нфлитом (ставшим потом видным англиканским епископом). В этих дебатах и появилась упомянутая книга о фанатизме, на которую Кларендон откликнулся анонимно. Он подчеркивал, что англиканская церковь имеет такое же уважение к отцам церкви, как любая другая ветвь христианства. Однако их авторитет не может быть основанием для ответа на все вопросы, и они не всегда говорили одно и то же. Сущностные требования христианства просты, и теологам не следует их запутывать. Все, кроме основополагающих догматов веры, может иметь разное толкование, и формы религии зависят от традиции и даже климата. Одной из главных причин гражданских конфликтов были противоречия между церковной и мирской властью.
Следующим за «Рассуждением о псалмах Давида» по значимости своим произведением Кларендон мог считать «Краткий обзор и исследование опасных и вредных для церкви и государства ошибок в книге мистера Гоббса, названной „Левиафан“». Хайд был давно знаком с ним, еще со времен Грейт Тью и по роялистскому лагерю. Как и Хайд, Гоббс родился в Уилтшире, но был на двадцать лет старше. Его отец был церковным викарием, мать, о которой ничего неизвестно, по его воспоминаниям, родила его досрочно, в ужасе от известия о приближении испанской Великой Армады. Как он писал, в этот момент родилась двойня, он сам и его страх. Возможно, к этим словам стоит прислушаться: некоторые исследователи интерпретировали перипетии его биографии и саму трансформацию его идей как стремление, вызванное страхом, приспособиться ко всем сменявшимся властям. Первой большой работой Гоббса был перевод на английский язык «Истории Пелопонесской войны» древнегреческого историка Фукидида. Затем были написаны эссе, означавшие первые шаги в область, одним из родоначальников которой его считают — в область политической философии. Гоббс зарабатывал на жизнь как воспитатель в знатных семействах, а во время гражданской войны стал учителем математики Чарльза, принца Уэльского. Во время эмиграции в Париже он работал над своим главным сочинением, в котором роялисты ожидали увидеть философское обоснование критики индепендентского режима. Эти ожидания не оправдались: «Левиафан», опубликованный в Лондоне в 1651 году, современники восприняли как защиту новой власти и Кромвеля. На обложке первого издания красовалось изображение выходящего из моря библейского чудовища Левиафана, с мечом в одной руке и посохом в другой. В этом изображении угадывались черты лица Кромвеля. За эту книгу роялисты якобы хотели с ним расправиться, но он вернулся в Англию, получив прощение от государственного совета и разрешение вести частную жизнь. После реставрации он не только не подвергся преследованиям, но получил аудиенцию у Карла II, помнившего своего учителя, и был облагодетельствован пенсией.
Конечно, учение Гоббса богато и противоречиво, из него можно сделать разные заключения, но основная идея состоит в следующем: крах государства приводит общество в состояние анархии, которую автор называл «войной всех против всех». Общество возвращается к первобытному состоянию, не имевшему ничего общего с «золотым веком», и спасение приносит Государство, уподобляемое бессмертному Левиафану. Люди договариваются уступить свои права власти, которая защитит их и насилием остановит войны. Гоббс, в частности, писал, противопоставляя людей и «ничтожные существа», пчел и муравьев: «Люди непрерывно соперничают между собой, добиваясь почета и чинов, чего указанные существа не делают, на этом основании среди людей возникают зависть и ненависть, а в итоге война… Согласие указанных существ обусловлено природой, согласие же людей — соглашением, являющемся чем-то искусственным. Вот почему нет ничего удивительного в том, что, для того, чтобы сделать это согласие постоянным и длительным, требуется еще что-то (кроме соглашения), а именно общая власть, держащая людей в страхе и направляющая их действия к общему благу. Такая общая власть, которая была бы способна защитить людей от вторжения чужеземцев и несправедливостей, причиняемых друг другу, и, таким образом, доставить им ту безопасность, при которой они могли бы кормится от трудов рук своих и от плодов земли и жить в довольстве, может быть воздвигнута только одним путем, а именно путем сосредоточения всей власти и силы в одном человеке или собрании людей, которое большинством голосов могло бы свести все воли граждан в единую волю… Множество людей, объединенных таким образом в одном лице, называется государством, по-латыни, civitas. Таково рождение того великого Левиафана или, вернее (выражаясь более почтительно) того смертного Бога, которому мы под владычеством бессмертного Бога обязаны своим миром и своей защитой» [20, 118–119].
Нетрудно понять, почему такие идеи казались Хайду неприемлемыми — они целиком расходились с его принципами. Вероятно, он возвращался к мысли о необходимости опровергнуть взгляды, казавшиеся ему ложными и вредными, тем более, предпринятые другими лицами попытки не казались ему убедительными. В 1654 году сочинение, содержавшее критику Гоббса, опубликовал епископ Джон Бремхол. Известно, что накануне и после Реставрации Хайд беседовал о подготовке новых опровержений Гоббса с некоторыми лицами, имевшими отношение к англиканской церкви. Это может быть связано с тем, что одно из обвинений в адрес автора «Левиафана» состояло в том, что он атеист, или, по крайней мере, проповедует взгляды, толкавшие на этот пагубный путь. Такие обвинения Гоббс особенно настойчиво опровергал. В 1659 году Хайд писал в одном из писем: «Мистер Гоббс мой старый друг, но я не могу простить ему зла, которое он нанес королю, церкви, законам и нации. Безусловно, можно многое сказать о взглядах этого человека, который имплицитно обрек религию, мудрость и честность в зависимость от новых законов, и написал политическое сочинение, которое, как я осмелюсь сказать, должно быть осуждено на основании законов нашего королевства или любой страны Европы как нечестивое и крамольное» [48, 403]. В эмиграции Хайд вернулся к прежнему намерению. Его ответ Гоббсу представляет собой обширный политический трактат, по объему значительно превосходящий сочинение последнего. На каждую из 47 глав «Левиафана» Хайд написал в виде развернутых комментариев свои возражения.
