Колышев умолк, обескураженный незатейливой логикой стрелка. Между тем Дмитрий схватил учительский стул и с силой метнул его в окно. Звон разлетевшихся стекол показался оглушительным, и многие школьники вздрогнули от неожиданности. Стул, разбив окно, наполовину вывалился наружу и повис, зацепившись ножкой за карниз.
После этого Дмитрий повернул свое перекошенное от злости лицо к трясущейся от страха школьнице:
– Зажигай фитиль!
Большой палец девушки машинально чиркнул колесико зажигалки, кусок тряпки, торчащий из горлышка бутылки, мгновенно вспыхнул. Ученица испуганно вскрикнула.
– Давай сюда! – проревел Дмитрий, протягивая руку. Схватив «коктейль» с горящим фитилем, он коротким движением швырнул его в проем, образовавшийся в окне. Смертоносный заряд, сверкая искрами, полетел вниз. Тут же раздался громкий хлопок и следом протяжное «ФФФУУХ!».
Свободин сделал шаг вперед, пытаясь рассмотреть, куда попал его «снаряд». Однако, кроме мечущихся языков пламени, пробивающихся сквозь черные клочья дыма, он ничего не мог увидеть.
– Пусть знают, что я не намерен шутить! – возбужденно воскликнул он, поворачиваясь к классу. Никто не шевельнулся, избегая встречаться взглядом с Дмитрием, все старательно глядели в пол.
– Подойди сюда! – потребовал Дмитрий у девушки, которая зажгла фитиль, и та приблизилась на негнущихся ногах.
– Ты красивая, – заметил он, начиная поглаживать ее по темным пушистым волосам. – У тебя есть парень?
У бедняги был такой вид, словно она вот-вот потеряет сознание.
– Отвечай! – повысил голос Дмитрий, стиснув пальцами прядь ее волос.
Зажмурившись, она кивнула.
– Он обижает тебя? – поинтересовался Свободин с проникновенным видом. – Потому что, если это так, я накажу его… Я…
Воздух внезапно пронзил едва уловимый тонкий свист. Договорить Дмитрий не успел, его тело как-то странно содрогнулось, и он, подавшись вперед, рухнул всем телом на парту. Школьница завизжала и как ошпаренная кинулась прочь, в конец класса.
Колышев вскочил с места.
«Снайпер! – сверкнуло в мозгу. – На этот раз он выбрал правильную цель».
Он заспешил к стрелку, чтобы убедиться в его смерти, но тот неожиданно перевернулся и, глухо застонав, открыл глаза. Прямо в лицо Юрию Александровичу слепо таращился ствол «Маверика».
– Думал, меня грохнули, Юра?
Левое ухо Свободина было прострелено, кровь из раны капала на плечо.
– Задвинь жалюзи обратно… Антракт…
Пальцы преподавателя сжались с такой силой, что ногти больно впились в ладони, оставляя на коже розовые полумесяцы.
«Неужели это никогда не закончится?! – в бессильной ярости подумал он. – И почему пуля убила Игоря, а этого подонка только слегка зацепила?!»
– Воды! Дайте кто-нибудь воды! – вдруг закричала розоволосая девушка, и все обернулись. Лариса со страхом вглядывалась в неподвижное-бледное лицо Насти, чье невесомое тело распласталось на полу. Девочка была в глубоком обмороке.
– Ты видишь, что происходит? – тихо произнес Юрий Александрович. Соблюдая все меры предосторожности, чтобы не стать очередной мишенью, он наконец закрыл окно. – Посмотри, она совсем ребенок! И она может умереть. Из-за тебя, понимаешь? Отпусти хотя бы девчонок, садист!
Дмитрий молчал, с мрачным видом ощупывая пробитое ухо.
Тем временем одна из школьниц, достав из рюкзака минералку, поспешила к Насте. Пока девочку пытались привести в чувство, в кармане Свободина «ожил» смартфон.
– Да, слушаю, – бесстрастным голосом промолвил он, принимая вызов.
– С вами говорит Котляр Петр Геннадьевич, начальник Управления Росгвардии, – прозвучал в трубке стальной голос. – Представьтесь, пожалуйста.
– Дмитрий Свободин, раздатчик рекламных буклетов, – ответил молодой человек и криво улыбнулся.
– Немедленно освободите всех заложников и выходите из школы с поднятыми руками. В таком случае вам будет гарантирована жизнь и справедливый суд…
Закончить полковник не успел, его бесцеремонно перебил Дмитрий:
– Слышь, Петя, у меня к тебе другое предложение. Давай устроим бартер. Меняю этот класс на выпуск 2018 года, класс «А». Заводишь их всех ко мне до наступления темноты, и все будет в шоколаде.
В трубке наступила оглушительная тишина. Дмитрий со злорадством подумал, что, похоже, этот самоуверенный полковник не привык к такому обращению и сейчас приходит в себя, пытаясь совладать с эмоциями. Спустя некоторое время росгвардеец заговорил.
– Послушай, не дури, – процедил он. – Зачем брать на себя кровь этих ребят?
– Их кровь на твоих руках, – жестко парировал Дмитрий. – Убери своих нервных стрелков. Или я буду по очереди расстреливать заложников. Как в тире.
– Тебе все равно конец.
«Он уже давно наступил для меня», – с печальной усмешкой подумал Свободин.
