235]. Это суждение Уайтлока не совсем справедливо, ибо не Карл и не канцлер, а парламент инициировал законы, запретившие диссентерам публичные богослужения. Через несколько недель Мэлори откажется принести клятву ко дню Св. Варфоломея и будет лишен права проповедовать. Еще одним индепендентским проповедником, с которым Уайтлок познакомил Хайда, был Джон Оуэн, который был близко знаком с Кромвелем. Кроме Уайтлока, каналом коммуникаций канцлера с пуританским клиром была виконтесса леди Катарина Рэнела, чье общество он считал «приятным», симпатизируя ее благочестивому пуританскому окружению [93, 29].
Ситуация в отношениях с Уайтлоком менялась быстро по мере изменений в религиозной политике: в мае его вновь пригласили к канцлеру, где находился его главный враг Шелдон. Разговор на этот раз шел на высоких тонах. Хайд начал с того, что Уайтлок был «одним из руководителей фанатиков», и это может иметь для него плохие последствия. Балстрод воспринял эти слова как провокацию, так как не понял, идет ли речь о прошлогоднем восстании Веннера, или вообще. Он ответил, что хотел бы, чтобы это было правдой. Хайд с возмещенным видом спросил «Почему?», и получил ответ: «Потому что это большая и влиятельная группа, и будь он во главе ее, то послужил бы королю тем, что сохранил ее в спокойствии и верности Его Величеству» [19, 647]. В разговор вступил Шелдон, обвинивший Уайтлока в том, что он настраивает прихожан Колмен-стрит против него как епископа и его распоряжений. Ответ Уайтлока граничил с дерзостью — он признал, что как юрист и как джентльмен советовал не признавать назначенную Шелдоном для управления приходом комиссию, поскольку ее члены должны избираться. Назначение епископской комиссии тем более незаконно, что она вынуждена заниматься назначением мусорщиков, констеблей и других должностных лиц, контролировать положение бедных и выполнять другие функции, выходящие за пределы компетенций епископа. Вмешался Хайд, оценивший силу юридической аргументации Уайтлока: «Он упрямый человек, давайте его оставим. В его словах что-то есть». Но Шелдон не успокаивался: «Ему не следовало настраивать прихожан против меня». На этот раз Уайтлок отреагировал спокойнее: «Я и не делал этого. Но смею советовать Вашему Преосвященству не задавать мне иных вопросов, кроме тех, которые оправданы по закону» [19, 235–236]. В дневнике Уайтлок признал, что был резче, чем следовало. Он ненавидел Шелдона, считая его виновным в трагедии своей семьи: ко времени того разговора уже скончались изгнанные из Фулхема его зять и младенец-внук, через несколько дней умрет и его дочь. Как бы то ни было, после полученного от Хайда «совета» он «не чувствовал себя в безопасности» и уехал с Колмен-стрит [19, 654].
Обстоятельства принятия «Кодекса Кларендона» вытекали не только из ситуации в парламенте, но из придворной политики, частью которой был вопрос о заключении королем брака. По утверждению Кларендона, поиск невесты был ограничен тем, что вдовствующая королева соглашалась благословить только брак сына с католичкой. Поэтому поступившее из Португалии предложение многим показалось подходящим. Эта страна находилась в войне с Испанией за независимость, которую провозгласил в 1640 году герцог Браганца, ставшим королем Жоао IV. После его смерти в 1656 году страной управляла его вдова Луиза де Гусман, внучка адмирала Медина-Сидония, стоявшего во главе знаменитой Великой Армады. По ее поручению был разработан проект брака ее дочери Екатерины и английского короля Карла II. Интерес Португалии понятен: в условиях войны с Испанией она нуждалась в таком союзнике, как Англия. Португальцы к тому же предложили небывалое приданое, превосходившее что-либо в этом роде: полтора миллиона фунтов и два владения, входивших в их империю: Танжер — портовый город в Марокко на побережье Гибралтарского пролива, имевший значение для торговли в Средиземноморье и Атлантике, и для военно-морской стратегии, и Бомбей на Аравийском море, обладавший прекрасной гаванью. Его передадут в управление Ост-Индской компании, и он станет одним из форпостов укрепления англичан в Индии. Соблазн был велик, но у проекта оказались влиятельные противники, в частности, лорд Бристол, известный симпатиями к Испании. Он вступил в переговоры с ее послом, в результате возник альтернативный вариант брака с одной из итальянских принцесс, которой Филипп IV покровительствовал. Карл II колебался, но вмешались французы, заявившие о готовности оплачивать английскую военную экспедицию на Пиренейском полуострове, если таковая потребуется. Кроме того, возникло сомнение, смогут ли испанцы предложить приданое, сопоставимое с португальским, и согласятся ли они признать английскими земли, захваченные Кромвелем в Вест-Индии. Карл передал решение на усмотрение Тайного совета, в котором Кларендон энергичнее других выступил за португальский вариант.
