(из Апулея «Метаморфозы»)
В некотором городе жили царь с царицей. Было у них три дочери, все три – красавицы. Можно еще было описать красоту двух старших царевен, но никакими словами нельзя было передать всей прелести младшей. Отовсюду, из ближних и дальних стран, сходились люди в тот город; стар и млад – все дивились девушке и чтили ее как Афродиту. Думали, что богиня, рожденная из недр морских и вскормленная пеной волн, совлекла с себя божественное естество и поселилась между смертными, или что творческая сила небесных звезд снова оплодотворила уже не море, а землю, и породила новую Афродиту, девственной красотой своей равную богине, рожденной из пены. Опустели храмы истинной Афродиты. Никто более не отправлялся на поклонение богине ни на Паф, ни на Киферы. Деве воссылались мольбы, как великой богине, принявшей человеческий образ, к ней взывали при совершении жертв, ее призывали за жертвенными пирами. По улицам вокруг нее теснился народ, дарил ей венки и рассыпал перед нею цветы.
Гнева исполнилась Афродита, видя, как божеские почести расточаются смертной деве.
– Как! Неужели я, праматерь мира, воззвавшая к бытию стихии, неужели я, богиня, подающая благодать всему миру, должна делиться почестями со смертной? Неужели образом моим будет облечено земное существо? Напрасно же Парис, фригийский пастух, предпочел меня Афине и Гере. Но не на радость себе похитила дева мои почести: будет она плакаться на свою красоту.
Так говорила сама с собой Афродита и призвала сына своего, резвого мальчика Амура, что неотразимыми стрелами своими наносит раны и богам, и людям. Привела богиня Амура в тот город, где жила Психея (так звали красавицу-царевну), и, рассказав, в чем провинилась перед ней соперница, обратилась к нему, полная гнева и скорби, с такими словами:
– Узами материнской любви, сладостными ранами стрел твоих заклинаю тебя, сын мой, отомсти за меня этой негодной девке, накажи гордую красавицу; исполни это мое желание. Пусть воспылает она жгучею страстью к самому презренному из людей, к смертному, которому не дала судьба не только почестей и богатства, но даже не обеспечила от нищеты и нужды, к такому низкому и жалкому человеку, который не находил бы себе подобного на земле.
Так говорила богиня и покрывала поцелуями милого сына.
Потом пошла она на берег моря. Лишь только нежные ноги богини коснулись разлившихся по взморью волн, море готово уже служить ей. Тритоны везут на себе золотую колесницу ее и, играя на раковинах, веселой толпой следуют за ней по волнам; одни защищают богиню от солнца, другие подставляют ей зеркало, чтобы полюбовалась и порадовалась она на красу свою. Сидя на спинах дельфинов, толпою сбираются вокруг нее дочери Нерея, вместе с ними плывет и отрок Палемон[33]; поют нереиды веселые песни. Так шествует богиня по водам морским к Океану.
Между тем красота Психеи становилась ей не в радость. Все любовались на нее, вей ее восхваляли, но никому из людей не приходило на мысль искать руки ее – красоте царевны дивились как созданию искусного художника. Две старшие сестры Психеи вступили уже в брак и наслаждались семейным счастьем; а Психея все еще оставалась безбрачной и жила в одиночестве, более и томясь душою и проклиная красоту свою, превозносимую такими восторженными похвалами. Отец Психеи, полагая, что причина несчастья его дочери – гнев кого-нибудь из богов, отправился в Кларос к древнему оракулу Аполлона. Принося богу мольбы и жертвы, испрашивал он дочери супруга. И такое предсказание дано было ему от оракула:
Деву младую поставь на вершине горы многоходной,
Пышно одетую в брачно-могильные ризы.
Зятя себе ты не жди от смертного рода людского:
Страшен и дик будет зять твой и видом дракону подобен.
Он, быстрокрылый, носясь по эфиру, все побеждает,
Все сокрушая мечом и пламенем в прах обращая;
Зевс сам страшится его, перед ним и все боги трепещут;
Воды послушны ему, как и темное царство Аида.
С сердцем, полным скорби, воротился отец Психеи в свой дом и передал жене слова оракула. Загоревали царь с царицей, денно и нощно сокрушаются они и льют горькие слезы, но, наконец, решились они приступить к исполнению повеления оракула.
Приготовили для несчастной девушки брачные одежды и, по совершены жертвоприношения, повели ее, оплакиваемую всем народом, на вершину крутой скалы. Па пути Психея, видя горькие слезы и безутешную печаль родителей, обратилась к ним с такими речами:
– О чем вы плачете и сокрушаетесь? Не видите разве, что над нами тяготеет месть разгневанной богини? Когда слава о красе моей гремела между народами, когда мне воздавались божеские почести, и люди единогласно называли меня новой Афродитой, – вот тогда бы следовало вам плакать и сокрушаться. Вижу я, что это поклонение моей красоте и погубило меня. Ведите же меня скорее на скалу, указанную оракулом. Влечет меня скорее увидать обещанного супруга. Чего мне страшиться И мне ли отвергать имеющего власть и силу над всем сущим?
Так говорила Психея, и родители, сопровождаемые народной толпой, повели ее к скале.
Войдя на вершину, потушили брачные светильники и печальные с поникшими головами, пошли все назад, оставив девушку на вершине пустынной горы. Трепеща от страха, стояла Психея и проливала слезы. Вдруг ощущает она легкое веяние Зефира. Подхватив деву, он несет ее вниз со скалы, в глубокую долину, и бережно опускает на мягкую траву.
Отдохнув на шелковистой травке и успокоившись от страха, Психея впала в сладкую дремоту. Пробудившись от сна, она почувствовала себя бодрой и спокойной. Видит она – перед ней зеленая роща и из рощи струится тихий, светловодный поток; неподалеку от того потока стоит пышный дворец, построенный, очевидно, не человеческими руками, а каким-нибудь божественным зодчим. При самом входе во дворец было видно, что он служит жилищем кому-то из богов. Кровля, сделанная из лимонного дерева и слоновой кости, держалась на золотых колоннах, a стены были покрыты фигурами и изображениями, искусно вычеканенными из серебра. Даже полы были изукрашены рисунками, составленными из мелких кусочков дорогих камней. В иных покоях стены были сплошь покрыты золотом и сияли блеском даже и в то время, когда не освещались лучами солнца.
Поистине, такие чертоги могли бы быть достойным жилищем Зевса, если б ему пожелалось жить на земле между людьми.
Привлеченная блеском дворца, Психея подошла к нему ближе и осмелилась даже войти внутрь него. Идет она по чудесным палатам и дивится всему, что видит; входит в горницы, где хранятся сокровища: груды драгоценностей лежат на полу, не запертые и никем не охраняемые. Смотрит она на эти драгоценности и слышит, какие-то голоса говорят ей:
– Что ты, царевна, смотришь на эти сокровища? Все это твое. Ступай в опочивальню, приляг на ложе и успокой усталое тело; а мы приготовим тебе ванну, – освежи сперва свое тело омовением. Мы, говоряшие с тобой, твои служительницы; мы будем усердно ходить за тобой. Когда ты вымоешься и отдохнешь, обед твой будет уже готов.
Дивно было все это для Психеи. По предложению чудесных своих служительниц, она омылась и освежила себя сном.
Вставь с ложа, видит – перед нее ставится стол и кресло; на столе появляются различные яства и сладкие напитки, и все это подается не служанками, а как будто приносится дыханием ветра. Видеть она никого не видит, а слышит только чьи-то голоса; это – голоса ее прислужниц. Когда она встала из-за стола, слышит – вошел кто-то в горницу и начал петь, а другой, пришедший вместе с ним, заиграл на цитре; только ни певца, ни музыканта, ни его цитры Психее не было видно. После этого послышалось пение хора; пел тот, также невидимый хор веселые, плясовые песни.
Амур и Психея. С картины Бужеро
Наступил вечер, и Психее пошла в опочивальню. Жутко стало ей ночью одной в огромном дворце; но услыхала она ласковый голос своего супруга и успокоилась. На рассвете голос стих, и незримый супруг удалился. Тотчас же явились на службу новобрачной голоса, служившие ей, и ждали ее приказаний. Так продолжалось долго: каждую ночь к Психее невидимо приходил таинственный супруг ее, и звуки его голоса служили для нее отрадой в ее уединении.
Между тем родители Психеи непрестанно скорбели и сокрушались о ней. Когда слух о ее гибели дошел до старших сестер, живших далеко, они прибыли к родителям, чтобы их утешить и разделить с ними печаль. В ночь накануне того дня, когда сестры Психеи прибыли в родительский дом, муж говорил ей: «Психея, дорогая подруга моя! будь осторожна: судьба готовить тебе испытание. Сестры твои думают, что ты погибла, и разыскивают тебя всюду; скоро придут они на ту скалу, с которой унес тебя слуга мой Зефир. Когда ты услышишь их вопли, не отвечай на них и не показывайся даже сестрам, иначе – горе и мне, и тебе.
Психее обещала во всем слушаться мужа. Но утром, лишь только он от нее скрылся, принялась она плакать и жаловаться на судьбу свою.
– Несчастная я, – говорила она, – эти роскошные чертоги для меня темница. Никогда больше не слыхать мне человеческой речи; обо мне плачут и тоскуют сестры, а я не только не смею утешить их, но не могу и взглянуть на них.
Так целый день проплакала Психея и не вкушала в тот день никакой пищи, не омылась ни разу в ванне; дождавшись ночи, в слезах удалилась она в опочивальню.
Скоро явился к ней муж на этот раз ранее обыкновенного. Видит он слезы Психеи и спрашивает ее:
– Разве так обещала вести себя моя Психея? Чего же мне ждать от тебя, на что надеяться? Целый день протомилась ты сегодня и прострадала… Ну, делай, как знаешь; только не забудь моего первого предостережения, иначе горькая судьба ожидает тебя.
Плачет Психея и молит мужа позволить ей повидаться с сестрами и утешить их. Муж согласился и позволил ей даже, когда придут к ней сестры, одарить их золотом и всякими другими драгоценностями. Только еще раз убеждал он жену, чтобы не поддавалась она любопытству сестер, когда они начнут расспрашивать: кто ее муж и каков он из себя. Если же она возымеет желание проникнуть в роковую тайну и увидеть его лицом к лицу, брак их должен быть расторгнуть. Благодарит Психея мужа и весело говорить ему в ответ: