Дмитрий выжидающе смотрел на своего школьного обидчика.
– Если ты хочешь что-то сказать, сейчас самое время, – сказал он и кивнул в сторону Юрия Александровича, который вжался в угол класса. – Юрика можешь не стесняться, он свой. Лишних ушей тут нет.
Ковальчук медлил, собираясь с мыслями. Он понимал, что фактически балансировал на острие лезвия, и любое неосторожное слово могло стать в его жизни последним.
– Мне было непросто принять решение прийти сюда, – наконец решился он. – И перед тем, как ты что-то сделаешь, я хочу попросить у тебя прощения. Как за меня, так и за других парней. Наверное, даже за весь класс.
Лицо Свободина окаменело, губы превратились в бескровные полоски.
– Мы… были скотами, – продолжил Виталий. – И сейчас вспоминать об этом мерзко. Это правда…
Он говорил медленно, и было заметно, с каким трудом ему дается это тяжелое, хоть и запоздалое, признание.
– Тогда нам казалось, что это круто и весело. Мы самоутверждались за счет тебя. Самое отвратительное и жуткое в этом… что нас все поддерживали. Возможно, если бы кто-то остановил нас хоть раз, все было бы иначе…
Дмитрий хищно улыбнулся:
– Не переводи стрелки на других. Тот, кто встал бы у вас поперек дороги, тоже стал бы изгоем.
– Мы поступали с тобой, как мрази.
Вздохнув, Ковальчук добавил:
– Но сейчас у тебя есть шанс быть великодушным. Ты можешь убить меня. Но можешь простить. Я прошу у тебя прощения за то зло, которое причинил тебе.
– Кто из вас украл у Тополевой приглашение? – спросил Свободин. В его глазах снова заискрились безумные огоньки, грозя перерасти в бушующее пламя. – Чья была идея с пьяной бомжихой?! Ну?!
– Бе… Бердяева увидела, как ты положил что-то в тетрадь Тополевой, – пролепетал Виталий, с ужасом глядя, как Дмитрий буквально на глазах наливается злобой. – Она отдала приглашение Лаликяну… И мы все… мы придумали розыгрыш…
– Розыгрыш?! – прорычал Свободин. – То, что вы натворили, ты называешь розыгрышем, гнида?!!
Он направил ствол помповика в бедро курсанта.
– Ты сломал мне ногу, Виталя! Из-за этого я не попал на выпускной вечер. Так что теперь я отплачу тебе тем же.
– Дима, пожалуйста, не надо, – донесся из угла голос Колышева. – Давай все это закончим! Хватит крови!
Указательный палец Свободина лег на спусковой крючок.
– Нет, Дима, нет, – всхлипнул Ковальчук. – Я встану на колени… Не надо!
– Ты и так на них встанешь, – сплюнул Дмитрий, и через секунду класс словно взорвался, на миг оглушив всех троих. Выстрел был такой силы, что Виталий отлетел и, ударившись о парту, свалился на пол, крича от боли. Подняв голову, он с ужасом смотрел на разорванную ступню левой ноги, из которой хлестала кровь.
– Зуб за зуб, – процитировал древний закон мести Свободин. – Но это еще не все, дружок.
Не выпуская дробовик из руки, он взял стоящую на столе бутылку и зубами вырвал тряпку-«фитиль», после чего принялся поливать бензином своего обидчика.
– Пожа… луйста, – заскулил Виталий, закрывая лицо руками. – Пожалуйста, не убивай!
– Это будет быстро, – пропыхтел Дмитрий, ища глазами зажигалку.
Юрий Александрович с ужасом смотрел на происходящее, не в силах даже пошевелиться. В нем с переменным успехом боролись два чувства – желание помочь несчастному парню и страх получить пулю за свое безрассудное геройство. Победу одержал инстинкт самосохранения.
Неожиданно в кармане Свободина «проснулся» телефон, и тот судорожно дернулся от неожиданности.
– Кто там еще? Наверное, Павлов включил «заднюю». Я так и знал… Алло?
