– Лучше соглашусь умереть сто раз, чем разлучиться с тобою: мне все равно, кто бы ты ни был, я люблю тебя больше жизни и считаю тебя лучше самого Амура. Только исполни ты мою просьбу, прикажи Зефиру принести ко мне сестер моих.
Муж Психеи, против воли своей, уступает и обещает исполнить ее желание. Лишь только занялась на небе утренняя заря, как он снова исчез из объятий Психеи.
В непродолжительном времени на скалу, с которой унесена была Зефиром Психея, пришли ее сестры и стали громко рыдать и звать к себе погибшую, как они полагали, сестру.
Услыхав их вопли и рыдания, Психея, вне себя, выбежала из своего дома и закричала им:
– О чем вы убиваетесь? Вот я, не плачьте обо мне; ступайте сюда, обнимите меня! – И тотчас же приказала Зефиру принести к ней со скалы сестер.
Свиделись сестры, обнялись и плакали уже не горькими слезами, а слезами радости.
– Ну, о чем теперь тужить? – весело сказала Психея сестрам. – Пойдемте ко мне в дом, порадуйтесь на мое житье!
Повела она их в золотые покои, стала показывать им свои сокровища и удивлять их голосами невидимых слуг своих, потом велела изготовить для сестер омовение и накормила их истинно царским обедом. Дивятся сестры роскошному житью Психеи и ее богатствам и чувствуют к ней зависть. Наконец одна из них начинает выспрашивать у нее, кому принадлежат эти чертоги, кто ее муж и каков собою. Психея говорит им, что муж ее – юноша, борода только что начинает пробиваться на его лице; что занимается он, большею частью, охотой в лесах и на горах.
Затем, чтобы не проговориться и не выдать роковой тайны, она осыпала сестер всякими подарками – золотом, самоцветными каменьями и другими драгоценностями, призвала Зефира и велела ему отнести гостей обратно на скалу.
Возвратились сестры домой, и чем более думают они о богатстве и счастье Психеи, тем сильнее вскипает в них зависть.
– О слепое, неразумное счастье! – говорит одна. – Как плачевна наша доля в сравнении с долей младшей сестры! Мы живем почти невольницами, вдали от родины и отцовского дома; а у нее столько всяких богатств, и муж ее не простой смертный. Видела ты, какие груды сокровищ лежать в ее доме? Сколько у нее золота, драгоценных камней, какие пышные одежды! Даже полы у ней выстланы золотом да дорогими камнями, она и ходить-то по золоту! Если правда, что муж ее так хорош, как она говорить, во всем мире нет подобной счастливицы. Муж ее так любит, он и ее со временем сделает богиней. Она уж и теперь загордилась: будучи еще смертной, держит себя богиней, распоряжается невидимыми слугами и повелевает даже ветрами. А я то, несчастная! муж у меня старше моего отца, дряхлый, плешивый и такой ревнивец, что все двери в доме держит на запоре.
Другая сестра подхватила:
– А у меня муж весь разбит и изувечен подагрой; мне приходится растирать его кривые, костлявые ноги разными вонючими мазями; я не жена ему, я его сиделка. Как тебе покажется такая судьба?.. Нет, не могу вспомнить о сестре нашей, за что досталось ей такое счастье?… Вспомни, как гордо встретила она нас; сколько у нее всякого богатства, а что она нам дала? Да и то, что дала, с какой неохотой предложила. И посещение-то наше ей, видно, было в тягость; сейчас и сбыла нас от себя, велела ветру нести нас назад. Жить не хочу, если не расстрою ее счастья! Если и ты разделяешь мои чувства, давай действовать вместе. Только ни отцу, ни матери и никому другому не скажем мы того, что видели; не скажем, как счастливо живет сестра наша Психея: тот еще не счастлив, о счастье которого никто не знает. Теперь мы с тобой разъедемся, поедем к мужьям, в убогие дома свои; когда же надумаем, как действовать, то давай опять прибудем в эту страну и употребим все силы, чтобы наказать гордячку.
Так говорили между собой сестры. Скрыли они все дорогие подарки, полученные от Психеи, растрепали волосы, исцарапали лица и, громко рыдая и оплакивая гибель сестры, возвратились в дом родителей. Простившись с ними, они разъехались: каждая их них поехала к своему мужу, и обе затаили в сердце мысль погубить Психею какими бы то ни было средствами.
Между тем Психею снова предостерегал муж:
– Опасное испытание готовит тебе судьба; злые волчицы замышляют против тебя козни, и если ты не устоишь, то быть беде! Сестры хотят уговорить тебя взглянуть мне в лицо; а помнишь, что я говорил тебе: если ты заглянешь мне в лицо, то никогда больше не увидишь меня. Когда придут сюда злодейки, – а придут они непременно, я это знаю, – не вступай с ними ни в какие разговоры; если же у тебя не хватить духа поступить с ними таким образом, то, по крайней мере, не слушай их речей про меня и не отвечай на их расспросы обо мне. Скоро родится у нас сын – божественный малютка, если ты не откроешь тайны нашего брака, но станет смертным, если ты эту тайну откроешь.
Радостью и восторгом исполнилось сердце Психеи, когда она услыхала, что от нее родится божественный младенец; с нетерпением стала она дожидаться того времени, когда станет матерью.
Наступило, наконец, время испытания, о котором говорил Психее муж: сестры ее были уже на пути к ней и спешили скорее исполнить то, что задумали в злых сердцах своих.
