Полковник опешил.
– Что ж… – медленно проговорил он, переваривая свалившуюся на него информацию. – Весьма полезные сведения. Они пригодятся.
– Так какие планы, Петр Геннадьевич? – с нажимом повторил Артем.
– Школа оцеплена, сейчас попытаемся выйти на связь с террористом, – нехотя ответил Котляр. – В ближайшее время я направлю оперативную группу на разведку. У нас в подразделении есть два снайпера, они ищут удобные позиции… На данный момент это все.
– Благодарю за доверие, – кивнул Артем.
В это мгновение по громкоговорителю раздался голос, призывающий всех выйти из школы.
– И все это я вам рассказал не потому, что вы поделились со мной информацией, – вдруг сказал полковник, глядя в сторону. – Только в виде исключения. Моя жена ваши передачи смотрит. Обожает их.
– Отрадно слышать, – сухо отозвался Павлов. – Если Свободин поймет, что в школу проникла ваша группа, возможны жертвы. Напоминаю, у парня помповое ружье и, вероятно, большой запас патронов.
– Это я уже понял, – сказал Котляр с плохо скрытым раздражением. – У вас все ко мне, господин адвокат?
Павлов не успел ответить, этому помешал громкий хлопок, который донесся со стороны школы. Все машинально повернули головы, выискивая источник звука.
– Это выстрел, – отрывисто бросил Котляр. – Так что уносите-ка отсюда ноги в безопасное место, Артемий Андреевич.
Жертва
Как только помповик выстрелил, пальцы Игоря дрогнули, и Дмитрию даже показалось, что школьник инстинктивно отпрянул от ружья, как если бы оно неожиданно оказалось зараженным смертельным вирусом.
Свободин не стал терять время и мгновенно воспользовался секундным замешательством своего противника. Он отодвинулся назад, крепко обхватив «Маверик», и что было силы ударил ногой парня. Каблук военного ботинка угодил Игорю прямо в лицо, рифленой подошвой разбив юноше бровь.
Какая-то школьница продолжала надрывно кричать.
Дмитрий поднялся, увидев в двух шагах Колышева. Юрий Александрович застыл на месте, держа в руках стул, и у Свободина не было никаких сомнений, каким образом молодой учитель намеревался им воспользоваться.
– Опусти стул, – тяжело дыша, приказал Дмитрий. – И посмотри, что там случилось.
Он уже видел, что в проходе между рядами парт лежит девушка. Однако кричала розоволосая школьница, которая сидела за соседней партой и теперь в ужасе глядела на тело одноклассницы, по которому волнами пробегали судороги.
– Нет, – затряс головой Юрий Александрович и выронил стул. На негнущихся ногах он, словно дряхлый старик, зашаркал к лежащей.
Дмитрий направил ружье в Игоря, который тоже поднялся, размазывая по лицу кровь. Его темные глаза горели неприкрытой яростью.
– Три шага назад, Рэмбо, – велел Дмитрий. Видя, что школьник остается на месте, Свободин опустил дробовик и нажал на спусковой крючок. Пуля взрыхлила паркетную доску в нескольких сантиметрах от ноги парня, и тот, сдавшись, попятился назад.
– Не стреляй! – воскликнул Колышев, изменившись в лице. – Хватит жертв!
– Помогите! – наконец обрела дар речи розоволосая девушка. – Помогите, Галя умирает!
Юрий Александрович упал на колени перед дергающимся телом раненой. Это была та самая школьница с родинкой на щеке. Именно ее угрожал убить стрелок еще там, в коридоре, когда Константин пошел в туалет, чтобы проверить, прячется ли там кто-нибудь.
– Галя, – пробормотал Колышев, с трудом соображая, что делать дальше. Из пробитой худенькой шеи девушки ручьем струилась кровь, образовывая вокруг головы багровую лужу. Глаза несчастной при этом оставались ясными и смотрели прямо на учителя. Она что-то силилась сказать, но изо рта вместе с кровью вылетали булькающие звуки. Маленькие кулачки лихорадочно барабанили по паркету, тело трепыхалось и вздрагивало, словно по нему пускали ток.
– Салфетки! – заорал Колышев, руками зажимая рану на шее. – У кого есть салфетки! Любые платки, косынки, шарфы, быстро!
Кто-то из школьников трясущейся рукой сунул ему несколько салфеток, которые тут же стали красными, как только Юрий Александрович прижал их к шее Гали. Колышев с болью смотрел на агонию несчастной, понимая, что все бесполезно. Она умирала.
Преподаватель обернулся, выискивая стрелка.
– Ей нужна «Скорая»! – крикнул он. – Она истекает кровью!
Дмитрий медленно покачал головой. Выражение его лица было мрачнее тучи. Расквашенный нос продолжал кровоточить, заливая рубашку и жилет-«разгрузку».
– Ей уже не помочь, Юра, – печально сказал он.
Колышев сорвал с себя галстук и попытался сделать повязку. Но тело Гали трепетало, словно осенний лист на ветру, и скользкие от крови пальцы никак не могли завязать узел. Юрий Александрович выругался от бессилия.
Глаза Гали стали еще шире.
– Не… – прохрипела она. – Боль… но. Не хочу… уми…
Она вдруг глубоко вздохнула, выдохнула, плавно вытянулась и замерла.
– Нет, – прошептал Колышев, ему все-таки удалось соорудить неуклюжую повязку, из-под которой все равно капала кровь. – Нет, девочка, не надо… Не умирай, слышишь?!
