адениях принца Конти. У того была привычка встречаться с иностранцами, особенно англичанами (!), принимая их с отменным великодушием. Услышав об англичанине, следующим в Италию, не зная, с кем имеет дело, он встретился с ним, и среди прочего сказал: «Оливер, хоть предатель и злодей, был человеком огромной отваги, достойный командования. Но этот Ричард, самодовольный фат и трус, безусловно, самый низкий человек на свете. Что сейчас с этим глупцом, с этим горьким пьяницей?» На это Ричард лишь ответил, что его предали все те, кому он больше всего доверял, кто был всем обязан его отцу. Наутро он поторопился покинуть город, опасаясь, что принц узнает, с кем имел беседу, и сочтет, что был с ним слишком добр [7, VI, 107–108].
В 1659 году эмигранты еще рассчитывали на роялистское восстание в Англии, которое обещал Мордаунт. На середину июля был назначен сбор роялистских сил, но почта ежедневно приносила известия об аресте все новых «достойных лиц». Главной причиной неудачи Кларендон считал обстоятельства: погода совершенно испортилась, хотя была середина лета. Ночью пошел сильный дождь, сделавший дороги непроходимыми; он сопровождался сильным холодным ветром, который «редко бывает и зимой». Люди были обескуражены: одни пострадали в дорожных происшествиях, другие просто потерялись, добравшиеся к месту сбора тщетно дожидались товарищей [7, VI, 118]. В результате вместо всеобщего восстания роялистов единственной вспышкой стало движение под руководством Джорджа Бута, центром которого были графства Ланкашир и Чешир. Его подавил генерал Ламберт, укрепивший свою популярность благодаря тому, что роздал полученный в благодарность от парламента грант солдатам своей армии. Сообщения о готовящихся роялистских выступлениях заставили Карла II выехать из Брюсселя в Кале, затем в Руан, чтобы при первых успехах переправиться в Англию. Видимо, Хайд был на этот раз настроен оптимистически. Надежды обернулись разочарованием, что побудило Карла II отправиться на пиренейскую границу, где в Фуэнтаррабии (во время итальянских войн именно в этом городе был отпущен на свободу из испанского плена французский король Франциск I) шли переговоры о мире между Францией и Испанией. Война между этими странами продолжалась тридцать лет, несмотря на посредничество большинства европейских государей, это, как заявил Кларендон, было «скандалом и позором для христианского мира». По его мнению, она ничем не оправдывалась, кроме вражды, которые оба народа испытывали друг против друга; она превратилась в самоцель, «огонь, меч и грабежи, стоившие миллионы сокровищ и миллионы жизней благородных, достойных и честных людей» [7, VI, 124]. Она казалось тем более неестественной и чудовищной, что ее вели друг против друга брат и сестра, ибо больше половины военных лет пришлось на регентство во Франции Анны Австрийской. Войну Кларендон объяснял «гордостью и характерами» фаворитов обеих корон.
Карл II якобы не смог найти подходящего посла, который смог бы представить его на переговорах, и решил отправиться туда сам в сопровождении всего трех придворных, Ормонда, Бристоля и О’Нила. Хайд был категорически против, рассудив, что у Карла нет никаких козырей, да из трех сопровождавших он доверял только Ормонду. Канцлер некоторое время ничего не знал о путешествовавшем инкогнито патроне, пока не получил в октябре от него письмо, написанное после прибытия в Сарагосу. Неунывающий король сообщал: путешествие проходит благополучно, с приятными приключениями, все здоровы, гостиницы и пища, особенно мясо, замечательны, хотя его предупреждали об ином; и единственное неудобство — это пыль на дорогах. «Бог хранит Вас и даст Вам такую же прекрасную баранину, какую мы едим каждый раз», — заключал король письмо своему канцлеру [76, 106]. В Фуэнтаррабию Карл явно не торопился, что дало Кларендону очередной повод утверждать, что король пренебрегает делами. Оллард писал: «Разница в темпераментах господина и слуги никогда не была такой заметной, как в эти недели, последовавшие за, казалось бы, окончательным фиаско роялистов. Усталость и депрессия поразили старшего. Что до короля, чье разочарование могло быть горче, то он отправился на юг, очевидно, в прекрасном духе, открытый удовольствиям, предоставленным путешествием. Кажется, что он совсем не торопился возвращаться» [74, 205]. Дипломатические результаты демарша Карла были ничтожны. Хотя Мазарини и испанцы встретили Карла II с учтивостью, на переговорах он был им не нужен. Карл пожелал сочетаться браком с племянницей Мазарини Гортензией Манчини, но хитрый кардинал, считая шанс вернуть отцовский престол проблематичным, отговорился тем, что королю нужна более высокородная партия, отделавшись неопределенными обещаниями. Через много лет она станет одной из многочисленных любовниц Карла. Аудиенция у де Гаро не состоялась, зато у испанцев удалось получить семь тысяч золотых пистолей при условии возвращения в Брюссель. Кларендон заметил по этому поводу: «Лучшее, на что мог рассчитывать король, это жалкие условия: разрешение оставаться во Фландрии и небольшое вспоможение на хлеб» [7, VI, 141]. В Париже Карл II в очередной раз примирился с матерью, в знак чего сделал ее главного советника Джармина графом Сен Элбансом. В конце декабря 1659 года он въехал в Брюссель. По выражению историка Р. Хаттона, «Карл II и его министры провели зиму в обычных стесненных условиях, получая информацию, строя заговоры и ускользая от кредиторов» [58, 105].
Тем временем в Англии к октябрю 1659 года охвостье столкнулось с новым офицерским заговором. Вейн и Хезльриг, которых Кларендон считал лидерами парламента на тот момент, решили играть на упреждение и провели решение, что сбор денег без согласия парламента является изменой [7, VI, 145]. 11 октября парламент принял декларацию, провозгласив: «Те, кто служит в армии, как любой свободнорожденный англичанин, имеют право подавать в парламент петиции, но им следует знать, что надо проявлять осторожность как в способе, так и в содержании того, что они хотят. Подготовка и подача петиций должна быть мирной и не должна вести ник разрушению республики, ни к бесчестию парламента» [11, III, 1567]. Попытка уволить Флитвуда и некоторых других генералов завершилась новым разгоном охвостья. 13 октября Ламберт прискакал к дому спикера и заявил, что тому нечего делать в Вестминстере. Ленталл пытался возражать и воззвал на помощь охрану, но генерал использовал силу, не позволив ее командиру сесть на коня [7, VI, 146]. Офицеры быстро сознали, что ступили на «скользкий путь», ибо парламент заблокировал все пути получения доходов. С целью управления страной был создан «Комитет безопасности», в который вошли не только организаторы переворота, но и несколько юристов, в том числе Уайтлок, и республиканцев, в том числе Вейн — всего 23 человека. Однако общественной поддержки Комитет, «дикое новое изобретение», по выражению Кларендона, не имел: обещая конституционные проекты, он вступил в переговоры с Ричардом Кромвелем, с одной стороны, и пытался завязать контакты с эмигрантами, с другой.
Угроза для армейской верхушки возникла со стороны командующего армией в Шотландии — генерала Джорджа Монка, прямо выступившего в пользу охвостья. Войско Монка было лучшей частью английской армии. В Шотландии, в неблагоприятном окружении, оно сохранило дисциплину и боевые качества на более высоком уровне, чем другие. 20 октября Монк в своем письме спикеру Ленталлу осудил насилие над парламентом: «Я намерен милостью Бога и с его помощью как истинный англичанин стоять за парламент и отстаивать его свободы и полномочия. Слава Богу, наша армия здесь храбра и едина. У меня нет сомнения, что она проявит это перед вами» [11, III, 1569]. При встрече с представителями Комитета он заявил, что «применение против парламента силы было разрушительным действием для власти, и абсолютно необходимо восстановить его свободы, права и привилегии» [7, VI, 151]. Мнение Кларендона о Монке не было однозначным: тот происходил из древней девонширской фамилии, известной лояльностью к монархии, но стал на сторону парламента. Ко времени пленения Карла I у него установились тесные и доверительные отношения с Кромвелем, который сыграл на «сердечной любви» Монка к деньгам. Сразу после смерти протектора он создавал впечатление о себе как о политике, наиболее склонном к интересам Карла II, но так, чтобы не рисковать и ничего не потерять [7, VI, 152–155]. Например, он отверг предложение младшего брата, стойкого роялиста, установить взаимодействие с королем напрямую. Недовольство «Комитетом безопасности» показывало лондонское Сити. И Ламберт, и Десборо утратили власть даже над собственными военными частями. Власть генералов продержалась два месяца, уже в декабре к управлению вернулось охвостье.
1 января 1660 года Монк выступил в поход на Лондон. К нему присоединились генерал Ферфакс, находившийся со своим отрядом в Йорке, и некоторые другие армейские командиры. Монка подталкивали к решительным действиям многочисленные петиции, требовавшие «свободного парламента». Вступив в Лондон как «защитник» охвостья и выполнив его приказ о подчинении Сити, Монк, по выражению Хаттона, проявил качества «гроссмейстера по шахматам» и сам перешел на сторону Сити, обеспечив включение в парламент большой группы пресвитериан (90 человек), изгнанных индепендентами во время Прайдовой чистки. Это вынудило многих индепендентов и республиканцев покинуть Вестминстер. Сити приветствовал солдат Монка, устроив для них «ночь жареного охвостья», народное празднество с вином и жарким из говядины, баранины и птицы, сопровождавшееся колокольным звоном и фейерверками, которых с моста Стренд С. Пепис насчитал тридцать один. Хаттон считал, что это было самое большое гулянье, устроенное в Лондоне. Одним из проявлений кампании поношения охвостья была фраза «Поцелуй меня в парламент», в которой последнее слово заменяло другое непристойное слово. На здании биржи появилась картинка с изображением громадных ягодиц, из которых содержимое вываливалось прямо в рот вице-адмирала Лоусона, известного радикальными взглядами, с подписью «Благодарность от парламента» [58,