Уже знакомые нам почтовые каталоги весьма творчески пытаются помочь людям из среднего класса, которые стремятся ввысь, но остаются ограниченными своими обстоятельствами и потому взлетают лишь в фантазиях. Покупая футболки с надписью «Preppy Drinking Shirt» («Так пьют преппи»), выходцы из среднего класса заставляют себя верить, что они и впрямь следуют традициям высше-среднего класса – а вовсе не гоняются тщетно за статусом, которого им никогда не достичь. (Истинная аудитория, на которую рассчитана футболка «Так пьют преппи», весьма недвусмысленно обозначена прочими товарами в каталоге: музыкальный совок для мусора, который при использовании играет «Born free»112; «самая маленькая в мире губная гармошка», и проч.). Полет фантазии «социальных скалолазов» исправно подпитывается и другим почтовым каталогом – в нем предлагают фотообои размером девять на двенадцать футов: глубокие, насыщенные коричневые тона изображают дверной проем, открывающий вход в библиотеку высшего класса – паркетный пол, мебель дорогого дерева, книги в кожаных переплетах, изысканная лепнина обрамляет собственно проем, внушительный, вдвое шире привычного. И вот вы приклеиваете такую фотографию к себе на стену – стену в доме людей из среднего класса (мысленно произнося «пусть будет тут вместо обоев»), и всякий раз, бросая на нее взгляд, вы представляете себе (особенно хорошо это удается, если чуть скосить глаза или чуть выпить), что уже перескочили несколькими ступенями выше – отрадная мысль, греет душу, что тут скажешь.
Тягу к социальному восхождению, настоящему или воображаемому, понять легко – а вот с социальным спуском разобраться сложнее, хотя вокруг нас его больше, чем мы привыкли замечать. Мужчины-гомосексуалисты и женщины-лесбиянки представляют соответственно две эти противоположные группы. Амбициозные гомосексуалисты, по крайней мере в своих фантазиях, тянутся кверху, и даже те, кто происходит из скромной среды, стараются вступить во владение каким-нибудь антикварным бизнесом, художественной галереей или парикмахерским салоном. Так они пытаются приблизить к себе Великое. Они учатся элегантным полутонам при общении по телефону и инстинктивно прибиваются к «стилю» и великолепию. Лесбиянки же, напротив, предпочитают нырять пониже: выскальзывая из среднего класса, они идут водить такси, служить в полиции или работать на стройке. Предел социальных мечтаний гомосексуалиста – сидеть за изысканно сервированным обеденным столом, увитым цветами, присыпанным кружевными салфеточками и уставленным вазочками для омовения пальцев, в окружении богатых, успешных, в высшей степени хорошо одетых в платья и фраки, остроумных и тончайшим образом аморальных людей. Предел же социальных мечтаний лесбиянки – устроиться в каком-нибудь злачном уголке на ланч с пролетариями помассивней, расхаживать в рабочей одежде, громко хохотать и потешаться друг над другом.
Литераторы иной раз демонстрируют сходные с лесбийскими устремления и желают скользнуть из своего класса вниз. Помните, Томас Лоуренс113 поступил в Королевские военно-воздушные силы простым рядовым, а Норман Мейлер связался с преступным Джеком Генри Эбботом114. Двигало ли ими чувство вины за те преимущества, какими одарило их полученное ими первоклассное образование? Стандартный механизм для тех, кто жаждет скатиться вниз, – не в меру пить, что подтверждает и случай Ли Бауэри115; а поскольку писатели, как правило, еще те выпивохи, можно предположить, что многие из них таким образом испрашивают себе возможность шагнуть вниз по социальной лестнице. Писатели и прочая изысканная публика пытаются скатываться, обряжаясь в робы пролетариев, – скажем, студенты университетов Лиги Плюща щеголяют в комбинезоне маляра или вступают в коммуны. Или же одеваются, как молодежь с низким социальным статусом – превращаясь, по выражению Лесли Фидлера, в «подростков-самозванцев» (teenage mpersonators). Впрочем, обычно прыгают вниз не на одну ступеньку, то есть не на один класс. Если вы принадлежите к высше-среднему или среднему классу, то, чтобы действительно успешно спуститься, вам придется пойти дальше вглубь. И успешно скатиться вниз удается столь же немногим, как немногим удается и успешно подняться по социальной лестнице. Неважно, сколько вы приложите усилий, но если вас не выдаст речь (лексика, интонация), то выдаст грамматика – или вкус в одежде, автомобилях, идейные предпочтения. Представитель высшего класса, шныряющий по трущобам, будет облит таким же выразительным презрением пролетариев за то, что не глотает звук «g», как и пролетарий, очутившийся в высшем классе и обнаруживший, что не имеет никакого представления о том, как едят артишоки. Безусловно, социальное падение далеко не всегда происходит у людей по их собственной воле. Инфляция, безработица, застой в экономике, снижение производительности труда – все это ведет к тому, что Пол Блумберг называет «европеизацией американской классовой системы», имея в виду «более жесткую структуру и более выраженное неравенство». После десятилетий скрупулезного карабканья вверх «множество американцев внезапно обнаруживают себя… отброшенными обратно вниз». Когда-то прежде на верхушке оставалось свободное, пустое место. А сегодня, говорит Блумберг, «пустота зловеще зияет только внизу».
