ом дрейфе» в следующей главе) в руки людей, с энтузиазмом откликающихся на обращения в таком духе:
Квартал .... это целый образ жизни. Стиль жизни. Это утонченная жизнь. …хрусталь для особого ужина… изысканный ресторан… удовольствие от хорошо написанной книги… Это жизнь в лучших ее проявлениях… спокойная элегантность… творчество… красота и изящество.... Журнал пригласит вас делиться мечтами, талантами, радостями и достижениями с сообществом людей, которые, как и вы, выделяются из толпы и задают для себя самую высокую планку… Это журнал для умных и тонких мужчин, женщин и детей! Это журнал для вас!
Не так-то легко найти столь яркий пример сочетания неуверенности в себе и снобизма – они сплетаются, порождая хрупкое равновесие, на котором и стоит средний класс.
Слезливая сентиментальность – любимая нотка и в рекламе авиалиний и аэропортов, чья клиентура на 90 процентов тоже принадлежит к среднему классу. Если вы еще не опознали их безнадежно недвусмысленное тяготение к среднему классу в их специфическом понимании комфорта и р-р-роскоши (lug-zhury), то наверняка придете к такому выводу, вслушавшись в их претенциозный язык – особенно к тому, как они добавляют себе приставку «международный» или даже, как Хьюстон, – «межконтинентальный». Они делают это по малейшему поводу – допустим, порой их самолет летает в Акапулько или Альберту, причем прочих семян интернационализма – вроде расчетов в иностранной валюте, или общения на иностранных языках, или еще каких-то осязаемых проявлений подлинной международности – авиалиния безмятежно избегает.
Что касается самого авиалайнера, то здесь почти все, что произносится или оказывается написанным, соответствует убежденности среднего класса, что слова должны быть напыщенными: от формулировок вроде «дискомфорт при движении» и «надувное спасательное средство» до «прохладительных напитков» и «безлактозных сливок». Недавно во время рейса из Нью-Йорка в Лондон стюард объявил: «При пользовании туалетными удобствами курение запрещается» – прекрасный пример, можно сказать, определение псевдоэлегантного стиля среднего класса. Маленькие карточки с меню, раздаваемые на трансатлантических рейсах, якобы перечисляют варианты еды, но в действительности рекламируют беспошлинные товары (включая «дизайнерские» галстуки и шейные платки) – что возводит еще одну колонну под купол этого дворца ложной элегантности. Как-то авиакомпания TWA забылась, и вместо «прохладительных напитков» прозвучало попросту «что-нибудь выпить» – совершенно в духе высшего класса, но в целом здесь строго выдерживается общий курс, особенно при описании блюд: «Кусочки филе с дижонским соусом. Говяжья вырезка в нежном сливочном горчичном соусе, представленная с Pommes Château и Petits Pois». О другом блюде говорится, что оно «комплиментируется брокколи, сбрызнутой сливочным маслом». И наконец подлинный шедевр: «Пожалуйста, примите наши извинения, если, в силу предыдущих предпочтений пассажиров, выбранный вами вариант закуски недоступен». Цивилизованный человек сказал бы просто: «Некоторых вариантов нет» – что как раз уравновесит прямое «В туалетах не курить».
Впрочем, сказать просто «туалет» – недостаточно изысканно для среднего класса, здесь предпочтут «клозет» или эвфемистически элегантную «комнату отдыха». Одной из ценностей, которой средний класс очень дорожит, стал целый словарь эвфемизмов и терминов, маскирующих все простецкое и грубое, – так что, если услышите «Силы небесные!» или «Громы небесные!» (Holycow! Holy Moses!), или кто-то скажет, что провернул «колоссальную работу» a whale of a job), знайте: рядом человек из среднего класса. Трудно представить, что после многочисленных ограничений и скандалов в середине двадцатого века еще уцелели останки того класса, который восклицал «Фуй!» (Opshaw!) или «Вот досада!» (Botheration!), имея в виду не просто «О, черт!», а «Дерьмо собачье!» – но нет, вот он, американский генерал-майор Джеймс Дозиер, вернувшись наконец домой, после того как был похищен гнусными итальянскими террористами и провел несколько недель в плену и унижениях, выдыхает: «Чертовски здорово снова оказаться дома». Именно средний класс настаивает: «беременную» следует именовать «будущей мамой» (сказать «брюхатая» и «с пузом» при этом могут только пролетарии), и практически уже узаконено, что все остальные в это время занимаются любовью, а вовсе не тем, чем мы привыкли заниматься. Однако высшие классы стоят крепко, весь этот шквал их не затрагивает. Джилли Купер комментирует: «Я однажды услышала, как мой сын радостно делится со своими приятелями: моя мама говорит, куда страшнее сказать “извиняюсь”, чем “твою мать!”». Ну и, конечно, именно в среднем классе вставные зубы назовут «протезами», богатых будут называть «состоятельными», а умирая, здесь можно только «скончаться» (для сравнения: пролетарии обычно «отправляются на небеса»). Пьяниц называют «лицами, испытывающими проблемы с алкоголем», глупых – «медленно обучающимися», сумасшедшие – «страдают ментальным расстройством», наркотики превращаются в «наркотическое опьянение», калеки – в «людей с особенностями развития» (иногда, прикрывая эвфемизм эвфемизмом, – в «людей, испытывающих особые трудности»), трущобы – во «внутренний город», а кладбище – в «мемориальное кладбище» или (для тех, кто особенно чувствителен к рекламным призывам) в «мемориальный парк». Вы наверняка узнаете социолога, прочно укорененного в среднем классе, по его привычке называть пролетариев «вспомогательным классом» (the supporting classes). Обнаружив несколько лет назад, что слово «кислый» в словосочетании «кисло-сладкая свинина» несет нехорошие ассоциации для среднего класса, стандартный условно «китайский» ресторан адаптировался и предложил более надежный вариант: «сладковато-пикантная». Уверенные в себе высшие слои продолжают – и на том настаивают – говорить «кисло-сладкий», тем самым подчеркивая, что да, они заметили эту пошлую попытку эвфемизации и всячески не одобряют ее. Но средний класс, неизменно готовый при каждом удобном случае прибегнуть к эвфемизмам, особенно когда они исходят от тех, кто что-то продает, все-таки говорит «сладковато-пикантная» и прекрасно при этом себя чувствует.