Не претендуя на полноту анализа этого труда, отметим несколько моментов. Во-первых, как и другие внимательные читатели, он обнаружил подспудное оправдание борьбы против Карла I: «Последнее отвратительное восстание проистекало не из несовершенства законов и не из дефектов справедливой и достаточной власти короля, а из влияния дурных людей, которые подавили законы и силой вырвали власть из рук монарха, действуя бунтарскими методами. Против их жестокости у короля не было иного средства, как заявить, что его подданные поступают незаконно. В их в высшей степени виновности у кого не было сомнений. Печальная публикация доктрины (Гоббса — А. С.), направленной против свободы и собственности подданных», подрывает это представление [4, 54–55].
Во-вторых, Кларендон, как и все роялисты, был сторонником концепции божественного происхождения власти монарха, и не мог смириться с тем, что Гоббс фактически сформулировал договорную теорию ее происхождения в том же духе, что индепенденты. Он не согласен с представлением о «войне всех против всех» как основании этой теории. Гоббс не прав, утверждая, «будто в основе войны лежат законы природы, и это дает сильному права на все, принадлежащее более слабому; будто мир и безопасность не могут наступить, пока не будет заключено соглашение и назначен суверен, обладающий всей властью, чтобы их обеспечить, пока его полномочия и магистраты не вырастут до величия и размеров Левиафана». Кларендон писал: «Мы говорим: в основании природы мир, и когда Бог природы дал своему созданию, человеку, власть над всеми другими своими созданиями, он также дал ему естественную власть, чтобы управлять миром в гармонии и порядке. Сколько бы человек не потерял в своей непорочности, не проявив послушания своему Создателю, и какое бы жестокое наказание не претерпел за это неповиновение, это не значит, что Его власть над человечеством хоть в какой-то степени уменьшилась или ослабла. Мы не можем не видеть в нем настоящего правителя мира, и это продолжается с давних времен, какие мы только можем просчитать» [4, 66–67]. Доказательства Кларендон находил в Священных текстах, из которых делал вывод: такой гармоничный порядок существовал уже до великого потопа.
В-третьих, как видно из этих отрывков, он был обеспокоен тем, что концепция Гоббса создает угрозу свободам и собственности свободнорожденных англичан. Он различал истинную свободу, регулируемую законом, и злоупотребление свободой, когда дурные и раскольнически настроенные люди развращают слабых и своенравных подданных, поднимая их на восстание против суверена и законного порядка. Закон и послушание вытекают не из договора, а из обычаев предков, уважение к которым является обязанностью и подданных, и власти. Произвол со стороны власти и ограничение ею свобод граждан недопустимы. Доказывая, что власть не может покуситься на земельную собственность англичан, он отвергал аргумент, основанный на норманнском завоевании. В отличие от практически всех теоретиков той эпохи он утверждал, что приход Вильгельма Завоевателя не сопровождался массовыми конфискациями. В-четвертых, учение Гоббса неприемлемо для Кларендона потому, что игнорирует важнейшую для последнего сторону политической теории — соотношение монархии и парламента. Он защищал идею английской конституции, частями которой является как наделенная широкими, но не абсолютными, полномочиями наследственная монархия, так и принимающий законы и устанавливающий налоги парламент, Тайный совет, судебная система и епископальная англиканская церковь.
Кроме автобиографических, религиозных и политических сочинений Хайд написал в эмиграции многочисленные труды по «моральной философии», часть которых уже рассмотрена. Основываясь на авторитетах, древних, современных и церковных, он аккумулировал в них собственный опыт, понимание людских характеров и слабостей. Он в каком-то смысле синтезировал то, что на индивидуальном уровне раскрывал в своих знаменитых исторических портретах. Если наш современник прочитает эти эссе, то не останется равнодушным, и может прислушаться к мыслям мудрого старика о вечном, о том, как сдерживать страсти, уметь терпеть в бедах и болезнях, ценить дружбу и уметь дружить, уважать старость, стремиться к образованию, каяться. Конечно, в разные времена люди проявляют чувства по-разному, и в зависимости от собственного статуса. Так, мы почти разучились каяться, зато иногда «саморефликсируем». Как и в те времена, верим, разочаровываемся, презираем, обижаем и иногда прощаем. Историк Оллард назвал годы жизни Кларендона в эмиграции «последней жатвой». Во время той жатвы был собран богатый урожай. Труды Хайда — часть сокровищницы мировой культуры и огромное достижение человеческого интеллекта. Он был и останется интересен, по крайней мере, для многих, потому что пытался понять Человека — самая заманчивая и, увы, неразрешимая задача.