– Беги отсюда! Что делаешь ты, на что идешь? Беги скорей, спасайся, – погибнешь!
Пораженная ужасом, как окаменелая, стоит Психея на месте и не знает, что ей делать. Вдруг из поднебесной выси, широко взмахивая крыльями, быстро опускается к ней могучий орел, царственная птицей миродержца Зевса; берет орел из рук ее сосуд, летит к источнику потоков и, отбиваясь от драконов крыльями, черпает воду. Сказал он драконам, что он на службе у Афродиты и черпает воду по ее повелению, – этим только и мог он несколько усмирить неистовую ярость свирепых драконов.
С радостью приняла Психее от орла сосуд с водой и поспешно понесла его Афродите. Только и этим не угодила богине и не смягчила ее гнева. Язвительно засмеялась Афродита и говорит:
– Ну, теперь вижу, что ты чародейка сильная и искусная. Только вот что: я потребую от тебя, моя милая, еще одной услуги. Возьми этот ларец и сходи в царство теней, в подземную обитель Аида. Отдай ларец Персефоне и скажи ей от меня: «Венера просит тебя уделить ей частицу твоей красоты – немного, чтобы хватило на один только день. Свою красоту она всю извела, ухаживая за больным сыном». Смотри только, не опоздай назад: снадобьем, которое пришлет мне Персефона, мне надо будет умастить тело перед темь, как идти на совет богов».
Отчаялась тут Психея за свою жизнь: приходилось ей снизойти в самую глубь Тартара. Пошла она на верх высокой башни, сняла с себя одежды и хотела было броситься вниз; думалось ей, что так легче и верней попадет она в подземное царство.
Но в то мгновение, когда она хотела броситься вниз, из башни обращается к ней чей-то голос:
– Зачем ты, несчастная, хочешь лишить себя жизни? Когда ты умертвишь себя, то действительно низойдешь в Тартар, но оттуда не будет тебе возврата. Послушайся моего совета. Неподалеку отсюда находится Лакедемон; там в дикой, непроходимой местности, на Тенарском мысе, отыщи сход в царство мертвых. Крутой, пустынною тропинкой низойдешь ты прямо в жилище Плутона. Иди в этот путь не с пустыми руками; сделай лепешки из ячменной муки с вином и медом и возьми в руки несколько этих лепешек, а в рот себе положи две монеты. На полпути встретишь ты хромого осла, навьюченного тяжелою ношей; ослом тем управляет хромоногий же погонщик. Станет просить тебя погонщик, чтобы ты пособила ему подобрать с земли то, что свалилось из его клади, – но ты не говори в ответь ни слова и молча проходи мимо. Вскоре затем придешь к большой реке; перевозом через ту реку управляет Харон.
Он тотчас же потребует с тебя деньги за перевоз, а потом сядет в свой челнок и повезет путников через реку.
Старику Харону отдай одну из монет, которые будут у тебя во рту; только пусть сам он, своею рукой, вынет у тебя изо рта монету. Когда переплывешь ты тиховодную реку, увидишь жалкую тень старца, подплывающего к берегу: протянет к тебе старец руки и станет молить, чтобы ты помогла ему причалить к берегу, притянула бы в челнок его. Не слушай его просьбы и не делай ничего. Пройдя немного далее, встретишь старых прях: будут они прясть и ткать и станут просить, тебя помочь им хоть немного; и их не слушай, а молча ступай дальше. Много и других теней будут обращаться к тебе с просьбами о помощи; будут все это они делать по наущению Афродиты затем, чтобы ты выпустила из рук лепешки. Не думай, что потеря ячменных лепешек не будет для тебя важна. Пред порогом мрачного жилища Персефоны, безжизненного, пустынного дома Плутона, лежит огромный и страшный видом пес; сторожит он дом Плутона, лает на проходящие тени и наводит на них страх. Пса того сможешь ты легко укротить, бросив ему кусок лепешки. Когда придешь к Персефоне, она примет тебя благосклонно и ласково, пригласит тебя сесть на мягкое сиденье и станет предлагать тебе различные вкусные яства – но не садись ты на то сиденье, а сядь на землю, и не вкушай роскошных яств, а спроси себе ломтик черного хлеба. Сообщив просьбу Афродиты и получив то, зачем она посылает тебя в Тартар, тотчас отправляйся назад. Пса опять укроти подачей лепешки, отдай корыстолюбивому Харону за обратный перевоз другую монету и, переправившись через реку тем же путем, каким шла к Прозерпине, возвращайся на землю. А на обратном пути ты больше всего берегись открывать ларец, который будешь нести; не любопытствуй и не гляди на сокрытую в нем божественную красоту.
