VI, 54–55]. Особое нетерпение проявляли в Англии роялисты, не участвовавшие по молодости в гражданской войне. Они почему-то полагали, что Карл готов в любой момент высадиться со своими сторонниками. Хайд придерживался стратегии выжидания, однако многие в эмиграции считали причиной неудач роялистов не поспешность восставших и их неготовность, напрямую обвиняя Хайда и утверждая: король зря назначил адвоката отвечать за дело, в котором «меч значит больше, чем слово» [74, 166–167].
Известие о смерти Кромвеля было для роялистов неожиданным, и в него не сразу поверили. В последние недели жизни на него обрушилась целая серия ударов. В апреле скончался граф Уорвик, с которым протектор крепко дружил. В начале года они женили своих детей: дочь Кромвеля Френсис вышла замуж за старшего сына Уорвика Роберта, но брак был недолгим, зять протектора скончался вслед за своим отцом от чахотки. В начале августа умерла любимая дочь Елизавета, леди Клейпол, от болезни матки, ни причин которой, ни способов лечения врачи не знали. Возможно, ее болезнь обострилась после смерти ее младшего сына, которого в честь деда назвали Оливером. В течение болезни Елизаветы отец постоянно посещал ее. Кларендон, как и другие роялисты, утверждал, будто она упрекала его: ее боль — это возмездие за кровь, которую он пролил. Сразу после смерти дочери Кромвель слег. Приступ лихорадки продолжался три дня, но выздоровления не произошло. Ни усилия докторов, ни молитвы не помогли, и 3 сентября 1658 года во время сильной бури протектор умер, успев передать власть старшему сыну Ричарду. Кларендон не преминул напомнить, что это была дата нескольких военных триумфов Кромвеля, и отметил: тот день остался в памяти страшным штормом во Фландрии и Франции, ломавшим деревья и дома, потопившим многие корабли в море и реках. Образованный Кларендон не написал: молва объясняла страшную бурю тем, что дьявол, давший Кромвелю семь лет триумфа, сам явился за душой грешника.
Отношение Кларендона к Кромвелю не лишено противоречивости, ведь он был знаком с ним поверхностно по ранней парламентской деятельности. Не было человека, который стремился к достижению своей цели с большей степенью беззакония и злодейства, с большим презрением в религии, морали и чести. Тем не менее, беззакония было бы недостаточно, если не великий дух и решимость в сочетании с благоприятными обстоятельствами [7, VI, 91]. Он подчинил три народа, его ненавидевших, и управлял ими с помощью ненадежной армии, желавшей его сокрушить, «но его величие дома было слабой тенью славы, которую он приобрел за границей». Невозможно сказать точно, кто боялся его больше, Франция, Испания или Голландия. Они жертвовали честью и интересами, чтобы умилостивить его. В этих словах Кларендона есть оттенок патриотической гордости. Историк хотел быть объективным, и он не считал Кромвеля тираном: «Он не был кровожадным и полностью отвергал метод Макиавелли, предписывавший как вещь абсолютно необходимую, сопровождать любое изменение в правительстве отрубанием голов, истреблением семей и друзей. Достоверно известно, что на совете офицеров не раз предлагалось убить всех роялистов для безопасности нового правительства, но Кромвель никогда не соглашался с этим, возможно, из презрения к своим врагам. Короче, он причинил зло, за которое проклят и горит в адском огне. Но у него были некоторые добродетели, которые в разные века останутся в памяти людей. Потомство увидит в нем храброго плохого человека» [7, VI, 97].
Если признать тактику выжидания, которой придерживался Хайд, успешной, все равно смерть Кромвеля не принесла быстрых долгожданных изменений для роялистов. Авторитет протектора был настолько велик, что его сын Ричард занял его место без какого-либо противодействия. Как признавал Кларендон, «вопреки всем ожиданиям дома и за границей, это землетрясение не привело ни к каким существенным переменам». Более того, Ричард унаследовал «величие и славу» отца, но не ненависть общества. Казалось, что «положение короля еще никогда не было таким безнадежным и отчаянным, ибо трудно было ожидать чего-то более благоприятного, но надежды лопнули, и все погрузились в уныние» [7, VI, 98]. Как иронизировал Пирсон, «к несчастью для изгнанников Кромвель так старательно насаждал страх перед Богом или, по меньшей мере, перед собой как бичом Божьим, в английском народе, что ни у кого не хватило смелости нанести удар, и Ричард стал протектором без малейшего ропота», а от Карла II фортуна отвернулась [76, 104]. Хайд считал одной из причин безразличия разочарование, которое испытывали многие англичане от известий о скандальной жизни короля, и умолял его «поднять дух и поступать, как следует».
В считанные дни до смерти протектора Карл тайно прибыл в Голландию, чтобы повидаться с сестрой Марией. Его цель состояла в том, чтобы добиться руки принцессы Генриетты, дочери вдовствующей герцогини Оранской, которой приходился сыном покойный муж Марии Вильгельм II. Эта затея вызывала в Генеральных Штатах крайнее неодобрение; Карл вообще рисковал, ибо голландцы могли выдать его Кромвелю. В Гааге в гостинице, где остановился Карл, состоялась непредвиденная встреча. Его посетил одетый священником человек с длинной седой бородой в серой одежде. Закрыв дверь, он снял грим и представился как английский посол Джордж Даунинг. Политик, дипломат и агент Терло, он был одним из тех, кто несколькими годами раньше настаивал на принятии Кромвелем королевского титула. Теперь он на коленях умолял Карла II о прощении и просил его немедленно покинуть Голландию, ибо о месте его нахождения известно, и его выдача в Англию неизбежна. Он обещал предотвратить арест, если Карл скроется из страны немедленно, что последний и сделал. Даунинг был прощен, и уже в мае 1660 года получил рыцарское звание, успешно продолжив карьеру при Реставрации. Об этом эпизоде можно было не упоминать, если не два обстоятельства, в общем, очень косвенно относящиеся к нашему рассказу. Видимо, свидетельство об этой встрече положил в основу выдуманного эпизода о встрече Карла с Монком Александр Дюма в последней части своей трилогии о мушкетерах. Немногие знают, что в честь визави короля носит название улица, на которой в наши дни расположена резиденция английского премьер-министра.
Мнения об отсутствии у роялистов больших шансов на скорое после смерти Оливера Кромвеля возвращение к власти придерживалась такой компетентный историк, как Т. А. Павлова: эта группировка «к моменту смерти Кромвеля не представляла собой значительной силы. Многочисленные казни, конфискации имущества, заключения в тюрьмы и изгнания привели к тому, что ряды ее в Англии значительно поредели». Хайд в своих инструкциях призывал сторонников к осторожности и предостерегал от поспешных действий [131, 24]. Последовательность происходивших в Англии после смерти протектора событий раскрыта в монографии Павловой. Ее небольшая книга не утратила значения до нашего времени, оставаясь наиболее полным научным изложением на русском языке событий 1658–1660 гг., несмотря на присущее советской историографии стремление излишне механистически определить классовую сущность всякой фракции, а также придавать любому выступлению низов политический смысл. Павлова, хотела видеть в завершающем аккорде революции новый подъем, нереализованную возможность для возвращения к социально-демократическим преобразованиям, потому подчеркивала, несколько преувеличивая, роль республиканцев, людей «старого доброго дела», а также представителей религиозных сект.
В бурные месяцы, предшествовавшие Реставрации, можно выделить несколько переломных моментов. В парламенте, созванном Ричардом Кромвелем в январе 1659 года, находившиеся в меньшинстве республиканские радикалы доставляли хлопоты придворной партии, требуя урезать полномочия протектора. Главное — в прямое противодействие с парламентом вступил созданный в апреле Всеобщий совет офицеров, находивший в армии поддержку, которая стала столь значительной, что генералы, такие как Десборо и Флитвуд, присоединились к нему и фактически поставили перед Ричардом ультиматум: или парламент, или армия. Кларендон не без злорадства описывал, как они общались с протектором. Если Флитвуд аргументировал требование роспуска парламента тем, что иначе снова прольется кровь, то Десборо, «человек грубый и невоспитанный, использовал только язык угроз. Он говорил, что нельзя сохранить дружбу с ними и парламентом, и ему нужно выбрать: распустить парламент и приобрести доверие армии, или, в случае отказа, армия быстро выгонит его из Уайтхолла» [7, VI, 102]. При этом Флитвуд был женат на сестре Ричарда, вдове Айртона Бриджит, а Десборо приходился ему неродным дядей, будучи женатым на сестре Оливера Кромвеля Джейн. Ричард выбрал парламент, но офицеры и не подумали повиноваться, вошли в покои протектора в Уайтхолле и вынудили его подписать приказ о роспуске парламента, что фактически делало его отставку неминуемой. Победа генералов оказалась «пирровой»: оппозиция со стороны республиканцев, недавних союзников, и значительной части армии вынудили Всеобщий совет отказаться от захвата власти и поддержать набиравшую популярность идею возвращения охвостья, разогнанного в 1653 году. Говорят, что бывшего спикера Ленталла почти силой заставили вернуться к его обязанностям. Так в мае 1659 года установилась Вторая английская республика, в заседаниях парламента принимали участие от 42 до 60 человек. Охвостье, вернувшееся к власти во многом благодаря поддержке снизу, предприняло шаги к облегчению народа и религиозных сект. Символическое значение имела отмена приговора Лильберну и назначение пенсии его вдове.
Падение протектората Кларендон связывал, во всяком случае, ретроспективно, с личностью Ричарда Кромвеля, которого он называл «жалким человеком», обладавшим нерешительным и вялым характером, не имевшим воли поступить в своих интересах, а испытывавшего в решающий момент «упадок духа». Характеристику «ничтожного Ричарда» Кларендон завершал рассказом, который «может показаться читателю интересным», о том, что произошло с ним позднее. Вскоре после реставрации Карла II это «несчастное создание» перебралось во Францию в большей степени из-за своих долгов, чем из политических опасений, поскольку король не желал преследовать человека, о котором сразу забыли. Несколько лет он скрывался в Париже под чужим именем, в гриме, в жалких условиях, имея лишь одного слугу. При появлении слухов о войне Франции и Англии, опасаясь быть выданным, он решил бежать в Женеву и по пути туда оказался во вл