениях. Как в Мадриде Филиппа IV убеждали руководствоваться общими интересами всех монархов, так Колпепер в Москве едва ли не предлагал царю Алексею собрать некий прообраз Священного союза XIX века. Роялисты уверяли русских, что у Кромвеля имеется план отнять у царя Архангельск. Удалось ли создать атмосферу враждебности к республике? Отчасти да. В 1654 году в Москве приняли посланника Кромвеля Придо, но в 1658 году так и не впустили в страну Ричарда Бредшоу. В «Протесте царя Алексея», написанном от имени московского самодержца, содержались недвусмысленно резкие высказывания по отношению к английским республиканцам. Историки, упоминавшие ооб этом документе, считали его фальшивкой, и Рогинский доказывал, что настоящим автором был, если не сам Колпепер, то кто-то из его посольства. В плане восстановления привилегий Колпепер получил твердый отказ, при этом русские ссылались на то, что от этой меры могут выиграть купцы — сторонники парламента. Россия предоставила субсидию, но не сто тысяч рублей, как просили англичане, а только двадцать тысяч, мехами, которые надо было продать. Как с иронией писал английский историк Пирсон, Алексей Михайлович назначил комиссию из бояр для рассмотрения просьб англичан, и Колпеперу пришлось «пройти через утомительную процедуру заслушивания всех титулов царя, прежде чем он получил возможность сказать о своих нуждах. Видимо, он не заснул во время этого испытания, и потому было решено дать ему двадцать тысяч» [76,