Психее последовала совету таинственного голоса. Запаслась она монетами, изготовила ячменных лепешек, как учил ее неведомый голос, пошла в Тенарскую страну, отыскала там спуск в подземное царство Плутона, и пустынной тропинкой низошла в царство теней. Встретила она на пути хромого осла с хромоногим погонщиком, и молча прошла мимо; одну из монет заплатила за перевоз, ни слова не сказала в ответ на коварные просьбы тени старца и старых ткачих и прядильщиц. Подойдя к обители Плутона, она бросила псу лепешку, не села на мягкое седалище, на которое предлагала ей сесть Персефона, и не отведала ни одного из поданных ей кушаний, а спросила себе небольшой ломтик черного хлеба. Передав Персефоне просьбу Афродиты и получив в руки ларец, чем-то наполненный и запертый на ключ, Психея отправляется в обратный путь; снова бросает псу лепешку и отдает Харону другую монету. Наконец, благополучно выходит она из темного царства теней на землю.
С радостью увидала снова Психее свет дневной и восторженно приветствовала лучезарное светило. Мало-помалу душой ее овладело мучительное любопытство. Говорит она себе: «Что же я, глупая, несу в руках красоту и не воспользуюсь ею хоть немного сама для себя? Быть может, больше, чем теперь, стал бы любить меня супруг мой?».
С этими словами раскрыла она ларец. Только не красота заключалась в ларце, – в нем был сокрыт подземный, истинно стигийский[34] сон.
Объял этот сон Психею и одолел ее. Густой туман застилает ей глаза, тяжелеют у нее все члены; не помнит она, что делается с ней, без чувств падает на землю и лежит, объятая сном, недвижимая, как труп.
Между тем Амур, излечившись от раны, стал тосковать по своей Пcиxeе, и не мог преодолеть желания видеть ее. Сквозь узкое окно покоя, в котором держала его мать в заключении, выпорхнул он на волю и полетел к своей любимице. Освободив Психею от тяготившего ее сна и снова заключив его в ларец, легким прикосновением своей стрелы пробуждает он спавшую.
– Видишь, – говорит он ей, – любопытство опять довело было тебя, несчастную, до погибели. Ну, неси скорей ларец моей матери, а об остальном не заботься; все остальное – мое дело». С этими словами взмахнул он крылами и полетел, Психея же торопливо понесла Афродите дар Персефоны.
На крыльях любви взвился Купидон к небесам и предстал с мольбою пред великим отцом своим, миродержавным Зевсом, прося у него помощи. Ласково принял сына Зевс, коснулся устами его щеки и сказал:
– Хотя ты, сын мой, никогда не воздавал мне подобающих почестей, а, напротив, постоянно погрешал передо мною, легкомысленно оскорблял божественное величие мое и разил грудь мою своими стрелами; но я, благодушно памятуя годы младенчества твоего, кладу конец твоим страданиям и дарую исполнение твоим желаниям. Будет время, ты отплатишь мне за это своей службой.
Так говорил миродержец и послал Гермеса сзывать к себе на совет всех богов. И когда собрались боги, Зевс обратился к их светлому сонму:
– Вы, бессмертные, собравшиеся здесь, в моем дворце! Ведаете вы все, как рос этот юноша под моею рукой и как обуздывал я до времени бурные его порывы. Выбрал он теперь себе жену по сердцу; хочу я скрепить их союз и даровать им блаженство. – И, обратившись к Афродите, Зевс объявил: – Ты же, дочь моя, не печалься и не страшись, что сын твой вступает в брак со смертной; я возвышу ее и сделаю равной бессмертным.
И тотчас же послал царь богов Гермеса за Психеей, велит принести ее на небеса. Подал ей миродержец чашу с амброзией и сказал:
– Прими, Психея, эту чашу и будь бессмертна; отныне никогда не отлучится от тебя муж твой.
А вслед за тем началось брачное пиршество. На том пиру, на первом месте сидел Амур, держа в объятиях дорогую свою Психею; возле них воссел Юпитер с Юноной, а дальше все прочие боги. Чашу Юпитера наполнял нектаром его кравчий, вечно юный Ганимед, чаши прочих богов– Дионис, а кушанья готовил Гефест.
Оры изукрасили брачный чертог розами и другими цветами; грации оросили его бальзамом.
Аполлон, светлокудрый бог, играл на цитре; ему вторили музы и пели сладкозвучными голосами радостные песни. И под звуки этих песен красавица Афродита плясала богам свою веселую пляску.
Том второй. Истории народов и войн
Книга девятая. Троянская война
Предисловие. Чему нас учит древнейшая мировая война
Человечество пережило много войн. Но то, что произошло под стенами Трои почти 4 тысячи лет тому назад, вошло в плоть и кровь человеческой истории и культуры почти так же прочно, как Всемирный потоп. С именем Трои связывалось первое громкое дело всей эллинской нации, состоявшей в ту пору из отдельных племен, называвшихся тогда ахеянами, аргивянами, данайцами и др. Имена героев Троянской войны сделались нарицательными, выражения из Гомеровских поэм вошли в поговорку. Не одни поэты, но также историки и философы-моралисты в своих изысканиях и рассуждениях отводили видное место Трое, троянской войне. Художники-ваятели заимствовали из сказаний об этой войне сюжеты для своих произведений, предназначавшихся для украшения храмов, общественных зданий и т. п. Словом, память о Трое проходит красной нитью через всю античную литературу и через все античное искусство, а через них перешло и в наши дни, будучи постоянно оживляемой тем или другим способом. К эпохе Троянской войны восходило начало многих греческих городов, многих знатных фамилий; благодаря этому, имя Трои служило связующим звеном для самых отдаленных одна от другой частей античного мира.
Можно смело сказать, что Троянская война была первой в истории нашей планеты исторически зафиксированной мировой войной. Войны, как средство разрешения конфликтов или как средство наживы и расширения ареалов обитания были известны, без сомнения, достаточно давно, о них рассказывают мифы Китая и Индии, исторические хроники Древнего Египта. Однако никогда друг против друга не ополчались несколько десятков государств единой, достаточно высокоразвитой цивилизации. Певцы легендарной древности-аэды рассказывали, что в этой войне самое деятельное участие принимали участие даже сами боги. Однако легенды не убавляют ее значимости – ведь богам поклонялись люди. В боевых событиях участвовали самые выдающиеся деятели тогдашней эпохи, и тогда же люди дерзко бросили вызов богам. Боги в те годы олицетворяли неизбежную волю рока, они символизировали тайные движения человеческой души, боги допускали трагические и роковые случайности. А кроме того, боги никогда не являлись людям явно, а только тайно, в видениях, представали перед внутренним взором героев, точно так же, как они являлись и древним египтянам, и евреям, и индусам, и позже европейцам… Природа богов за несколько тысяч лет не слишком изменилась, хотя изменения претерпели наши верования.
Нам сказания о Троянской войне известны по выдающемуся и не имеющему себе равных в мировой культуре эпосу Гомера «Илиада» и «Одиссея». Но из этого отнюдь не следует, что Гомер сам сочинил эту историю. Он мог ее записать стихами, мог ее приукрасить, чем-то дополнить, но город на Гиссарлыкском холме, легендарная Троя, город великий, могущественный действительно существовал и был разрушен страшным пожаром – об этом неопровержимо свидетельствуют археологические данные.
Сказания о Троянской войне были распространены в греческом народе еще задолго до сложения Гомеровского эпоса: автор первой рапсодии «Илиады» предполагает в своих слушателях подробное знакомство с циклом этих сказаний и рассчитывает на то, что Ахилл, Атриды, Одиссей, Аякс, Гектор уже знакомы им. Разрозненные части этого сказания принадлежат разным векам и авторам и представляют собою хаотическую смесь, в которой историческая правда незаметными нитями связана с мифом. С течением времени желание возбудить интерес в слушателе новизной сюжета побуждало поэтов вводить все новых героев в излюбленные сказания: из героев «Илиады» и «Одиссеи» Эней, Сарпедон, Главк, Диомед и много других второстепенных действующих лиц совершенно чужды древнейшей версии Троянского сказания. Позднее в сказания о битвах под Троей, похоже, были введены еще ряд других героических личностей, таких как амазонка Пентесилея, египетский царевич Мемнон, сын Ахилла, юный Неоптолем и другие. Однако ядро предания содержится в 2-х поэмах – «Илиаде» и «Одиссее» и главным образом этим двум поэмам герои и события Троянской войны обязаны своей славой. В то же время, если сюжетов с участием этих героев нет в «Илиаде», это далеко не значит, что они и в самом деле не участвовали в исторических событиях Троянской войны – ведь даже Гомер не мог объять необъятного и перечислить решительно всех героев, которые принимали участие в этой исторической битве и событиям ей сопутствующим. Поэтому грандиозность труда Генриха Штолля заключается не только в том, что он пересказал поэму Гомера простым разговорным и доступным современному читателю языком, но и в том, что он связал ее с предыдущими и последующими древнеэллинскими мифами и преданиями – об Агамемноне. Оресте, Пиладе, Ифигении, Клитемнестре и Антигоне и многих, многих других героях и сюжетах, вошедших в легенды и ставших краеугольными камнями в мировой драматургии и поэзии.
Поводом к войне считается похищение Елены Прекрасной, жены спартанского царя Менелая молодым царевичем Парисом, сыном троянского царя Приама. Все это явилось следствием ссоры в среде богов, вызванного провокацией богини вражды Аты. Дальнейшая история о «яблоке раздора» стала уже хрестоматийной. Достаточно того, что повод к войне был избран, разумеется пустяковый, не хуже и не лучше всех остальных поводов, которыми люди и позже оправдывали свои хищнические устремления – от убийства четы эрцгерцога Фердинанда в Сараеве в августе 1914 г. до Данцигского коридора в сентябре 1939 г.
Для чего же и кому была нужна эта ужасная война? Показательно, что ахейские и троянские народы не были враждебны друг другу. Одним и тем же божествам поклонялись и ахейцы и троянцы; в рядах троянцев были столь же прославленные герои, достойные противники доблестнейших ахейских бойцов. Глубоким сочувствием поэта запечатлены картины страданий врагов.
Древние верили в историческую реальность Трои и связанных с ней событий, только отбрасывая из песен об ней лишь то, что находили неправдоподобным; философы, особенно стоики, допускали аллегорическое толкование мифологических и легендарных образов и отношений. По свидетельству Геродота, Ксеркс принес жертву троянской богине Афине в Пергаме Приама и объяснил, что идет на Элладу для того, чтобы отомстить эллинам за Приамидов. Когда при Писистрате афиняне отняли Сигей у митиленян, то они оправдывались тем, что митиленяне не имеют особенных прав на этот город преимущественно перед прочими эллинами, помогавшими Менелаю отомстить за похищение Елены. Александр Македонский принес жертву самому Приаму на алтаре Зевса Геркея, потому что считал себя потомком Неоптолема со стороны матери и желал отвратить гнев Приама от потомства Ахилла. Вера позднейших греков и римлян в Гомеровскую Трою поддерживалась существованием в Троаде города того же имени, населенного эолянами, который и считался наследником территории древнего Илиона. Из уважения к памяти этого древнего города Александр Македонский, Лисимах, Юлий Цезарь оказывали историческому Илиону всякие милости.
Глядя в исторический перспективе можно сказать, что падение могущественного и высокоцивилизованного соседа открыло Грецию для для азиатских, прежде всего персидских поработителей.
В то же время война явилась и неким своеобразным обновлением для цивилизации, поскольку в качестве приморского торгового города стал развиваться Карфаген, а спустя несколько десятилетий возник и Рим.
Но стоили ли эти достижения столь ужасных жертв?
Разумеется, Троянская война решала экономические проблемы эллинских племен. Соперник в лице крупного и богатейшего торгового города-порта, без сомнения, был сильным конкурентом эллинским городам-государствам. Более того, как и ахейцы, Троя объединяла целую коалицию народов, которые приняли в войне с ахейцами самое деятельное участие. Так что, назвав эту войну «мировой», мы ни в чем не погрешили против истины. Однако как и любая другая война, осада и падение Трои явились трагедией как для побежденных, так и для победителей. Погибли практически все самые прославленные эллинские герои, а тех, кто вернулся, ждала самая плачевная участь. Редкие из ее героев смогли встретить свою старость в почете, в окружении преданно внимающих их рассказам детей и внуков. Ужасная судьба ждала прославленного победителя Агамемнона, тяжкие испытания обрушились и на его детей. Не говоря уже и о судьбе Одиссея, которого сам Гомер называет никак иначе, чем «многопечальным»… Как ни обидно, но мы то же самое вынуждены констатировать и для всех последующих попыток человечества решить свои проблемы военным путем – касается ли то погибшего во цвете лет Александра Великого или последующих великих полководцев древности. Коварно убитый великий полководец Ганнибал, бесславно погибший победитель Митридата Гней Помпей, безжалостно зарезанный заговорщиками покоритель Галлии Юлий Цезарь… Экстраполируя эту цепочку в будущее, в современность, мы видим сраженных мечом судьбы великого полководца Карла XII, лишенного всех чинов Бонапарта, расстрелянных сталинскими палачами советских командармов…
Поучительным фактом стало и то, что человечество не извлекло никаких уроков из этой величайшей войны древности – не стало лучше, умнее, добрее; красота не спасла мир, а гуманизм не стал всеобщей философией.
В образах героев древнего мира наивность соседствует со смекалкой, корысть с преданностью, жестокость с милосердием. Герои исправно приносят жертвы богам, но в то же время могут и замахиваться на них мечом. Все эти черты присутствуют и в наших современниках. Это огорчает – мы не стали лучше. Но это и обнадеживает – мы не стали хуже.
Чему же в таком случае учат современника герои Троянской войны? Прежде всего тому, что жизнь продолжается и задача каждого человека наполнить ее прежде всего для самого себя великим смыслом и не быть равнодушным свидетелем происходящих в ней бед и несправедливостей. Суждено ли нам выиграть мы или победить – каждый из нас должен с достоинством испить свою чашу радостей и страданий и не уклоняться от нее. И тогда потомки действительно будут гордиться деяниями своих отцов и дедов.
Вл. Южин
Начало и первые девять лет Троянской войны
1. Предыстория и первопричины войны
(По поэме Гомера «Илиада»)
Город Илион, или Троя, был некогда самым знаменитым и могущественным городом Передней Азии. Вместе со своей высокой твердыней – крепостью Пергамом – он стоял в плодородной, холмистой стране, между отрогами горы Иды и Геллеспонтом. С двух сторон Трою орошали две реки: Симонс и Скамандр; обе они протекали по широкой долине и впадали в ближайший залив моря. В незапамятно древние времена, задолго до постройки Трои, по склонам Иды жил народ тевкров, которым правил царь Тевкр, сын бога реки Скамандр и нимфы Идеи.