Средний класс тянется к эвфемизмам не только потому, что хочет сгладить углы и избежать прямого столкновения с фактами. Они притягательны для него еще и постольку, поскольку поддерживают его социальную тягу к напыщенности. Это становится возможным потому, что большинство эвфемизмов позволяют говорящему увеличить количество слогов, и средний класс путает элементарные длинноты с весомостью и ценностью. Джонатан Свифт забавлялся, воображая произносимые вслух слоги в виде физических величин, наделенных «весом», плотностью, силой тяжести и прочими сугубо физическими свойствами. Современный средний класс ведет себя так, словно следует свифтовой идее, попутно, однако, полностью теряя присущую ей иронию. Так вместо «сейчас» они весомо произнесут «в настоящее время», а вместо «потом» – «впоследствии». Это как сборы представителей среднего класса для похода по магазинам. Хью Роусон в своем великолепном «Словаре эвфемизмов и прочих двусмысленностей»106 формулирует ключевой принцип:
Чем эвфемизм длиннее, тем лучше. Как правило, …эвфемизмы длиннее слов, которые они замещают. В них больше букв, больше слогов и, нередко, два и более слов заменяют одно исходное. Отчасти это происходит потому, что табуированные англосаксонские слова обычно очень короткие, а отчасти – потому, что для того, чтобы завуалировать идею, требуется больше слов, чем чтобы изложить ее прямо и честно.
Роусон идет далее и разрабатывает славный псевдо-социо-научный «Индекс туманности и выспренности»: отношение эвфемизма к заменяемой им фразе квантифицируется – более высокое значение указывает на наибольшее увеличение слогов, то есть на выдающуюся успешность эвфемизма. Арифметика Роусона для нас не так важна. Отметим лишь, что «проститутка» относится к «шлюхе» с коэффициентом 2,4, а к «потаскухе» – 1,4. Один из наивысших коэффициентов получило наименование «персональный ассистент секретаря (по особым направлениям деятельности)», сочиненное одним из членов кабинета министров для обозначения «повара». Этот эвфемизм получил коэффициент 17,8, что вполне можно считать рекордом.
Типичный представитель среднего класса настолько боится, что его сочтут социально незначительным, он настолько стремится заработать репутацию благоразумного мыслителя, можно даже сказать, авторитета, что соблазн постоянно умножать слоги оказывается для него почти необоримым. Вот, хочешь не хочешь, он и эвфемизирует все подряд. Порой трудно различить, что же служит исходным толчком: тяга ли к эвфемизации заставляет слоги множиться – или же стремление придать своим словам побольше весу и пафоса за счет увеличения количества звуков толкает оратора к эвфемизмам. Нас интересует, в какой момент происходит так, что на вопрос, чем человек занимается, он отвечает, что он не мусорщик и даже не занят в мусорном бизнесе, а что он занят в бизнесе по переработке металла, в бизнесе по переработке вторичного сырья, а то и в бизнесе по мелиорации отходов. Эвфемизмы, связанные с профессиональной деятельностью, видимо, всегда влекут за собой увеличение слогов. Во многих университетах завхоз стал именоваться «управляющим по расходам» – подобно тому, как «гробовщик» (undertaker) (и так уже эвфемизм, как можно бы подумать) превратился в «сотрудника бюро ритуальных услуг» (попутно и заметно нарастив число слогов). («Сотрудника бюро ритуальных услуг» могут повысить до «терапевта», который оказывает моральную поддержку людям, потерявшим близких, – слогов в новом названии, конечно, меньше, зато в качестве компенсации добавляется призвук «профессионализма» и якобы медицинской важности.) Просто «торговля» повышается в статусе до «осуществления розничной торговли» или «маркетинга», а то и – еще лучше – «мерчендайзинга»: число слогов увеличивается, а заодно «менеджер по продажам» вырастает до «вице-президента по мерчендайзингу». Человек, который сообщает справочную информацию по телефону (а чаще – не сообщает), теперь «оказывает рекомендательные у слуги» – что, заметим, на пару слогов шикарней. Социологи, изучавшие статус различных профессий, обнаружили, что «аптекарь» занимает шестое место из пятнадцати. Но когда к нему добавили слог и превратили в «фармацевтического специалиста», профессия поднялась на четвертое место.