– Дима?
Дмитрий обмер, будто увидев перед собой пропасть с кипящей лавой.
– Кто это? – хрипло спросил он, хотя узнал этот голос сразу. Он узнал бы его из миллиона других голосов.
– Это Аня. Аня Тополева.
Свободин пошатнулся, чувствуя, как пол уходит из-под ног, перед глазами вихрем пронеслись обрывки воспоминаний о памятном вечере. И все остальное вдруг стало совершенно неважным. Абсолютно все – пробитое ухо, несчастный Ковальчук, плачущий в луже крови, этот трясущийся от страха учитель, вся эта суета снаружи…
– Аня, – завороженно прошептал он. – Я так… давно тебя не слышал.
– Пожалуйста, не причиняй никому вреда, – услышал он голос девушки. Он был ровным, но в то же время в нем чувствовалось огромное напряжение.
– Тебя специально попросили мне позвонить?
– Да, – вздохнула Тополева. – Конечно, попросили.
– Ты где? – с придыханием спросил Дмитрий, чувствуя, как его охватывают точно такие же ощущения, как и в тот день, когда они сидели у Анны дома во время грозы.
– Здесь, внизу.
– Я хочу тебя видеть.
Она долго молчала, потом ответила:
– Это невозможно.
– Почему? – упавшим голосом спросил Свободин.
– Потому что меня к тебе не пустят.
– Я люблю тебя. Я всегда любил тебя, – произнес он. Голос предательски дрогнул. Глаза защипало от навернувшихся слез.
– Я знаю.
– Почему ты отвергла меня тогда? Почему мы не вдвоем?!
Вновь томительная пауза.
– Не молчи! – едва сдерживаясь, потребовал Дмитрий.
– Все очень сложно, Дима, – печально ответила Тополева. – Я очень виновата перед тобой. За то, что дала повод думать, что люблю тебя. Я совершила огромную ошибку в тот вечер.
– Почему ты считаешь, что это было ошибкой? Нам ведь было хорошо, – прошептал Дмитрий, и первая слеза покатилась по щеке. – Я помню тот день во всех деталях, каждую секунду. Как будто это произошло вчера. Как ты стояла возле разбитой упаковки яиц. Как мы пошли к тебе домой. Как я учил тебя играть в шахматы. Как сидели перед свечкой и смотрели в мокрое от дождя окно.
– И я все помню, – отозвалась Анна. – «Е два» – «е четыре», а конь коварный…
– А как ты меня целовала! Как шептала…
– Дима, хватит! – выкрикнула Анна. – Это все в прошлом! Я прошу, забудь об этом! Сейчас я умоляю тебя только об одном – отпусти всех, кого ты удерживаешь! Хотя бы ради того вечера, который так дорог тебе! Ради меня! Прошу тебя!
– Ты… никогда меня не любила, – обреченно выдохнул он.
На этот раз пауза длилась почти вечность.
– Не любила, – едва слышно ответила она. – Прости меня.
Свободин издал клокочущий звук, словно пытаясь выплюнуть застрявшую в глотке кость.
– Прощай, – бросил он, и с силой швырнул телефон в настенную доску. Тот разлетелся на куски.
Дмитрий повернулся к Ковальчуку, который тихо стонал, продолжая сидеть в луже крови.
– Тебе повезло. Она единственная, кого я был счастлив услышать. Так что выметайся отсюда, – приказал он мертвым голосом. – И ты, Юра, тоже. Извини, что так все вышло.
Юрий Александрович нерешительно приблизился к корчащемуся от боли курсанту. Дмитрий тем временем вытащил из сумки еще одну бутылку и, вырвав фитиль, начал поливать себя горючей смесью. Его лицо было похоже на серое пятно с рваными дырами вместо глаз.
В класс постучали.
– Все уроки окончены! – рявкнул Дмитрий, сплевывая капли бензина, попавшие в рот. Ноздри забивал резкий запах, от которого его начало мутить. – Приходите в понедельник. В кабинет директора, с родителями.
