230–231]. Он понес и материальные потери. В 1652 году он имел неосторожность по просьбе лорда-роялиста Ловлейса, срочно нуждавшегося в деньгах для выплаты штрафов и долгов, приобрести на средства жены его поместье Блансден за 10 тысяч фунтов. Теперь для сохранения этого поместья ему предложили заплатить пять тысяч и две за посредничество. За эти деньги лорд был готов уговорить своего сына согласиться на эту сделку. Такие условия были неприемлемы для Уайтлока, находившегося в бедственном положении из-за необходимости платить штрафы. В конечном счете, этот манор, расположенный по соседству с Пертоном, приобрел Кларендон за тринадцать тысяч, из которых шесть ушло Ловлейсу. Дом в Челси, принадлежавший Бекингему, был возвращен герцогу, согласившемуся выплатить издержки на его содержание, при этом Уайтлок получил тысячу фунтов вместо двух, о которых просил [97, 233–234]. Воистину, у слуг протектората не было выбора.
Конфискация земельных владений жертв роялистского террора служила обогащению возвратившейся элиты. Акт от 21 октября 1661 года передавал Кларендону, Саутгемптону, Шелдону и декану собора Св. Павла в Лондоне преподобному Бэрвику ордер на распоряжение всеми доходами Казначейства от находившихся в его распоряжении имуществ лиц, исключенных из Акта о помиловании, для «ремонта и украшения собора Св. Павла, являющегося роскошным нарядом королевского города, куда стекаются послы иностранных государей и наши подданные. Его волшебная конструкция, поврежденная в прежние времена, должна быть восстановлена, чтобы предотвратить бесчестие, вытекающее из пренебрежения к древним памятникам» [2, 124].
Нельзя назвать успешным решение религиозного вопроса. В 1660 году часть церковных деятелей выступила за сближение англиканской церкви с умеренными пресвитерианами, признающими епископат. Король и Кларендон поддержали это намерение, увидев в нем средство успокоения радикальных пресвитерианских групп. Представители пресвитерианского духовенства, в том числе Ричард Бакстер, были назначены духовниками Карла. С целью соглашения между англиканами и пресвитерианами в лондонском дворце Кларендона Вустер-хаузе в октябре 1660 года было проведено совещание, на котором нескольким видным пресвитерианам были обещаны епископские должности. По результатам этого совещания король издал прокламацию, по которой советы пресвитеров получили право обсуждать обрядовую сторону богослужений. Эта реформа не была проведена отчасти по причине осторжности правительства, опасавшегося недовольства со стороны англиканской церкви. По мнению историка Т. Харриса, в вопросе о религии Карл II оказался в ловушке. Он не любил пресвитериан, считая их виновными в смерти отца, но искал компромисс, чтобы не отчуждать значительную часть подданных. Законы, принятые Кавалерским парламентом, поставили его в изначально проигрышное положение: их жестокость озлобила значительные группы населения, но любой шаг в пользу диссентеров грозил протестами сторонников жесткой линии, чьей поддержкой он не имел права рисковать [50, 56].
В декабре 1660 года Конвенционный парламент был распущен, новый, Кавалерский, начал заседания в мае 1661 года. Он просуществовал до 1679 года, поэтому его иногда называют «вторым Долгим парламентом». Название «Кавалерский» объясняется господством в нем ультрароялистов, засилье которых со временем все больше беспокоило Кларендона, хотя первоначально не было очевидно, какой характер он приобретет. Сначала канцлер опасался не засилья роялистов, а успеха пресвитериан. Это видно из его письма графу Оррери, написанному в марте, сразу после выборов. Оно содержало просьбу повлиять на депутатов: «Я нахожу, что, несмотря на плохие результаты выборов в городской совет Сити (туда избрали четверых пуритан — А. С.), ужасные, зловредные и раскольнические попытки пресвитерианского духовенства, обращавшегося со своих кафедр к пастве с призывами, как и в 1640 году, выборы в королевстве прошли хорошо. Я уверен: мы получили очень трезвый парламент, который горячо и заботливо выкорчует гнилые корни, из которых произрастают восстания, наделит короля законной силой, улучшит его доходы. Забудется дурное, что произошло, не будут допущены дискуссии, предшествовавшие этому. Они [парламентарии] должны отвергнуть Ковенант и не позволить кому-либо хорошо думать о нем. В парламенте есть несколько лиц, достойных Вашего разговора» [8, 407–408]. В избранном парламенте было порядка ста человек, прежде заседавших в Долгом парламенте. Это делало маловероятной ситуацию, при которой он превратится в послушное орудие короны. По данным Холмса, симпатии вновь избранных коммонеров распределились так: твердые сторонники двора — 297 человек; твердые противники двора — 95; «болото» — 126 [54, 422].
Между тем, партия «сторонников двора» отнюдь не была настроена следовать во всем намерениям правительства. Большинство Кавалерского парламента, выражавшее интересы джентри, которое считало себя вправе на разного рода компенсации, выдвинуло реакционную программу, главные идеи которой были изложены в речи нового спикера сэра Эдварда Турнора при открытии заседаний. Он, в частности, сказал: «Мы переболели реформаторством; наши реформаторы были разных возрастов, полов и степеней, всех профессий и занятий. Сапожник, забыв о колодках, занялся не своим делом. Эти новые государственные деятели взялись за управление, что стало болезнью и чумой для нации. Их законы писаны кровью, их жестокость сделала суды подобием скотобоен; богатых обвиняли за любое сказанное слово, бедных превращали в рабов». При республике произошла интоксикация людей, ложно уверивших, что они сами собой управляют. Говорят: у персов после смерти правителя объявляют пять дней вседозволенности, когда каждый может убивать, грабить и разрушать. То же случилось после гибели Карла I. Основываясь на библейской легенде, он восклицал: лучшим исцелением от укуса огненного змея будет медный змей. Турнор не преминул упомянуть о крестьянских вождях Уоте Тайлере и Джеке Кеде, о «фанатиках более позднего времени», сжигавших книги и законы. Но в Англии всегда находились люди, «способные восстановить нашу чистоту, достоинство и законы» [11, IV, 202–204]. В ответной речи канцлер согласился со спикером, но и мягко поправил его. Хайд поддержал Турнора в том, что новый парламент наилучшим образом выражает интересы и устремления народа, рыцарей и горожан, но сказал об озабоченности, что во время выборов были случаи спаивания избирателей, что нельзя оправдать радостью от реставрации. Он согласился с Турнором, назвав «сумасбродством» попытку установить республиканскую форму правления, и добавив, имея в виду Генеральные Штаты, сравнение: «Это как если бы голые индейцы попытались одеться по французской моде». Однако он смягчил высказывание спикера о «сапожнике», вознамерившемся управлять государством: «Никто не может принижать простой народ Англии, который, по правде, лучший, самый честный и мудрый из народов мира, обладающий привилегией, если хотите, прерогативой, быть представленным лучшими, самыми образованными, состоятельными и мудрейшими лицами в данной нации». В единстве «благородных представителей, заседающих в общинах Англии, с простым народом, состоит главный компонент лекарства, которое излечит зараженные республиканскими фантазиями мозги». Чтобы «наша монархия не была подорвана Пятой монархией, никакой человек не должен быть лишен защиты со стороны правительства, даже если он заявил, что его ненавидит. Нужно уничтожить корни антимонархических принципов» [11, IV, 205–207].
Ни в чем другом стремление Кавалерского парламента вернуться к дореволюционным порядкам не проявилось в такой степени, как в религии. Он фактически порвал с духом религиозной толерантности, обещанным Бредской декларацией. По крайней мере, спорно утверждение известного английского историка Дж. М. Тревельяна, будто «после Реставрации в обществе исчезла та чрезмерная озабоченность церковными делами, которая характеризует Англию Кромвеля» [144, 275]. Воинственно настроенные парламентарии желали полного восстановления прав англиканской церкви и ограничения свобод, приобретенных диссентерами при Кромвеле. В Кавалерском парламенте доминировали представители джентри, по религиозным взглядам англикане-высокоцерковники, которые были ярыми сторонниками гонений и жестокими критиками проектов Карла II, направленных на сохранение веротерпимости [79, 16]. Король и Кларендон, вернувшись в Англию, серьезно недооценили силу реакции, превратившей в бессмыслицу их первоначальные расчеты [54, 40]. В апреле 1661 года в Савойском дворце, резиденции Лондонского епископа, состоялась новая конференция, направленная на достижение соглашения между англиканами и пресвитерианами, закончившаяся, как и конференция в Вустер-хаузе, безрезультатно. Хотя ее неудача отчасти объяснялась негибкостью Бакстера, главным источником поворота в религиозных делах было общее настроение реванша. Кавалерский парламент обеспечил триумф англиканской церкви, возвращение ей экономических, социальных и судебных прав, не восстановив лишь Высокую комиссию. Был принят ряд репрессивных законов, известных как «Кодекс Кларендона», хотя он не был их инициатором. Смысл этих законов ясен, и в них трудно усмотреть предмет для дискуссий, но этого нельзя сказать о позициях вовлеченных лиц, в том числе короля и его канцлера, епископа Шелдона, вскоре ставшего архиепископом Кентерберийским.
Правительство на протяжении нескольких месяцев не проявляло энтузиазма в отношении религиозной политики Кавалерского парламента, пытаясь смягчить, большей частью безрезультатно, принимаемое законодательство. За попытками проявить толерантность стоял сам Карл II. Что крылось в его позиции: присущая ему терпимость или опасение, что англиканская церковь, формальным главой которой он был, может стать слишком влиятельным игроком на политической сцене, остается только предполагать. Характерно, что в вопросах веры он проявлял толерантность до самых последних лет царствования, инициируя, к немалому неудовольствию многих, принятие деклараций о веротерпимости. Менее определенной выглядит позиция Кларендона: вероятно, первоначально он действительно считал действия кавалерского большинства в парламенте чрезмерными, но быстро осознал бесперспективность противодействия и пользу, которую можно извлечь. По этому вопросу в историографии есть разные точки зрения, которые можно свести к двум основным позициям: первая, будто Карл II и его канцлер действовали в полном согласии, проводя политику толерантности по отношению к умеренным пресвитерианам и нонконформистам, но натолкнулись на яростное сопротивление в парламенте; вторая состоит в том, что их взгляды различались, сначала Кларендон послушно следовал монаршей воле, на деле симпатизируя требованиям англиканской церкви [93,