Лицо Гали оставалось неподвижным.
Рядом с учителем опустился Константин. Он с благоговейным ужасом смотрел на мертвое лицо одноклассницы.
– Что… теперь? – чуть слышно выдавил, с трудом отведя взор в сторону. – Юрий Александрович… Он нас всех убьет.
Снова заплакала Настя, и ее взяла за руку Лариса. Девочка сразу же прижалась к старшекласснице.
Колышев понимал, что нужно что-то предпринять. Нужно встать и что-то сказать. А еще лучше – сделать. Например, обезвредить этого психопата с ружьем, пока он не убил еще кого-то. Но как?! Игорь попытался, и вот что из этого вышло…
Он чувствовал, как в уголках глаз скапливается горячая влага, и ему стоило немалых усилий сдержать слезы.
«В смерти Гали есть и моя вина», – проскользнула у него мысль, и Колышеву почудилось, словно чья-то беспощадная рука стиснула его сердце.
– Вы сами виноваты в ее смерти, – сказал Дмитрий, словно угадав все переживания и мысли учителя, и сплюнул на пол красный сгусток. – Я вас предупреждал.
– Ты… убийца, – тихо произнес Юрий Александрович, поднимаясь на ноги.
На лице Свободина на какой-то миг появилось выражение растерянной неуверенности, которое быстро уступило злобе:
– Если бы этот придурок не прыгнул на меня, она осталась бы жива!
– Ты нажал на курок, – устало проговорил Игорь.
Дмитрий ухмыльнулся:
– Разве сейчас это имеет значение? Это как эффект домино. Но первый шаг сделал ты, идиот. И спорить с этим бессмысленно.
Помедлив, Свободин добавил ничего не выражающим голосом:
– И за это ты будешь наказан.
В классе воцарилась мертвая тишина.
Шланг
Восемь лет назад
После того случая, когда Диму изваляли в луже, кличка Шланг приклеилась к нему намертво. И отделаться от нее было уже невозможно, зачастую он сравнивал себя с бездомной кошкой, которой бессердечные дети привязали к хвосту консервную банку. Кошка идет, а банка с противным звяканьем волочится за ней. И никуда от этого не деться.
Так и здесь.
На первых порах так его называла лишь троица хулиганов – Ковальчук, Лаликян и Черкашин. Остальные ребята недолго оставались в стороне и с готовностью подхватили эту «игру».
Сначала Дима очень расстраивался. Чего он только не пробовал – обижаться, огрызаться, делать вид, что ничего не происходит, и пропускать оскорбления мимо ушей. Одно время он, наивный дурачок, даже поправлял издевающихся над ним одноклассников, без устали напоминая, что у него есть имя.
«Конечно, у тебя есть имя, – забавлялись школьники. – Ты вроде тайного агента. По документам ты Дима, а по-настоящему – Шланг. Мы тебя раскусили!»
Следующую неделю он терпел, замкнувшись в себе. Но когда его в очередной раз обозвали, нервы у Димы не выдержали. Особенно обидно было, что это был какой-то прыщавый хлюпик из параллельного класса, на полголовы ниже его самого. Дело было во время обеда, и Дима, услышав в свой адрес небрежное «Шланг», словно с цепи сорвался. Выплеснув в лицо ученика компот, он, под радостные вопли мальчишек, вцепился ошалевшему парню в волосы. Тот, в свою очередь, быстро пришел в себя и изо всех сил врезал Шлангину в промежность. Застонав, Дима выпустил волосы обидчика и свалился на пол. Оказавшийся рядом Черкашин, будто случайно (как он потом будет оправдываться, «он меня сам толкнул, я нечаянно»), вылил на него тарелку рассольника. Хорошо хоть суп был не горячий. Вытирая с лица мешанину из перловки и соленых огурцов, Дима неуклюже поднялся. Неожиданно он поймал на себе взгляд Ани. Она стояла с подносом возле стола с совершенно ровным лицом, и в какой-то момент Шлангина это сбило с толку. Да, с одной стороны, девочка не поддерживала своих товарищей и даже никогда не обзывала его этим отвратительным и унизительным прозвищем. С другой стороны, в глазах Тополевой не было и капли сочувствия. Она просто смотрела и все. С таким же выражением можно смотреть на волны, которые монотонно накатываются на берег и с всасывающим звуком уползают обратно. Или на вереницу машин, неспешно толкающихся в бесконечной пробке.
Кто-то пронзительно свистнул, и Дима, вздрогнув, убежал прочь. Вслед ему доносился хохот. И он был радостным, словно все происходящее было замечательной остроумной шуткой.
Обычно он не распространялся о происходящем в школе дома. Но в этот раз обида была настолько жгучей, что он решился поделиться ею с мамой.
Ничего хорошего из его откровений не вышло.
Мама, нахмурившись, сказала:
– Надо же, а такая приличная с виду школа… Я позвоню учителю и, если надо, пойду к директору!
Дима неожиданно испугался. Меньше всего он хотел, чтобы его считали стукачом. С другой стороны, чего он ожидал от матери? Что в отместку за сына она подкараулит кого-то из его обидчиков и огреет из-за угла палкой?
В этот момент в комнату вошел Михаил Викторович.
– Я все слышал, – сказал он с важным видом, словно подслушивание чужих разговоров являлось одной из его выдающихся заслуг, а не чем-то неприличным. – И вот что я тебе скажу…