Накануне прибытия их муж еще раз предостерегал Психею.
– Вот наступает день испытания, решительный день! Порождения злобы изощрили ножи свои и уже готовы поразить тебя ими. Беда нам, дорогая моя! Пожалей ты себя и меня; не губи, не делай несчастным нашего сына! Злые жены, которых тебе не следовало бы называть сестрами, придут на гору и, как сирены, привлекут тебя к себе, станут рыдать и вопить и оглашать своими стенаниями горные утесы. Не гляди ты на них тогда, не слушай их.
Заплакала Психее и, обливаясь слезами, рыдая, отвечает мужу:
– Не в первый раз сомневаешься ты в моей верности тебе; вот увидишь, обладаю ли я твердостью души. Только прошу тебя, вели Зефиру принести ко мне сестер; ты не позволяешь мне взглянуть на твое священное лицо, позволь же мне взглянуть хоть на сестер. Исполни эту просьбу, заклинаю тебя моей любовью к тебе и младенцем нашим, в лице которого я увижу твой образ. Не стала б я заглядывать в лицо тебе, если б и не скрывала его от меня тьма ночи.
Так просила Психее мужа и плакала, и ласкалась к нему. Очарованный ее ласками, растроганный слезами, муж ее во второй раз соглашается исполнить ее просьбу. Утром рано, при первых лучах зари, он, стирая с своих кудрей слезы жены, прощается с нею и исчезает.
Прямо с корабля, не заходя в дом родителей, поспешили сестры Психеи к скале и, не дожидаясь, пока подхватит их и понесет к ее дому ветер, сами отважно прыгают вниз со скалы. Но Зефир, послушный воле своего господина, вовремя, хотя и не охотно, подхватил их и бережно опустил на землю. Психея радостно и радушно встречает сестер и обнимает обеих.
Они же, тая коварные замыслы в сердце, говорят ей:
– Ты уже не дитя теперь, Психея, скоро, думаем, будешь матерью. О, как мы счастливы, как будет нам приятно заняться воспитанием дорогого ребенка! Да, если он, как и надо надеяться, будет походить на родителей, – то будет настоящим Купидоном.
Так говорят коварные и мало-помалу овладевают сердцем Психеи. Хочет она успокоить сестер с дороги, предлагает нм отведать пищи е потчует их своими божественными яствами, велит играть для них на цитре и на флейтах. Играют невидимые музыканты, невидимый хор певцов поет чудные песни; но ни сладость пения, ни прелесть звуков цитры и флейт не могут смягчить злобы, питаемой к Психей ее сестрами.
Заговорив с нею снова, они лукаво начинают выпытывать нее, кто ее муж и каков он собою. Забыв свои прежние речи, Психее отвечает сестрам, что муж ее – родом из соседней страны, занимается денежными делами, что он человек средних лет и что на голове у него пробивается уже седина. Избегая дальнейших расспросов, она поспешила одарить сестер всякими драгоценностями и поручила Зефиру отнести их на скалу.
Возвращаются сестры домой и ведут между собой такие речи.
– Заметила ты, говорит одна, – как бесстыжая лжет? В тот раз сказала, что муж ее юноша и что на щеках его только что пробивается борода; а теперь говорит, будто он уже пожилой человек, с проседью на голове. Видишь, как скоро успел состариться! Уж что-нибудь одно: или лжет, или не знает мужа в лицо. Если правда последнее, то мужем у нее, наверное, кто-нибудь из богов, и дитя ее будет божественное. Ну, если только она будет когда-нибудь матерью бога, я возьму тогда веревку да и удавлюсь!» Кипя злобою, вошли они в дом родителей и у них провели ночь. Рано утром бегут они снова па скалу; опустившись на крыльях ветра в глубину долины, приходят к Психее и, проливая перед ней горькие слезы, говорят:
– Блаженна ты, сестра, что не ведала до сей поры своего несчастья и жила беззаботно среди опасностей. А мы вот, заботясь и сокрушаясь о тебе, узнали страшную тайну и мучимся теперь за тебя, и не знаем, что делать. Не можем скрыть от тебя того, что знаем: муж твой – страшный видом дракон. Вспомни, что сказано было о тебе оракулом, как пророчил он тебе брак со страшным чудовищем. Многие из жителей здешней страны, охотясь в горах, видали твоего дракона; по вечерам он часто плавает по ближней реке. Все говорят, что не долго он будет ласкать тебя, холить да лакомить, а скоро поглотит тебя вместе с твоим младенцем. Решайся теперь и выбирай: хочешь – спасайся с нами, сестрами твоими, готовыми отдать за тебя жизнь; а не то – оставайся и жди, когда пожрет тебя твое чудовище. Как знаешь, так и поступай; мы с своей стороны, сделали все, что следовало сделать любящим сестрам. Может быть, тебе сладко жить в этой безлюдной темнице; может быть, ты так любишь своё чудовище, что не можешь его покинуть…
Ужаснулась Психее и, в отчаянии, забыла все предостережения мужа и свои обещания. Трепеща и бледнея, еле слышным голосом говорит она сестрам:
– Кажется мне, справедливо то, что сказывали вам люди здешней страны – никогда я не видала лица моего мужа и не могла дознаться, кто он; я только и знаю его по голосу: по ночам он является ко мне и говорит со мною. Он не дозволяет мне взглянуть ему в лицо, стращает меня, говорит: если я когда-нибудь увижу его, то быть со мной большой беде. Если вы хотите меня спасти, не покидайте меня.