464]. После бегства Карла II из Вустера он приказал своим людям оказать любую помощь беглецу, а когда Кромвель хотел нанести ему визит, переехал в другое поместье, чтобы этого избежать.
Монк, за заслуги в восстановлении монархии получивший титул герцога Альбемарля, стал главнокомандующим армией и кавалерией, и до отправки Ормонда в Ирландию за ним сохранялось наместничество в этой стране. Стоит упомянуть еще о двух персонажах. Эдвард Монтагю (патрон Пеписа), приплывший с флотом за Карлом в Голландию, получил титул графа Сэндвича, придворную должность смотрителя королевского гардероба, а главное стал Лордом вице-адмиралом, вторым лицом на флоте после королевского брата герцога Йоркского. Сэндвич оставался союзником Кларендона вплоть до отставки последнего в 1667 году. Энтони Эшли Купер, получивший титул графа Шефтсбери, занял относительно второстепенную должность канцлера казначейства. Впоследствии он станет одной из самых видных политических фигур в стране, проделав эволюцию от члена правительства Кабаль, канцлера королевства в 1672–1673 гг. до лидера вигской оппозиции, автора сочинений, допускавших насилие к монаршей особе.
Историки единодушны: по меньшей мере, в течение нескольких месяцев Хайд был доминирующей фигурой в администрации и главным советником короля. Нюанс заключается в том, что в автобиографии он излагал версию, отличную от этой. По этому поводу историк К. Хели замечал: в 1660–1667 гг. в королевской администрации «Кларендон с его огромным авторитетом, рекордно долгой и верной службой, опытом того, как поступать по английской конституции, в чем с ним никто не мог соревноваться, долголетней ролью наставника короля, явно доминировал. Он не адаптировался к тому, что король становился старше. В автобиографическом описании он с огорчением утверждал, что никогда не был всесилен, как считали его враги. В спорах решалось, предпочесть португальскую или испанскую невесту. В 1662 году он возражал против „Декларации о веротерпимости“, которую подготовили другие министры. Арлингтон стал государственным секретарем против его желания. Представляется правдивым его заверение, что он не испытывал энтузиазма по поводу вступления в войну с голландцами в 1664 году. Она началась вследствие политики других лиц. Существовали разногласия, заключать сепаратный мир с Голландией или Францией. В разгар войны шли острые споры о запрете на ввоз крупного рогатого скота из Ирландии» [47, 18].
После получения баронства во время скандала, связанного с его дочерью, в 1661 году он получил титул виконта Корнбюри (Cornbury) по названию округа в графстве Оксфордшир, и вскоре титул графа Кларендона. Мнения историков расходятся, когда влияние Хайда начало заметно падать. Иногда это связывают с отъездом Ормонда, иногда с отставкой Николаса осенью 1662 года, состоявшейся вопреки желанию канцлера. На освободившийся пост был назначен Генри Беннет, у которого с Хайдом были непростые отношения. Кларендон считал Беннета, получившего в 1663 году титул барона, в 1672 графа Арлингтона, одним из самых влиятельных своих врагов, создавшим с Уильямом Ковентри, комиссаром по делам флота, «дружеский союз, который может существовать между двумя одинаково гордыми и одинаково порочными людьми». Они интриговали против канцлера в Кавалерском парламенте. Канцлер без успеха сопротивлялся включению Ковентри в Тайный совет в 1665 году. Беннета он назвал человеком, «знающим о конституции и законах Англии не больше, чем о Китае, на деле не заботившимся о церкви и государстве и считавшим Францию лучшим в мире образцом» [10, 438]. В борьбе с канцлером Беннет использовал прекрасные отношения с леди Кастермайн. Такие однозначно негативные характеристики этого политика, идущие от Кларендона, пересматриваются в наши дни некоторыми историками. Он получил высокие титулы и пожалования