Умножение слогов обычно происходит в эвфемизмах, при помощи которых средний класс смягчает неприятные факты или придает действительности более радостные краски. Это палочка-выручалочка, помогающая обогнуть все «подавляющее», «депрессивное». И одновременно вы можете рассчитывать на нечто словесно великолепное. Так появляется «коррекционное учреждение» вместо «тюрьмы», «приостановка работы» или «производственный конфликт» вместо «забастовки», «дискомфорт» вместо «боли», «ликвидация» вместо «убийства», «несчастный случай» вместо «гибели». «Расчистка трущоб» (пять слогов) превращается в «урбанистическую модернизацию» одиннадцать слогов). «Ядерное устройство» вытеснило «атомную бомбу» – как своей более туманной эвфемистичностью, так и лишним слогом. Не отличаясь по природе своей великодушием (вспомните, к примеру, Рональда Рейгана), средний класс всегда ненавидел чаевые, считая их формой надувательства; однако стоит назвать чаевые – «вознаграждением», как слово отчасти теряет свое ядовитое жало.
Поводов, которые позволяют среднему классу достичь высокого статуса умножением числа слогов, практически не сосчитать. Приведем лишь несколько примеров. Так, считается более солидным сказать
«коктейли» – а не «напитки»,
«индивиды» – а не «люди»,
«должность» – а не «работа»,
«несмотря на» – а не «хотя»,
«проезжая часть» – а не «дорога»,
«приобрести» – а не «купить»,
«воспламенение» – а не «пожар»,
«состоятельный» – а не «богатый»,
«вступить в действие» – а не «начаться»,
«в настоящее время» – а не «сейчас»,
«массивный» – а не «большой»,
«совершение суицида» – а не «самоубийство»,
«проследовать» – а не «пойти»,
«ходатайствовать» – а не «просить»,
«впоследствии» – а не «потом»,
«на локальном уровне» – а не «здесь»,
«реализовывать» – а не «делать».
Порой эта тяга среднего класса к добавлению слогов толкает говорящего использовать грамматику более пролетарскую, чем он сам в другой ситуации одобрил бы. Ощущая нутром, что слово «прежде» звучит более просто, чем «предыдущий», он ляпает: «Я не бывал здесь в предыдущем». Движет им тот же мотив, что толкнул полицейского, выступавшего свидетелем на слушаниях по Уотергейтскому скандалу: не желая использовать классово-примитивное «пошли», он сказал «мы отреагировали перемещением в холл и затем в кабинет».
Пассивный залог отлично помогает среднему классу множить слоги. Поэтому тележурналист говорит «сообщений о раненых не поступало» (девять слогов) – имея в виду «никто не пострадал» (шесть слогов). Другой ловкий ход – прибегнуть к латинизмам. «Колледж» – это два жалких слога, тогда как «академия» – целых пять; одно дело «за городом» и совсем иное – «в предместье», а еще лучше «в субурбии» – что заодно даст возможность продемонстрировать знание классических языков. (Истинный латинист не забудет и про окончание винительного падежа и скажет «in suburbiam», но это уже детали, не будем придираться.) Еще один способ добавить слоги – это попросту заменить одно слово на другое, похожее по звучанию – как, например, один стюард заменил слово «использовать» (use) на «эксплуатировать» (usage). Так на этикетке к баночке «Цветочного аромата Calgon» (прежде именовавшегося просто «соль для ванны») появляется возвышенное «Руководство по эксплуатации». Мы можем догадаться, что большинство террористических групп происходят из среднего класса а не пролетарских слоев) по их привычке оставлять после себя «коммюнике», а не «записки». Кроткому, мудрому и авторитетному редактору приходится непросто с текстами среднего класса. Коулман и Рейнуотер спросили одного господина, удалось ли ему достичь более высокого положения, чем его отцу, и тот, ответив «да», пояснил: «У меня степень магистра, а отец только школу окончил. Это означает, что я могу претендовать на более высоко оплачиваемые сферы занятости». Редактору здесь надо бы вычеркнуть все эти слоги и написать просто «я могу зарабатывать больше». Телевизионная реклама фильма «Возвращение в Брайдсхед» заманивает: «На этой неделе алкогольные проблемы Себастьяна усугубляются». Милосердный редактор усекает эти проблемы попросту до «алкоголизма» – и происхождение диктора (безусловно, средний класс) становится менее очевидным.
Поскольку в американских декорациях таится особого рода социальное беспокойство – и это понимали де Токвиль и Уитмен – привычка среднего класса добавлять слоги, чтобы произвести впечатление, иногда оказывается заразной и распространяется и на другие классы. Можно услышать, как вполне уверенные в себе в классовом отношении люди в театре говорят не об «одноактных спектаклях» (one-acts), а об «одноактовых представлениях» (one-acters). Мы никогда не узнаем, кто решил, что «вокалист» звучит более внушительно, чем «певец», но сегодня – независимо от класса – американцы спрашивают: «А кто вокалист в этой записи?» На фасаде Верховного суда начертано: «Equal Justice under Law» («Равенство справедливости по закону»). В работе «Сам Вашингтон»107 Эпплуайт отмечает: люди, уверенные в своей репутации – уверенные в том, что их считают серьезными, мудрыми и социально адекватными, – не стали бы множить слоги и ограничились бы просто словом «справедливость», ибо все прочее в добавочных слогах и так схвачено этим простым единственным словом. Однако, будучи американцами, авторы побоялись, что их сочтут примитивными и скромными, а значит, и социально неприемлемыми, если они не выскажутся более витиевато.
Прежде чем мы перейдем к более пристальному рассмотрению практик пролетариев, следует обратить внимание на еще несколько сигналов, присущих среднему классу. Один из них – чрезмерное восхищение метафорами: выражения вроде «забуксовать», «охватывать широкий спектр», «не укладываться в голове» никогда не считаются клише – впрочем, если б они и оказались признаны в качестве таковых, то обрели бы еще большую ценность. Ораторы из среднего класса необычайно почитают акронимы и вообще аббревиатуры (в духе Комитета лояльного управления школьными интересами – КЛУШИ) – определенно как ограничительный механизм, препятствующий допуску непосвященных и недостойных (то есть пролетариев) и одновременно вовлекающих тех, кому положено принадлежать к этому кругу; иными словами, этот механизм помогает укреплять групповое, корпоративное и командное сознание (вспомним «жен офицеров»), без которого средний класс просто рассыплется. Хотя представители среднего класса практически не используют выражений вроде «миледи» (milady) или «мой господин» (mine host), рекламодатели понимают, как метко они стреляют по нему, и не скупятся на их использование. Аналогично: средний класс убежден в элегантности выражения (проросло в корпоративной культуре?) «на протяжении напитков» (или «во время кофе», «во время ужина») – а не просто «за ужином» (мы снова видим тягу к метафоре, и чем причудливей, тем лучше). Классы, не столь озабоченные своей изысканностью, скорее скажут просто: «Давайте что-нибудь выпьем и поговорим об этом». Схожая тяга к великолепию толкает средний класс писать «Regrets only» («Только извинения»)108, вместо прямолинейного «No’s only» («Только отказы») – последний вариант будто подразумевает меньшую привлекательность мероприятия для потенциальных гостей. Менее образованные представители среднего класса склонны выбирать более претенциозные, псевдонаучные термины, дабы придать значимость привычному или сообщить благородные намерения обычному или распространенному поведению: например, слово «родительство» (parenting). Сказать «родительство» – все равно, что прицепить на бампер наклейку «я всегда уступаю дорогу мелким зверюшкам».
Когда мы слышим, что говорящий совершенно не обращает внимания на значимое прежде различие между «меньше» и «менее» («В наших исправительных учреждениях содержится сегодня менее белых заключенных») или забывает добавить «касается» после «что же» (и говорит «что же до республиканской партии»), мы приближаемся к идиоматическому миру пролетариата. Пролетарии выдают себя отчасти произношением, отчасти – глотая окончания и суффиксы109.
Пролетарии всех мастей испытывают огромные трудности с апострофом, и его окончательное исчезновение из английского языка – которое кажется неизбежным, станет убедительным доказательством того, что пролетарии победили. Указатель на Среднем Западе может поместить апостроф там, где он вовсе не требуется: «Modern Cabinet’s» – как будто это та же модель, что и в указателе с Восточного побережья «Rutger’s Electrical Supply Company». Порой апостроф и вовсе исчезает – как в «Ladies Toilet». А потом, словно очнувшись и вспомнив о позабытой маленькой закорючке, ее добавляют куда ни попадя, будто ее функция – что-то вроде подчеркивания:
Your Driver: ‘Tom Bedricki’ («ваш водитель: “Том Бедрики”»)
Today’s Specials’ («блюдо дня»)
‘Tipping Permitted’ («чаевые разрешаются»)
Пролетарии любят употреблять слова, которые обычно встречаются только в газетах. Они не отдают себе отчета, что лишь в журналистском жаргоне Папу римского называют «понтификом», сенатора – «законодателем», Соединенные Штаты – «нацией», а исследователя – «просветителем». Впрочем, учителя старших классов и руководство школ не возражают против последнего, принимая такое наименование за возвышенный профессиональный эвфемизм. Так что университетские профессора не желают, чтобы их считали «просветителями», исключительно по классовым мотивам: ибо этот термин не позволяет отличить их от суперинтендантов, управляющих школами, от безграмотных молодых учителей с наспех полученными «дипломами» и от прочего педагогического сброда. Когда вам в следующий раз доведется повстречать какого-нибудь известного университетского профессора, особенно такого, который считает, что его идеи и труды сделали его национальной знаменитостью, скажите ему, какая это честь для вас – встретить такого знаменитого просветителя – и наблюдайте за реакцией: сначала он ненадолго опустит взгляд, потом поднимет его (но не на вас), потом посмотрит куда-то вдаль. И затем поскорее постарается избавиться от вашего общества. Он будет все время вам улыбаться, но изнутри его будет сжигать мука мученическая.