Екатерина Браганца воспитывалась в монастыре и не говорила по-английски. Е. Б. Черняк упомянул, что Карл II отреагировал на приезд супруги словами: «Мне прислали жердь вместо женщины» [147, 72]. Трудно сказать, что он имел в виду, так как королева судя по портрету была небольшого роста и немного полновата. Возможно, эта острота подразумевала ее бесплодие. С ней прибыли, как говорили при дворе, «шесть страшилищ, именуемых фрейлинами». Карл с готовностью приступил к выполнению супружеских обязанностей в надежде вскоре получить законного наследника. Медовый месяц оказался короток, и между новобрачными возник конфликт, поводом для которого послужил отказ королевы согласиться, чтобы пассия Карла Кастлмейн стала фрейлиной ее двора. Отказ уступить вызвал возмущение короля, и уже в июле 1662 года, всего через два месяца после того, как Екатерина ступила на английскую землю, он «душой и совершенно точно телом вернулся к любовнице, а Кларендон параллельно с переговорами с пресвитерианами получил задание быть посредником с его женой» [58, 189]. Канцлер пытался осторожно поддержать королеву, но получил указание проявить твердость не только в назначении Кастлмейн, но и высылке из страны прибывших с ней придворных дам. В августе несчастная женщина была вынуждена уступить, но это не смягчило мужа, и к зиме 1662–1663 гг. фаворитка, родившая летом мальчика, названного в честь отца Чарльзом, достигла апогея влияния. Несмотря на настойчивые усилия Карла во время медового месяца и спорадические попытки в последующие недели, Екатерина не забеременела. Чтобы совершенно исключить любые сомнения в своей потенции, которые и так вряд ли могли возникнуть у кого-либо, Карл даровал титул герцога Монмаута старшему сыну Джеймсу, рожденному от Люси Уолтерс, что привело к возобновлению слухов, будто он все-таки был с ней обручен. Как писал Хаттон, «у этих событий были две жертвы: несчастная, изолированная от всех Екатерина и Кларендон, чье активное участие в заключение брака сплетники объясняли тем, что он добыл бесплодную королеву, чтобы усилить позиции собственной семьи» [58, 190]. В сентябре Карл II отстранил канцлера от посредничества с супругой, перепоручив эту неформальную, но важную обязанность Беннету.
Другим фактором, который вел к росту непопулярности правительства и лично канцлера, была продажа Дюнкерка, захваченного у испанцев Кромвелем, Франции. Хайд пояснил, что инициатива принадлежала Саутгемптону и была вызвана финансовыми причинами: содержание гарнизона обходилось ежегодно в 321 тысячу фунтов в условиях дефицита, выросшего из-за приобретения Танжера и Бомбея. Если это так, то канцлер быстро перехватил инициативу и возглавил переговоры, проходившие осенью 1662 года. После торга Людовик XIV согласился заплатить пять миллионов ливров и дал обещание, что порт не будет использоваться для нанесения вреда английской торговле и мореплаванию. Этому обещанию мало кто поверил, и к протестам купеческого сообщества добавился ропот лондонцев, воспринимавших французов как давних врагов: неуместно продавать им то, что добыто английской кровью. Многие были убеждены, что Кларендон, да и сам король получили от французского двора взятки. Канцлеру этого не забудут, и осенью 1667 года «Дюнкерк-гейт» возродится в обвинениях против него. Парламентариям не пришлось ждать так долго. Летом 1663 года лорд Бристол представил в парламенте статьи, обвинявшие Кларендона в государственной измене. Он утверждал, что, будучи католиком, является верным слугой короля, и «также свободно, как протестант герцог Сюлли говорил его (Карла II — А. С.) деду ГенрихуIV, он правдиво говорит, что король должен быть защитником всех религий, существующих в его владениях. Среди католиков, к которым я отношусь, нет более убежденного, что истинным основанием нашей монархии является сохранение прав и свобод подданных и церковного государства» [11, IV, 274–275]. Заявив о преданности престолу и государству, Бристол обвинил Кларендона в ряде преступлений. Их повторят в билле против Хайда в 1667 году. Среди обвинений, сформулированных Бристолом, отмечались заключение договора о браке и Дюнкерк. Договор о браке был составлен на условиях скандальных и опасных для протестантской религии, в нем не прописали ритуалы, что позволило королеве отказаться сочетаться по протестантскому обряду. Он вызвал протесты и разногласия среди подданных. В документе говорилось о неуважении канцлера к парламенту, о его «предательском» утверждении: лучше продать Дюнкерк, чем быть зависимым от парламента в требовании денег. Кларендон «злонамеренно, противно своим обязанностям как советника, и актам, принятым на последних сессиях о выделении денег для Дюнкерка, предложил и осуществил продажу его французскому королю» [11, IV, 278–279].
Выступив против канцлера, Бристол переоценил силы. Он рассчитывал на Беннета, но Карл дал тому указание поддержать Кларендона, используя свою клиентуру в парламенте. Поводом для обиды короля на Бристола было то, что его протеже Ричард Темпл начал в палате атаку на министров, а фактически на самого короля, обвинив их в продаже должностей. Он, видимо, рассчитывал, что его предпочтут подкупить, но ошибся. Бристол был лишен доступа ко двору и в апартаменты леди Кастлмейн. Это обстоятельство объяснялось также временным охлаждением к ней Карла II, «запавшего» на Френсис Стюарт. Тогда Бристол и пошел ва-банк, выдвинув обвинения против Кларе