благодаря покровительству короля, но также продвигали себя и другие выходцы из джентри, ставшие в годы Реставрации частью аристократии. По своим пристрастиям и интересам Беннет был ближе королю, чем Хайд. Модник и любитель элегантных вещей, он имел с Карлом общие интересы, еще во время пребывания эмигрантского двора в Кельне и Брюсселе обеспечивая предметами роскоши из Парижа. В годы Реставрации Арлингтон, захвативший руководство внешней политикой и имевший агентов повсюду в европейских столицах, снабжал короля предметами роскоши и искусства. Его собственный деревенский дом вмещал галерею сокровищ, привезенных из Италии. Кларендон называл его «человеком без денег» — неудивительно, что при таких интересах он был в постоянных долгах [60]. Завзятый враг канцлера, Арлингтон ловко сеял в короле недовольство обычными морализаторскими внушениями Хайда. Однажды в комнату, где они разговаривали, вошел Карл и спросил, о чем идет речь. Канцлер ответил: как бывает часто, речь о дворе, который живет удовольствиями, когда делами пренебрегают, и эта недостойная жизнь портит репутацию монарха. Карл, «терпеливый слушатель», воспринял это с обычной невозмутимостью, и в этот момент Арлингтон все обратил в шутку. Это так задело канцлера, что он стал говорить о слабостях Карла II в более мрачных красках. Однако Карлу могли импонировать и деловые качества Беннета, «который был образован, трудолюбив и знал больше иностранных языков, чем все другие члены Тайного совета вместе взятые. По мнению Р. Хаттона, однобокое отношение к нему как к человеку и политику лучше всего обнаруживает неадекватность самого Кларендона. В эмиграции они находились в приятельских отношениях, и оба проявили здравый смысл и преданность монархии. Канцлер, пользуясь полученной властью, не отблагодарил Беннета, а напротив, поставил ему заслон к любой должности, на которую он претендовал, включая посла в Париже» [58, 192–193].
Как Кларендон понимал собственную роль на пике своей карьеры? Известно, что Ормонд советовал Хайду стать кем-то вроде премьер-министра или следовать Ришелье и Мазарини. Собственно, пример такого рода, можно было найти в недавней истории Англии — Бекингем при Карле I. Хайд этим не соблазнился: он отвечал Ормонду, что Англия не потерпит фаворита, который из-за собственных амбиций будет пренебрегать общественным долгом. Понятие «первый министр» «так недавно переведено с французского языка на английский, что пока непонятно его значение, но любой человек ненавидит бремя, которое оно налагает». По апологетическому мнению одного историка, концепция Хайда ясна: задолго до Локка он выступал за разделение законодательной и исполнительной власти. Законодательные функции осуществляются королем в парламенте, исполнительные — королем в совете [29, 683–684]. При Кларендоне Тайный совет функционировал следующим образом: для решения текущих вопросов создавались временные комитеты; всего в 1660–1666/7 гг. было учреждено порядка пятидесяти таких комитетов по различным вопросам внешней и внутренней политики, торговли. Продолжительность их работы различалась, но чаще они собирались в течение короткого времени для подготовки доклада в Тайный совет. На постоянной основе работали комитеты по морским делам и по торговле и плантациям (колониям). Секретный комитет по внешним делам был создан по предложению Кларендона в июне 1660 года, однако он был самым неформальным из всех структур Тайного совета, включавшим «ближний круг». В зависимости от тематики вопросов в его составе делались изменения. Так, в обсуждении продажи Дюнкерка Франции не участвовал Ормонд, зато были включены специалисты по военно-морским делам: герцог Йоркский, Сэндвич и Картерет. В рассмотрении вопроса о заключении брака Карла II принимали участие только Кларендон, Ормонд, Саутгемптон, Манчестер и Николас.