Дверь распахнулась, и он увидел Павлова.
– Не соврал, – удовлетворенно кивнул Свободин. – А ты крутой мужик, Павлов. Не ожидал от тебя. Ты круче, чем все эти менты со своими автоматами и мигалками… Сейчас будет факел в твою честь… Где же я ее забыл?
Он рассеянно шарил по карманам в поисках зажигалки.
– Дмитрий, у меня для тебя новость, – сказал Артем, делая шаг вперед. Класс был пропитан дикой мешаниной запахов – крови, дыма и бензина, и все это пронизывали миазмы смерти и страха. – Уверен, ты будешь сильно удивлен.
Он показал Свободину свой смартфон и, включив какой-то ролик, аккуратно положил его на учительский стол. Посмотрев на Колышева, который помогал подняться Виталию, Павлов вполголоса спросил:
– Сами справитесь?
Учитель кивнул и повел Ковальчука, который с трудом волочил изувеченную ногу.
Теперь они остались вдвоем.
– Что там? – равнодушно спросил Дмитрий, искоса глядя на экран смартфона.
Артем многозначительно молчал.
Свободин смотрел на экран. До крови прикусил губу, увидев Анну. Боже, как она похорошела! Расцвела, будто свежая роза! Через мгновенье камера сместилась вниз, и он замер с открытым ртом.
Девочка, совсем крохотуля. Распахнутые наивные глаза, как у ангелочка, но взгляд при этом серьезный.
«Мама, а когда мы домой пойдем?» – спрашивает девочка, нетерпеливо дергая Анну за руку.
«Скоро пойдем», – нетерпеливо отвечает та.
«А мы завтра в зоопарк пойдем?»
Анна кивает с рассеянным видом.
На этом видео оборвалось.
Свободин поднял воспаленные глаза, сконцентрировав взгляд на адвокате:
– Кто это?!
– А ты не догадываешься?
Свободин едва заметно качнул головой, и не понять было – он хотел сказать «да» или «нет».
– Твоя дочь. Разве не узнал?
Дмитрий молчал. Снова включил воспроизведение. Нажал на паузу, когда в кадре появилось личико малышки. Потом прокрутил еще раз.
– Дочь? – одними губами повторил он. – У меня есть дочь?
– Есть, – подтвердил Артем. – Ее зовут Лиля.
Пальцы Дмитрия дрогнули, выронив телефон. Из глаз хлынули слезы, нечеловеческий вой вырвался из глотки, хриплый и надрывный, вой смертельно раненного зверя.
– Почему?! – закричал он, падая на колени прямо в лужу крови. – Почему она мне не сказала?!
Обезумевший взгляд уткнулся в зажигалку, которая все это время валялась на полу, и он схватил ее.
– Не надо этого делать, – сказал Павлов. – Остановись.
– Я видел… Елку, – спотыкаясь на каждом слове, начал Дмитрий. – Ее сбила машина… беременную… все щенки… мертвые… В тот день, когда они… сломали мне ногу и облили зеленкой… я был как она… раздавленный и умирающий… Я не хотел жить… я почти никогда не хотел жить…
Его губы исказила печальная улыбка.
– Знаешь, на что похожа моя жизнь, адвокат? На тоннель. Я иду по колено в дерьме, а впереди меня поезд. Он светлый, красивый. Оттуда доносятся музыка, смех… шутки, звон бокалов. А я иду за ним… пытаюсь догнать и, конечно, не успеваю, хотя он, как нарочно, едет медленно. Как можно пешком догнать поезд? И он постепенно удаляется. Он все дальше и дальше от меня. Этот поезд – нормальная жизнь, адвокат. Где есть счастье и улыбки, радость. Любимая жена и дети. А тоннель – это то, где я остаюсь навсегда. Я стою в грязной зловонной жиже, и мои соседи – крысы с тараканами. В этой жизни мне нет места. Прошу… дай мне умереть. Я просто хочу уйти.