V, 240].
Ждать означало не бездействовать, а способствовать такому желаемому развитию событий. Канцлер понимал, что шанс на победоносное восстание невелик, оставалось ждать смерти Кромвеля. Принимал ли Хайд идею политического убийства Кромвеля, считал ее возможной для христианина и джентльмена? Ответа на этот вопрос в «Истории мятежа» нет, но Оллард, всесторонне изучивший его переписку, отвечал положительно. Возможно, Хайд был в курсе заговора с целью отравления Кромвеля. Публично осудив убийства Дорислауса в Гааге и Эшема в Мадриде, он оправдывал их в частной переписке. Были и другие случаи, неоднозначные с точки зрения их моральной оценки. Когда в Кельне появился некий Генри Мэннинг, католик, отец которого погиб, сражаясь за Карла I, канцлер заподозрил, хотя и не сразу, в нем агента Кромвеля. Мэннинг утверждал, что располагает в Англии большой суммой денег, пятью тысячами фунтов, якобы оставленных для короля лордом Пемброком. Хайд не поверил этому, и его подозрения подтвердились: Терло хотел заманить Карла в ловушку. Роялисты тайно расстреляли Мэннинга в лесу.
Еще один эпизод произошел летом 1657 года, когда группа головорезов-роялистов на шлюпе добралась до острова Танет у побережья Кента и похитила богатого купца, дом которого они ограбили. В Брюгге под угрозой смерти от него требовали тысячу фунтов, но «старый скряга» шантажу не поддался. Хайд счел эту «операцию» допустимой, хотя даже Ормонд рассматривал такие методы как незаконные. Легко представить, что случилось бы с солдатами Кромвеля, позволь они себе такого рода действия. Оллард пишет: «Как юрист Хайд мог легко доказать, что режим, нарушивший принципы закона и религии, убивший помазанника божьего, сам поставил себя вне закона. Как историк и государственный деятель он хорошо понимал, что моральная сторона деятельности любого правительства при тщательном рассмотрении выглядит сомнительно, ведение международной политики на основе соображений морали пагубно» [74, 156]. Оллард предлагал учесть характер Хайда, человека страстного, не всегда руководствовавшего разумом, которого горячность иногда толкала к несправедливым и противоречивым поступкам. Кроме того, у него были личные основания считать себя пострадавшим от кромвелевского режима. Его двоюродный брат Генри Хайд, приехавшей представлять Карла II в Константинополь, был обманом захвачен, посажен на корабль и доставлен в Лондон, где в 1651 году ему отрубили голову. В конце 1656 года его двоюродная сестра была неожиданно арестована, подвергнута допросам, после чего потеряла рассудок и через неделю скончалась.
Другой способ воздействовать на ситуацию — готовить роялистское восстание в Англии, чем Хайд тоже занимался. В этом отношении вопрос о моральных аспектах более запутан. Раз он исходил из того, что восстановление монархии — дело сугубо английское, встает вопрос, с кем он считал возможным сотрудничать. В отличие от Николаса, полагавшего, что союзниками могут быть только пресвитериане, Хайд был готов на соглашение с людьми более радикальных религиозных взглядов, например, бывшими левеллерами, теми, кто воспринимал власть Кромвеля как новую диктатуру, кто были сторонниками «старого доброго дела» (этот термин появился на завершающем этапе существования республики, в 1659 году). Это был не идеологический союз, а только взаимодействие, основанное на общем интересе, цель которого состояла в избавлении от диктатора. Кларендон полагал: Кромвель гораздо больше боялся левеллеров, которые были влиятельны в армии, чем «людей королевской партии», хотя и маскировал свои приготовления против уравнителей якобы существовавшей опасностью от роялистов [7, V, 298]. В том же смысле историк высказался в другом месте: «Королевская партия была подавлена (после обрушившихся казней — А. С.), но у Кромвеля обнаружились другие, более опасные враги, лучше представлявшие, как действовать в его манере. Он их поднял, а они подняли его, полный набор: сектанты, анабаптисты, индепенденты, квакеры, заявившие о своей ненависти к нему, те, кто хотел изловчиться и сбросить его» [7, VI, 66].
Среди тех, с кем работали агенты Хайда, был полковник Эдвард Сексби, в начале 1650-х гг. выполнявший во Франции деликатные поручения Кромвеля. Там он поддерживал контакты с радикальной частью Фронды, в том числе с гугенотами в Гиени и Лангедоке, агитировал в духе «Народного соглашения» (Поршнев утверждал, что в основе требований, сформулированных в Бордо, лежал именно этот манифест левеллеров). После того, как Кромвель окончательно порвал с Фрондой и установил протекторат, Сексби обратился к испанцам за финансовой помощью для физического устранения Кромвеля. Он встречался в Голландии с приближенным Карла II Робертом Филиппсом. Последний сам совершил секретную поездку в Англию. Сексби был связан с Майлсом Синдеркомбом, который с маленькой группой роялистов предпринял несколько неудачных попыток убить протектора. Так, им готовился взрыв в Уайтхолле, который должен был вызвать пожар и гибель Кромвеля. Заговор был раскрыт, Синдеркомба заключили в Тауэр и приговорили к квалифицированной казни, накануне которой сестра сумела передать ему яд. После этой неудачи Сексби отправился в Англию, чтобы продолжить его дело. К тому же он вез изданный в Голландии памфлет «Убийство — не преступление», в котором обосновывалась законность расправы с узурпатором. Высказывалась точка зрения, что Сексби был автором этого сочинения. В Англии он заподозрил, что раскрыт, пытался уплыть в Амстердам, был арестован, заключен в Тауэр, где скончался в январе 1658 года. По сообщению Кларендона, Сексби начинал как простой солдат, стал одним из ведущих агитаторов в армии, своим человеком в покоях Кромвеля. Будучи неграмотным, он правильно говорил, используя выражения, «смысл которых не мог понимать». Оставим на совести Кларендона это утверждение, отражавшее его отношение к низшим классам. Он, по крайней мере, признавал, что Сексби разобрался в притворстве протектора, понимал дух армии, а также настроение и цели королевской партии [7, VI, 80]. В то же время он ставил Карлу такие условия, будто от него одного зависело восстановление монархии.