Празднования в честь реставрации монархии не могли избавить от трудностей, с которыми столкнулась новая власть. Кларендон выделил, прежде всего, проблемы, связанные с теми, кто пострадал и требовал компенсаций за верность роялистскому делу, и религиозный раскол, переживаемый страной. Компенсаций требовали те, кто сидел в тюрьмах и потерял земли. Роялисты не были единой группой и плохо ладили между собой, что Хайд объяснял «жестоким тираническим правлением Кромвеля», посеявшим эти раздоры. Религиозные секты, по его мнению, подрывали социальный порядок, разрушая «почтительность и уважение, святыни и символы веры. Дети теперь не спрашивали благословения родителей, а те не заботились об их обучении; девушки общались без осторожности и скромности; их можно было встретить в тавернах и скверных кабаках, те же, кто был строже в своем поведении, стали женами священников-раскольников или армейских офицеров. Дочери знатных фамилий вступали в брак с пророкамина-час или с людьми низкими и неравными себе. Родители не имели власти над детьми, которые их не слушались и им не подчинялись; всякий поступал так, как ему хотелось». Столь мрачно описав моральный климат в стране ко времени Реставрации, Кларендон с чувством, которое позднее назовут патриотизмом, воспевал свойства английского народа, почти утраченные в годы республиканского режима: «Наша нация потеряла свойственную ей принципиальность, добродушие и щедрость, место которых заняла корыстная любовь к деньгам. Все, что вело к обогащению, объявлялось истинно мудрым и законным. Наступил распад, и высшие проявления дружбы, направленные на то, чтобы предотвратить дурное и неправильное поведение, стали казаться неуместными» [10, 378–382].
Не только торжества, но и репрессии имели цель укрепить режим Реставрации. Казни были вызваны жаждой мщения со стороны кавалеров и настроением толпы, требовавшей хлеба и зрелищ. В Бредской декларации Карл II обещал простить всех, кто воевал на стороне парламента, но с оговоркой, оказавшейся роковой для многих. Акт об амнистии должен принять парламент, который был вправе исключить из нее отдельных лиц по своему усмотрению. По решению сначала Конвенционного, а затем Кавалерского парламента, тон в котором задавали жаждавшие реванша роялисты, по обвинениям, связанным с казнью Карла I, в течение нескольких месяцев были исключены из помилования и по вердикту присяжных казнены самым зверским образом тринадцать человек, около тридцати было подвергнуто пожизненному тюремному заключению и иным наказаниям. Во главе суда находился юрист Орландо Бриджмен, роялист, служивший Карлу I в годы гражданской войны. Он в 1649 году дал королю совет бескомпромиссно настаивать на незаконности Верховного трибунала. В октябре 1660 года, перед вынесением первых вердиктов, он говорил, выступая перед жюри: пролитие священной крови монарха — это измена и чудовищное преступление, которое вопиет к мщению, невозможному без крови. После этих слов у присяжных не осталось сомнения, как голосовать. В жюри входило 88 человек, обвиняемые могли отвергнуть кандидатуры, не устраивавшие их. Поведение присяжных, как и свидетелей, строго регламентировалось: за неявку на заседание или опоздание им грозил штраф в сто фунтов. Среди присяжных были видные представители Сити, даже сам лорд-мэр столицы; некоторые были связаны с прежним режимом и жаждали доказать, что верны новому. Обвинения поддерживали генеральный атторней Палмер, которого республиканец-эмигрант Эдмунд Людло, один из 59-ти цареубийц, в мемуарах назвал «кровавой собакой тирана у судебной решетки», и генеральный солиситор Финч, в будущем канцлер Англии. Как руководитель парламентской комиссии по амнистии, он лучше других был знаком с делами каждого обвиняемого. Как Лорд-канцлер Кларендон был фактически во главе государственной юстиции, значит, нити судебных процессов были в его руках, по меньшей мере, он не мог быть в стороне от происходившего. Кроме того, Финч был одним из близких к нему людей. Он сам и историки, о нем писавшие, удивительно немногословны по этому поводу.