– Конец будет вам, когда я взорву содержимое моей сумки, – отчеканил он. – А будешь грубить, я превращу эту школу в крематорий. У меня здесь почти двадцать человек. Готов взять на себя такой грех, полковник? Все, я сказал. Лучше не теряйте время и собирайте мой выпуск.
Котляр начал что-то говорить, но Дмитрий уже скинул вызов. Взглянув на школьников, чьи растерянно-умоляющие взгляды были прикованы к нему, он изогнул губы в мертвой ухмылке:
– Все только начинается.
День рождения
Шесть лет назад
Время шло, но травля, вопреки ожиданиям и логичным расчетам Димы, не прекращалась. Надежды на то, что этой сволочной троице когда-нибудь надоест издеваться над ним, не оправдались.
«Они оставят тебя в покое лишь в двух случаях, – нашептывал ему внутренний голос. – Или ты уйдешь в другую школу, или они найдут себе еще одну жертву. И то и другое пока что неосуществимо».
Лаликян, Ковальчук, Черкашин.
Лаликян, Ковальчук, Черкашин…
Эти фамилии он шептал глубокой ночью, мучаясь от бессонницы.
(Бессонница! Это в его-то четырнадцать лет!)
В тревожно-беспокойном сне, который обволакивал его выцветшим одеялом только лишь под самое утро, он всячески пытался восстановить справедливость. В одном сновидении он сбивал этих троих на машине, с наслаждением слыша истошные крики своих обидчиков под колесами. В другом – поджигал дачу одного из них, где его ненавистные одноклассники отмечали какой-то праздник. В самом последнем сне Дима пришел на новогодний праздник в хоккейной маске, как персонаж фильма ужасов «Пятница-13» Джейсон Вурхис, с огромным ножом, устроив всему классу вместо праздничного веселья мясорубку…
Но все это были сны. В реальности Шлангин даже в мыслях не допускал какого-то активного сопротивления. Причину этого он не мог внятно объяснить даже себе самому – или это было связано с неравными силами, или из-за боязни влезть в какой-то более серьезный конфликт, который, со всей вероятностью, получит ненужную огласку…
Но, несмотря на все эти трудности, Дима не переставал наблюдать за Аней. Издевки одноклассников, пинки и злые шутки мигом забывались, как только в класс заходила она. Ради одного благодарного взгляда ее темно-зеленых глаз он готов был на все.
«На все? – забавлялся внутренний голос. – Ну, тогда врежь по морде Черкашину. Говорят, идея со шлангом в твоих шмотках там, в раздевалке, принадлежала ему!»
«Может, и врежу, – размышлял Дима, исподтишка поглядывая на девочку. – Если бы она захотела…»
«Захотела? – фыркал голос. – Да она и не смотрит вообще в твою сторону! Даже муха, случайно залетевшая в класс, больше привлекает внимание, чем ты!»
Конечно, с мухой был перебор, но Диму действительно смущало, что Аня держалась так, словно его не существовало. Нет, разумеется, она, как и другие девочки в классе, не участвовала в издевательских шутках, которые ему часто устраивали ребята. Но при этом в ее глазах не было и тени сострадания. Когда кто-то из этих троих подонков, вроде Лаликяна, однажды написал фломастером на его куртке «ШЛАНГ», лицо Тополевой оставалось ровным и непроницаемым. Она вела себя вежливо-отстраненно, будто все происходящее никоим образом ее не касалось. Мол, главное – поскорее закончить школу, а там хоть гори все синим пламенем…
«Хорошо хоть не смеется во время этих идиотских приколов», – успокаивал себя Дима.
Да, на тот момент этого было вполне достаточно.
Близился его день рождения.
Дима был равнодушен к этому празднику, особенно после перехода в новую школу. Все торжество сводилось к скромному застолью в кругу семьи, который устраивала вечером мама. Отчим натянуто улыбался, говоря какие-то дурацкие тосты про важность быть настоящим мужчиной, Вика желала счастья и здоровья, мама целовала его в щеку, а потом он задувал свечи на торте. Подарки были стандартными – какие-то вещи, вроде свитера или джинсов. Вика дарила рисунок или поделку из пластилина, и Дима одно время бережно хранил все эти вещицы. До тех пор, пока в один прекрасный день во время генеральной уборки отчим не выкинул их в мусор.
А ночью Дима плакал, уткнувшись в подушку.
Иногда его посещали и вовсе нехорошие мысли. А что будет, если он умрет?! Мама, конечно, будет рыдать. И Вика, наверное, тоже. А вот Михаил Викторович, наоборот, наверняка обрадуется!
«Интересно, придет ли на похороны Аня?»
Эта мысль тоже неотступно преследовала его.
До его пятнадцатилетия, которое должно было наступить в пятницу, оставалось всего три дня, и он вдруг решился. Купил праздничную открытку с приглашением на день рождения и старательно вывел текст следующего содержания:
«Аня! Приглашаю тебя к себе на день рождения в эту пятницу. Приходи в 5 часов вечера. Я буду ждать тебя. Вот мой адрес и код от домофона…»
В какой-то момент Шлангин пожалел, что не добавил перед «ждать» слово «очень», но потом решил, что сойдет и так.
Выбрав момент, когда в классе почти никого не осталось, он с гулко колотящимся сердцем подбежал к парте Ани и сунул приглашение в тетрадь девочки. Он воровато оглянулся, но, кроме двух болтающих девчонок у доски, в классе больше никого не было. Вздохнув с облегчением, Дима вышел в коридор.