Другим левеллером, имевшим контакты с роялистами, был Джон Уайлдмен. Он был арестован за интриги против протектора в 1654 году, провел в заключении около полутора лет и был выпущен из Тауэра по ходатайству ряда богачей, обещавших выплатить за него залог. После этого он не прекратил сношений с роялистами. Как предполагали некоторые эмигранты, Уайлдмен был двойным агентом и снабжал информацией Терло [7, V, 305]. Иначе, с долей уважения, Кларендон писал о Джоне Лильберне, описав вехи его жизни и процесс, на котором тот обличал тиранию Кромвеля, приведшую к тому, что ни один свободнорожденный англичанин не может быть спокоен за свою свободу и собственность. Вынесенный вердикт о невиновности Лильберна протектор воспринял «хуже, чем поражение в битве», поэтому продолжал держать его в заключении, переводя из одной тюрьмы в другую, пока тот не скончался [7, V, 307–308]. В «Историю мятежа» Кларендон включил полученную роялистами весьма длинную петицию, подписанную несколькими левеллерами (в том числе Уайлдменом), в которой говорилось, что «государство ослабло, нация больна, все в беспорядке и утомлении». Суть предложений заключалась в восстановлении распущенного Кромвелем Долгого парламента. Кларендон назвал эти предложения «безумными» [7, VI, 74], что неудивительно, ибо левеллеры называли короля «главным магистратом», полагали, что он должен избираться, как решит парламент, не может обладать правом вето и командовать армией, и может быть смещен за неудовлетворительное исполнение своих обязанностей [131, 76].
Надежным сторонником роялизма в Англии эмигранты считали сэра Роберта Ширли из Лейстершира. Он был ярым сторонником англиканства, в то, совсем не подходящее время, начал строить напротив своего дома церковь, выполненную в псевдоготическом стиле, до наших дней остающуюся архитектурным памятником эпохи. Он, вероятно, имел отношение к роялистской подпольной организации «Запечатанный узел», осуществившей с 1652 по 1659 год восемь попыток роялистских мятежей, самой крупной было восстание Пенраддока. Ширли поддерживал связь со старым знакомым Хайда по Грейт Тью — епископом Шелдоном. Терло имел сведения о враждебных настроениях Ширли, но того долго не арестовывали, возможно, из-за недостатка доказательств — ведь тайные агенты получали свои деньги за разоблачение заговорщиков, поэтому власти учитывали, что не исключен оговор. В 1656 году Ширли попал в Тауэр, и скоро скончался там от оспы. После его смерти эмигранты рассматривали в качестве главы роялистского подполья сэра Джона Мордаунта. Не все кавалеры были с этим согласны, например, члены «Запечатанного узла» не доверяли ему. В 1658 году во время секретного приезда в Англию с ним встречался Ормонд. В том же году Мордаунт был арестован, предстал перед судом и был оправдан большинством в один голос. Спорным в историографии роялистского движения в Англии в 1650-х гг. является вопрос о роли англиканского духовенства. Кларендон, возможно, преувеличивал его роль, что объясняется его отношением к церкви. Историк Д. Андердаун полагал, что активного участия в подпольном роялистском движении духовенство не принимало, его видные представители предпочитали укрываться в дворянских поместьях, где находили сочувствие.
Можно ли назвать Хайда руководителем роялистского подполья? Неверно ставить вопрос таким образом. Показательно отношение Хайда к восстанию Пенраддока. В самом начале в Солсбери были арестованы судьи и шерифы, назначенные протектором, но руководитель восстания запретил их казнить. Подобный «гуманизм», по мнению Хайда, был ошибкой, приведшей восставших к поражению: «Бедный Пенраддок страстно хотел спасти их жизни, будто такое дело можно совершить половинчатыми мерами» [7, V, 376]. Конечно, попытки координировать действия извне имели место; недаром такие люди, как Рочестер или Ормонд, рисковали, посещая страну с секретными миссиями. Однако степень такого участия нельзя преувеличивать: роялистское подполье оставалось разрозненным, оно включало людей разных политических и религиозных убеждений, подчас находившихся в неприязненных отношениях между собой. Хайд вообще был против поездки Ормонда в Англию, считая ее «неблагоразумным приключением с непонятной целью», но не сумел переубедить маркиза, недооценивавшего степень опасности. Ормонд сам убедился в том, что «между теми, кто одинаково желал реставрации, существует ревность и вражда, дошедшая до такой степени, что они не общались и не взаимодействовали» [7,