Тевкр дружелюбно приютил у себя Дардана, сына Зевса и плеяды Электры: бежав во время голода со своей родины, Аркадии[35], Дардан поселился сперва на острове Самофракии, а отсюда перешел на фригийский берег Азии, в области царя Тевкра.
Царь Тевкр радушно принял его, отдал ему в супружество дочь свою Батэйю и отвел ему полосу земли. На этой земле Дардан построил город, который назвал своим именем – Дарданом. Троянское племя, заселившее город и его окрестность, также стало называться дарданами.
Ганимед по традиции изображался с кувшином и орлом
У Дардана был сын Эрихфоний: он покорил всю троянскую землю и почитался своими современниками как богатейший из смертных. Три тысячи шелкогривых кобылиц паслось у него на лугах: двенадцать из них обладали такой легкостью и быстротой, что фригийцы прозвали их порождениями бурного Борея: они носились по волнующимся нивам и не сбивали копытами колосьев, носились по залитому волнами взморью и не касались волн, не мочили в их пене быстрых ног своих.
Эрихфонию наследовал его сын Трос, по имени которого народ стал называться троянцами. У Троса было три сына: Ил, Ассарак и Ганимед. Не было на земле человека, который мог бы сравниться с Ганимедом красотою. Однажды отец богов и людей, миродержец Зевс велел своему орлу похитить юношу и доставить его на Олимп: здесь жил он между бессмертными богами и служил Зевсу – наполнял за трапезой его кубок[36]. Царю же Тросу взамен похищенного сына Зевс даровал упряжь божественных коней.
По смерти отца Ил и Ассарак разделили между собой его царство. Ассарак стал родоначальником дарданских царей; у него был внук Анхис – юноша такой красоты, что им пленилась сама Афродита. От брака Анхиса с богиней родился герой Эней, бывший во время Троянской войны царем над дарданами. Ил, старший сын Троса, был родоначальником царей троянских. Раз пришел Ил во Фригию и победил на состязании всех бойцов. В награду за победу фригийский царь дал ему пятьдесят юношей и пятьдесят девушек, дал еще, по велению оракула, пеструю корову и заповедал: где остановится корова, там пусть он построит город.
Ил пошел за ней вслед и шел до возвышения, называвшегося холмом фригийской Атэ, – здесь корова остановилась. Богиня Атэ, губительница людей, омрачительница ума, дерзнула некогда смутить разум самого Зевса, за что была низвергнута им с Олимпа; она пала на землю во Фригии, вблизи холма, названного впоследствии ее именем. На этом-то холме Ил и построил город Илион, или Трою.
Приступая к построению города, он просил у Зевса доброго знамения и, проснувшись поутру, увидел перед своим шатром палладион[37], брошенный с небес на землю Зевсом: изображение богини должно было служить залогом божественной помощи, оплотом и защитой гражданам возникшего города.
Таким по представлениям древних греков был палладион богини Афины
Радостный, приступил тогда Ил к постройке города и для хранения палладиона воздвиг храм. Выстроив город, он обнес его высокими стенами с бойницами: нижняя же часть города обнесена была стеною позже – при сыне Ила, Лаомедонте.
Однажды к Лаомедонту пришли Посейдон с Аполлоном: за какую-то вину[38] Зевс послал их на землю и велел провести год на службе у смертного.
Боги, не открывая своей божественности, предложили Лаомедонту – за известное вознаграждение – обнести его город стеною. Как некогда Зет и Амфион воздвигали стены Фив, так же трудились над постройкой троянских стен и Аполлон с Посейдоном.
Владыка морей Посейдон приложил немало сил: он из недр земли выкапывал каменные глыбы, таскал их к городу и складывал из них стену: Аполлон же приводил в движение камни звуками струн своей лиры: сами собой складывались камни и сама собой воздвигалась стена.
Построенная богами твердыня была бы неразрушима – врагам города никогда не разгромить бы ее, но вместе с богами в постройке укреплений участвовал и смертный – Эак[39], родоначальник могучего рода Эакидов, к которому принадлежали Теламон и Аякс, Пелей и Ахилл: часть стены, воздвигнутая Эаком, была разрушима. Аполлон и Посейдон сознательно взяли с собой смертного, поскольку если бы они и впрямь построили неразрушимые стены вокруг города, у троянцев бы был повод возгордиться и бросить вызов богам.