Печально, но фактически про все наше общество можно сказать, что оно поглощено процессом скатывания вниз по социальной лестнице. Мы называем этот процесс пролетарским дрейфом – предполагая, что такое обозначение напомнит о тенденции, характерной для развитых индустриальных обществ: неумолимо затягивать все пролетарской стилистикой. Похоже, пролетарский дрейф неизбежно сопровождает массовое производство, массовые продажи, массовые коммуникации, массовое образование; среди некоторых симптомов – списки бестселлеров, кинофильмов, которые, по ожиданиям, понравятся почти всем (за исключением умных, чутких и тонких), торговые центры, а также стадное паломничество к интеллектуальной и культурной пустоте штатов «солнечного пояса». Пролетарский дрейф – это еще одно обозначение того, что Блумберг называет «говард-джонсонизацией Америки». «Особенность нашего времени в том, что заурядные души, не обманываясь насчет собственной заурядности, безбоязненно утверждают свое право на нее и навязывают ее всем и всюду», – пишет Ортега-и-Гассет в «Восстании масс»116. В результате этого процесса вино жизни (the wine of life), как отмечает Дональд Бартельм, превращается в «энергетический напиток» – можно считать это усеченной осовремененной версией более раннего наблюдения Эзры Паунда: механическое пианино стремительно вытесняет лиру Сафо. Все они говорят о пролетарском дрейфе.
Свидетельства пролетарского дрейфа повсеместны. Откройте журналы и газеты. Серьезные исследователи истории пролетарского дрейфа зафиксируют важную примету: исчезновение в 1940-х годах таблицы с оглавлением с первой страницы журнала «The Atlantic» и замену ее «картинкой». Почему это произошло? Наш оппонент мог бы возразить – дескать, прежняя аудитория, ожидавшая другого языка, вымирает или теряет зрение по причине старости, а приходящая ей на смену молодежь образована совсем иначе. Разглядывание газет позволяет подметить и другие свидетельства пролетарского дрейфа. Антрополог Марчелло Труцци, изучая американские газеты в 1972 году, обнаружил: если двадцать лет назад только в 100 из 1750 ежедневных газет содержались колонки с астрологическим прогнозом, то теперь их стало 1200. Или почитайте объявления в «The New Republic» (прежде это был журнал, аудиторию которого, даже по оценкам рекламодателей, составляли либералы, скептики, атеисты, интеллектуалы и убежденные отрицатели). И вот что мы читаем в этом журнале в 1982 году:
В другом объявлении, адресованном «новой» аудитории «The New Republic», подразумевается, что, поскольку читатели окончили американскую школу, они не способны справиться с простыми арифметическими действиями. В качестве совершенно необходимого костыля им предлагается
Дрейф аудитории «The New York Times» в сторону пролетаризации, который, безусловно, учуяли рекламодатели, можно оценить по странице дорогих объявлений в четверть страницы. Взять рекламу пряжки для ремня: «Памятная пряжка для ремня с американским орлом» изображает орла на фоне гор – на такую польстятся разве что разудалые деревенские ковбои или подростки. В объявлении уточняется: «Пряжки будут отчеканены ограниченным тиражом», продаваться будут только в течение года, «после чего нераспроданные будут уничтожены». Такая риторика очень напоминает объявления, обращенные к аудитории «Popular Mechanics», падкой на разного рода «коллекции». И вот теперь они адресованы – и нам остается явственно отдавать себе в этом отчет, ибо бизнес есть бизнес – брокерам, высшему руководству различных фондов, президентам университетов, ученым, докторам и юристам. Трудно найти более убедительную иллюстрацию для пролетарского дрейфа. Разве что другое объявление, вышедшее через четыре дня после скандального объявления о «памятной пряжке» в «The Times», – в некогда неприкосновенном лондонском литературном приложении к «The Times». Этот еженедельник прежде строжайшим образом следовал принципам языковой педантичности и задавал высочайшую словесную планку. И вот что он пишет теперь:
Пока неплохо, если не считать опущенного артикля перед «The Times». Мы могли бы счесть это корректорской опечаткой, если бы не продолжение: