ступил в тайный сговор с Терло, Хайд отреагировал словами: «Это так смешно, что я не могу поверить». Действительно через несколько дней поступили новые сведения о том, что Монтагю заявил, будто не видит ни малейшей возможности урегулирования без возвращения короля [75, 77]. Именно Монтагю в мае привел флот в Голландию, чтобы доставить короля и его окружение на родину. С собой он захватил двенадцатилетнего сына, чтобы тот стал свидетелем исторического момента. Когда Карл II взошел на корабль вместе с гостями (среди находился голландский адмирал Обдем, с которым Сэндвич столкнется в морском бою через пять лет), он получил заверения в верности своих подданных. Тогда же состоялась первая встреча и беседа Кларендона с Монтагю, содержание которой неизвестно.
После роспуска парламента и решения о созыве Конвента, когда, по сообщению Пеписа, все уже открыто говорили о восстановлении монархии, Монк продолжал, как утверждал Кларендон, «оставаться в тоске и недоумении из-за нежданно свалившегося на него огромного бремени». Он консультировался с разными людьми, избегая, однако, приверженцев королевской партии. Генерал «то ли по приглашению, то ли по своей инициативе» участвовал в переговорах в доме герцога Нортумберленда, на которых присутствовало несколько лордов, в том числе граф Манчестер, а также ряд парламентариев, умеренных пресвитериан. Большинство сошлось на том, что для их безопасности «король должен быть восстановлен в своих правах, а церкви возвращена ее собственность» [7, VI, 191]. По мнению Кларендона, решение принять сторону короля Монк принял в последний момент, когда уже было ясно, что большинство мест в Конвенционном парламенте получат сторонники монархии, «горячее желание которых будет невозможно ограничить или контролировать», под влиянием своего доверенного друга Уильяма Морриса из Девоншира. После консультаций с Моррисом к Карлу II был отправлен двоюродный брат Монка сэр Джон Гренвил, который передал пожелание генерала, чтобы король срочно покинул владения испанского короля. Этот совет удивительным образом совпал с инцидентом с участием некоего ирландца. Пробравшись в дом, в котором проживали Карл и Хайд, он сообщил, что Алонсо Карденас и маркиз Каррасена, полагавшие, что для Испании предпочтительнее иметь у власти в Англии республиканцев, составили заговор с целью задержания Карла II в Брюсселе. Увидев приказ, Хайд разбудил короля, той же ночью Карл бежал в Голландию.
В Бреде Карл II обсуждал со своими тремя придворными: Хайдом, Николасом и Ормондом, предложения Монка: «Как всегда осторожный, он отказался отправить письмо Карлу, опасаясь, что его могут перехватить, но передал свои условия через Гренвила. Во-первых, „во избежание тревог и страхов“, от короля требовалось декларировать полное и всеобщее прощение, скрепив его государственной печатью. Право исключения оставалось за парламентом; во-вторых, он подтверждал законность купли земель и обещал выплатить долги солдатам; в-третьих, он должен подписать закон, гарантирующий свободу совести всем подданным», — резюмирует современный историк [62, 28]. Чтобы перехитрить Монка и не связать себя обещаниями, совет в указанном составе принял решение передать вопросы об освобождении от наказания, землях и долгах будущему парламенту. По животрепещущему вопросу о религии по настоянию Хайда решили обещать терпимость всем миролюбиво настроенным христианам, парламенту предлагалось следовать этому «по зрелому размышлению» [58, 108]. 14 апреля Карл II подписал письма Монку и Государственному совету, спикеру палаты общин, «братьям-пэрам», Монтагю и флоту, лорду-мэру, олдерменам и городу Лондону. Им была также подписана знаменитая Бредская декларация, в которой говорилось: главной целью короля является стремление залечить раны, нанесенные войной, восстановить господство закона, права монарха и его подданных. Для бескровного восстановления этих древних фундаментальных прав Карл II даровал прощение всем участникам гражданских войн, всем, принимавшим участие в парламентах и управлении в годы междуцарствия, если в течение сорока дней после ее публикации они любым законным образом заявят о своей ему верности. Им можно не опасаться за свои жизни, свободу и собственность [7, VI, 202–210]. Декларация была составлена в пяти экземплярах и приложена всем адресатам. Монку было направлено уведомление об утверждении его главнокомандующим и предложение выдвинуть второго, кроме Николаса, государственного секретаря (им станет Моррис). Гренвилу обещали графское достоинство и крупное денежное вознаграждение. Он упаковал багаж и поторопился в Англию.
25 апреля в Лондоне собрался Конвенционный парламент, настроенный роялистски. Спикером общин избрали сэра Харботтла Гримстона, заседавшего еще в Долгом парламенте. Карл I был доволен его позицией на переговорах в годы гражданской войны. 1 мая, заслушав Бредскую декларацию, парламент принял решение о государственном устройстве, объявив: согласно древней традиции ее правительство состоит из короля, лордов и общин. Было принято постановление о немедленной публикации декларации и писем короля, как и благодарственных ответов обеих палат. Такая реакция парламента была выше всяческих надежд, заметил Кларендон, то, что последовало за этим, вызвало у эмигрантов настоящее воодушевление. Монк теперь, когда решение было принято, действовал ловко и предусмотрительно. Зная настроение в армии, он отстранил от командования тех офицеров, которых подозревал в нелояльности [7, VI, 216]. Путь к возвращению Карла II в Англию был открыт.