В истории Геракла было рассказано, как поступил вероломный Лаомедонт с Аполлоном и Посейдоном и как он был наказан за свое вероломство. Геракл пошел на него войной и взял его город. Могучий Теламон, сын Эака, первый взошел на городскую стену – в том месте, где работал его отец. Из всей семьи царя при этом разгроме Трои остались в живых только дочь Лаомедонта, Гесиона, да младший сын его – малолетний Приам. Гесиону Теламон взял себе в супруги и увез с собой на Саламин; Приам же, с соизволения Геракла, был оставлен в Трое и стал впоследствии царем троянской земли. Под его властью город расцвел снова и стал так же славен и могуществен, как и в прежние времена[40].
Царь Приам умер в глубокой старости. Жил он со своей женой Гекубой[41] в богатом, блестящем дворце, в крепости Пергам, окруженный многочисленным и цветущим потомством, и все завидовали его богатству и славе и почитали его счастливейшим из людей. Но не следует превозносить счастье смертного, пока не дошел он до предела жизни. В великой скорби окончил дни свои царственный старец Приам. Троянская война, опустошавшая его царство в продолжение десяти лет, окончилась гибелью Трои: в прах пала высокотвердынный, крепкостенный город, пал под мечами врагов и сам старец Приам со всеми своими сыновьями; престарелая же Гекуба и все царевны, дочери Приама, были отведены в неволю.
2. Яблоко раздора
Когда Пелей[42], сын Эака, вступал в брак с дочерью Нерея Фетидой, на брачный пир к нему, на гору Пелион, сошлись все небожители: все они пожелали почтить тот пир своим присутствием и осчастливить новобрачных дарами. Пришли Зевс с Герой, владыки Олимпа, Афина и Арей на этот раз безоружные, Аполлон и Артемида, Афродита и Гефест, оры, хариты, музы и все нереиды, сестры новобрачной.
Весело было на пиру у Эакова сына. Юный Ганимед, кравчий Зевса, наполнял кубки благовонным нектаром; Аполлон, златокудрый бог, играл на кифаре, а музы пели сладкозвучные песни; хариты и оры, взявшись за руки, плясали веселую пляску, и в их хоровод вмешивались Арей, Гермес и другие божественные юноши.
Из всех бессмертных одна только Эрида, богиня раздора, не участвовала в веселом пиршестве. Гневаясь на то, что ее исключили в тот день из праздника богов, Эрида бродила вблизи Пелиопа и измышляла месть, думая, как бы омратить пир. Не замечаемая никем, она приблизилась к собранию богов и бросила в их среду золотое яблоко, сорванное с дерева Гесперид; на том яблоке написано было: «Превосходящей всех красотой». Тотчас поднялись три богини: Гера, Афина и Афродита, и все три объявили притязание на яблоко. Ни одна из них не хотела уступить первенства другой; долго спорили они и обратились к Зевсу, требуя, чтобы он присудил, кому владеть яблоком.
Но Зевс уклонился и не захотел быть судьей в том споре; он передал яблоко Гермесу и велел ему идти с богинями в троянскую землю, на гору Иду: пусть там рассудит богинь никому не известный красавец Парис, пусть он и решит, которой из трех должно принадлежать яблоко.
Парис же, в ту пору и впрямь безвестный, был сыном троянского царя Приама и Гекубы. Перед тем как ему родиться, Гекуба видела страшный сон[43], который снотолкователи объяснили так: Гекуба родит сына, и сын тот уготовит гибель Трое и всему царству Приама. Поэтому лишь только родился младенец на свет, царь Приам призвал одного из своих пастухов, по имени Агелай, велел ему отнести новорожденного на вершину Иды и там бросить. Спустя пять лет Агелай нашел младенца невредимым: оказалось, что его вскормила медведица. Пастух взял мальчика к себе, воспитал как собственного сына и назвал Парисом. Так рос сын троянского царя между пастухами, и вырос, стал красивым и сильным юношей. Не раз случалось ему защищать стада и самих пастухов от нападения разбойников и диких зверей; за мужество и силу, которую показывал в подобных случаях Парис, он получил имя Александр[44].
Мирно текли первые годы юности Париса; был он счастлив дружбой с нимфой Эноной, дочерью бога реки Кербена. Вместе бродили они по лесистым отрогам обильной потоками Иды, и не желал и не искал Парис другого счастья. Лучше было бы для него, если б он и навсегда остался в безвестности, не покидал бы тех мест, где прошли первые годы его безмятежно счастливой юности!
Однажды стоял он на вершине лесистой Иды, под тенью сосен и дубов, и играл на пастушеской свирели; вокруг него, на лугу, паслись быки и овцы. Вдруг видит Парис, что к нему идет вестник богов Гермес и с ним – три богини. Объятый страхом, юноша обратился было в бегство, но Гермес остановил его и успокоил.
– Не бойся, Парис, – вскричал Гермес, – и не беги от нас! Этих богинь прислал к тебе сам Зевс: ты должен решить, которая из них превосходит других красотою: той, которую найдешь лучшей, и отдай это яблоко.
Тут Гермес вручил Парису золотое яблоко и исчез. Богини приблизились к юноше, ставшему, по воле Зевса, судьей их красоты. Гера и Афина, верховные богини Олимпа, понадеялись на свое величие и достоинство и не употребили никаких средств, чтобы придать себе большую прелесть.
Афродита же поступила не так: она надела блестящую, цветистую одежду, пропитанную благовониями весенних цветов; хариты и оры расчесали ее пышные кудри и украсили их цветами и золотом.
Юноша Парис был так ослеплен лицезрением богинь, что не мог судить о виде и красоте их и думал только о достоинстве даров, которые обещали ему богини.
Гера, могущественнейшая из богинь, первая подошла к Парису и обещала дать ему силу и власть, обещала сделать царем над Азией и Европой; воинственная Афина, богиня мудрости, подошла вторая и сказала, что готова дать ему славу побед, славу первого между героями и мудрецами; после Геры с Афиной к оробевшему юноше приблизилась Афродита, стоявшая доселе поодаль; ласково взглянув на Париса, она с улыбкой взяла его за руку и обещала ему величайшее счастье в любви – обладание Еленой, прелестнейшей из всех смертных жен, подобной красотою самой Афродите.
Очарованный красотой богини и прельщенный ее обещаниями, Парис отдал яблоко Афродите. С тех пор она стала верной защитницей и помощницей Париса. Афина же и Гера возненавидели не только его, но и Трою, – с того часа стали они помышлять о том, как бы погубить отчизну Париса. Таким образом, яблоко Эриды[45] стало не только причиной вражды между первыми богинями Олимпа, но и породило распрю и гибельную, многолетнюю войну между двумя народами Европы и Азии. Начало же распрям положено было на брачном пиру родителей Ахилла, одного из славнейших героев Троянской войны.
Вскоре после этого события в судьбе Париса произошла перемена. Случилось это так. Гекуба не могла забыть о своем злополучном сыне, брошенном, по воле отца, в лесистых пустынях Иды: царица терзалась сердцем и не могла утешиться. Чтобы развеять ее печаль, Приам учредил в память о сыне блистательные игры и назначил в награду победителю прекраснейшего быка из стад своих, пасшихся на Иде. Оказалось, что лучший из быков царя Приама был в стаде Париса; юноша не мог расстаться со своим любимцем и сам повел того быка в город.
Когда Парис увидел состязания царевичей и знатнейших юношей Трои и соседних городов, захотелось и ему испытать свою силу: стал он бороться на самых играх, которые были учреждены ему в память, – и победил всех троянских царевичей, даже Гектора, Деифоба и Идопея. Это раздражило царственных юношей. Деифоб извлек из ножен меч и намерен был поразить им дерзкого пастуха. Парис прижался тогда к алтарю Зевса; у алтаря в ту минуту стояла Кассандра-провидица, вещая дочь старца Приама. Едва взглянув на юношу, она узнала в нем своего брата и сына Приама, в память которому и учреждены были игры. Велика была радость родителей, обретших сына: любуясь на него, они повели его в свои царственные чертоги.
Одна лишь Кассандра, провидевшая будущие судьбы своего рода, противилась принятию Париса в дом Приама, но ее, по обыкновению, никто не хотел слушать. Этой очаровательной девушке от Аполлона был послан дар провидеть будущее, но за ее непокорность[46] вещий бог наложил на нее великую кару: никто не верил предсказаниям прозорливой девы.
3. Похищение Елены
Внезапное изменение в судьбы Париса, ставшего из бедного пастуха троянским царевичем, заставило его позабыть мечты о счастье, обещанном Афродитой; богиня сама напомнила ему наконец о поездке в Спарту, где жила Елена. Дочь Зевса и Леды, Елена, была женой спартанского царя Менелая из рода Атрия[47].
Еще в годы первой своей молодости она славилась красотой по всей Элладе. Тезей с Пирифоем похитили девушку из Спарты, но ее братья – отважные Диоскуры Кастор и Полидевк, сыновья спартанского царя Тиндарея, супруга Леды, освободили сестру из рук похитителей и возвратили ее в дом своего отца[48].
В скором времени в Спарту отовсюду стали стекаться искатели руки Елены и Тиндарей недоумевал, кого из них выбрать в зятья: он печалился и не знал, что делать: ему казалось, что когда сделает он выбор, остальные женихи, оскорбленные отказом, поднимут спор и брань и станут мстить как ему, так и молодой чете.
Тут мудрый Одиссей, царь Итаки[49], дал Тиндарею совет – предоставить выбор самой Елене, с женихов же взять предварительную клятву, что они не только не станут мстить тому кого девушка изберет себе в мужья, и даже при необходимости будут оказывать ему помощь и защиту. Так Тиндарей и поступил. Женихи дали требуемую клятву, и Елена избрала себе в мужья Менелая. Перед смертью Тиндарей передал зятю власть над Спартой, сыновьям же своим, Кастору и Полидевку, предоставил Амиклы. Так Менелай стал спартанским царем.