Весенние месяцы 1660 года были для Хайда временем огромного напряжения сил. В середине апреля он жаловался леди Мордаунт, что хронически недосыпает и от этого с трудом держит голову, едва понимая, что пишет [74, 212]. В суматохе дел он, кажется, даже не заметил рождения 30 марта сына Джеймса, во всяком случае, это не зафиксировано в его корреспонденции. Последовав в апреле за королем в Бреду, он оставил Френсис с семьей в Брюсселе.
Описание Кларендоном обстоятельств, приведших к Реставрации, породило долгую дискуссию в историографии, начало которой было положено Ч. Фиртом, обратившим внимание на то, что историк ни словом не обмолвился о собственной роли в организации Реставрации. Более того, он был гораздо меньше, чем его современники, склонен подчеркивать роль Монка: «Не приписывая себе ничего, он приписывает Монку меньше, чем другие историки» [42, XIX, III, 482]. Действительно, Кларендон без конца подчеркивал осторожность и сомнения генерала. Фирт обнаруживал противоречие между объяснением причин революции и причин реставрации: «В изложении причин революции он преувеличивал значение личностных влияний, слишком многое объясняя индивидуальными чертами отдельных людей: гордостью одних, мрачностью других, амбициями третьих — будто разные атомы собрались вместе, чтобы вызвать массовые беспорядки. В рассказе о реставрации его точка зрения поменялась. Здесь течение дел определяют не поступки людей. Любой участник, даже если ему кажется, что он направляет ход событий, в действительности — их порождение». Таким образом, в изложении событий, приведших к Реставрации, Кларендон стоял на позиции провиденциализма: «Замечательным образом и с удивительной быстротой в течение одного месяца Бог положил конец восстанию, бушевавшему почти двадцать лет со всеми ужасами отцеубийства, смертей и разорений. Огнем и мечом низкие люди удерживали власть, опустошив два королевства и почти изуродовав третье. Милостивая рука Господа за один месяц перевязала раны и сделала, насколько возможно, шрамы невидимыми. Если кто-то нуждается в иных доказательствах Божьего благоволения, можно напомнить потомству, что вскоре с разницей в три-четыре месяца умерли от удивления, если не от сожаления от наших нежданных благоприятных обстоятельств, фавориты двух корон — кардинал Мазарини и дон Луис де Гаро. Всемогущий Бог предотвратил вред, который они могли принести Европе своими махинациями» [7, VI, 234].
С интерпретацией Фирта не соглашались другие историки. Так, Р. Мак Гилври утверждал, что в обоих случаях Кларендон признавал божественное вмешательство, но в начале восстания оно осуществлялось медленно, посредством обычного действия причинности, а в момент реставрации вмешательство произошло быстро, и «вторичные причины» оказались полностью и самым драматическим образом подчинены «божественной руке» [70, 221]. P. Харрис тоже считал тезис Фирта о противоречивости концепции Кларендона надуманным. Хайд придерживался арминианского учения о свободе выбора: у людей есть свобода действия, но им придется платить за нарушение норм морали, поэтому Реставрация была не столько следствием усилий и действий роялистов, сколько результатом разложения режима протектората, своего рода платой за грехи участников революции. В таком контексте Харрис разъяснял слова Кларендона о Монке, который «был инструментом того, что произошло, не имея ни мудрости, чтобы предвидеть, ни мужества, чтобы совершить, ни понимания, как это устроить» [48, 394–395]. Такой взгляд на причины Реставрации объясняет, почему он не акцентировал собственную роль в тех событиях.
Глава шестая«Канцлер с человеческим сердцем»: 1660–1667
Так английский писатель и общественный деятель XVIII века Горас Уолпол назвал первого графа Кларендона. Не все современники канцлера согласились бы с этой характеристикой.
25 мая вскоре после полудня флагман английского флота «Незби», поспешно переименованный в «Ройал Чарльз», вошел в гавань Дувра. Адмиральской баркой монарх был доставлен на берег, где он первым делом возблагодарил бога за возвращение, встав на колени. Это могло казаться искренним, хотя немного театральным жестом, но ощущение искусственности усилил Монк, который стал на колени рядом с Карлом, приобняв, помог ему встать и назвал «отцом». В ответ король «к общему удовольствию всех партий» также обнял и поцеловал его. Как сообщал в своем дневнике известный службой русским царям Патрик Гордон, надпись на латыни на колонне, воздвигнутой в Дувре в честь возвращения Карла II, гласила: «Путник, в дороге помедли — след ведь свой первый / Карл II здесь оставил, когда из изгнанья вернулся» [119,