Парис, при помощи своей защитницы Афродиты, построил у подножия Иды крепкий корабль – на этом корабле собирался он плыть в Грецию и привезти Елену в Трою.
Любящая и преданная ему нимфа Энона, провидя замыслы Париса, плакала и молила его остаться дома; но глух был юноша к ее мольбам. Хотя Энона и примирилась со своей судьбой, но не перестала отговаривать Париса от поездки в Спарту: провидела она, какую гибель уготовит он родной земле, если похитит жену Менелая.
И прозорливец Гелен, вещий сын Приама (брат Кассандры), предостерегал брата и пророчил ему несчастья и гибель; но Парис, побуждаемый Афродитой, не внимал ничему и, радостный, полный светлых надежд, сел па корабль и поплыл к берегам прекрасной Эллады. Со скорбью в сердце взглянула Кассандра на парус отплывающего корабля и, обращаясь к отцу и ко всему собравшемуся народу, воскликнула:
– Горе, великое горе родной земле и нам, ее чадам! Вижу я: пламенем объяты святыни Илиона, и сыны его, распростертые во прахе, исходят кровью. Вижу: победители влекут за собою рыдающих жен и дев – влекут их из разрушенной Трои в далекую чужбину на позорное, тяжкое рабство!
Так восклицала Кассандра; но зловещим словам ее и на этот раз никто не поверил.
Во время плавания Париса на море поднялась страшная буря; но не смутился он перед той бурей, не потерял отваги и смело плыл дальше к берегам Греции. Плывя мимо берегов фессалийской земли, он издали видел высокие бойницы Фтии, родины Ахилла, видел потом Саламин и Микены, где жили в то время Аякс и Агамемнон, и прибыл наконец в Лакейский залив, в который изливает свои волны Эврот, многоводная река Спарты. Здесь, при устье Эврота, вышел Парис на берег и вместе с Энеем[50], сопутствовавшим ему по воле матери своей Афродиты, пошел по долине реки внутрь страны.
В Амиклах они посетили Диоскуров, братьев Елены, и были радушно приняты ими. Потом оба отправились в Спарту, к царю Менелаю. Достойный властитель встретил пришельцев за порогом своего дома, дружески приветствовал их и ввел под свою кровлю. Во время обеда Парис в первый раз увидел хозяйку дома Елену и поднес ей дорогие дары. Красота Елены очаровала его; со своей стороны и Елена не осталась равнодушной к своему гостю. В скором времени Менелаю срочно потребовалось отплыть на остров Крит[51]. Не предчувствуя никакой беды, он беззаботно стал собираться в путь и перед отъездом поручил жене усердно заботиться о гостях все время, пока они будут оставаться под кровом его дома. Лишь только Менелай отплыл, Парис стал убеждать Елену бежать с ним в Трою, в царство отца его Приама. Елена согласилась и, покинув дом супруга и свою малолетнюю дочь Гермиону, последовала за чужеземным юношей, успевшим совершенно овладеть ее сердцем. Перед отплытием Парис завладел множеством драгоценностей, принадлежавших Менелаю, и перенес их на свой корабль.
4. Предупреждение Нерея
Во время обратного плавания Париса к берегам Трои корабль его был внезапно остановлен божественным старцем Нереем. Всплыл Нерей из пучины морской и, поднявшись над волнами, остановил корабль и изрек похитителю жены Менелая пророческое слово:
– На погибель себе везешь ее в дом свой! Сильной ратью встанут эллины и пойдут вслед за вами; расторгнут они союз ваш и сокрушат древнее царство Приама. Горе! Сколько пота прольют мужи, сколько трудов понесут всадники и кони их, сколько героев дарданских падет в кровавых сечах! Яростью кипит Паллада и облекается уже в шлем свой и в доспехи. И тщетно будешь ты надеяться на помощь Афродиты: тщетно станешь уклоняться от битв, хорониться в своем дому от тяжеловесных копий и кносских[52] стрел: прахом и кровью покроются твои юные кудри. Или не страшны тебе ни Одиссей с Нестором, ни Аякс с Тидеевым сыном Диомедом[53]? Как робкая лань от волка, побежишь ты в бою от Тидида! Гнев Пелида Ахилла замедлит гибель Илиона, но когда исполнится время – пламя пожрет твердыни Пергама, в прах падет Илион и погибнет царство Приама!
Так возвестил Нерей и снова погрузился в водную пучину.
Устрашил он беглецов появлением своим и предсказанием, но ненадолго: скоро забыли они про него и беззаботно плыли дальше. На третий день пути прибыли они к берегу Трои: Афродита управляла их плаванием и послала им попутный ветер.
Быстрая вестница богов Ирида дала знать Менелаю о том, что произошло нечто важное в его доме. Поспешно отплыл он с Крита и, прибыв в Спарту, собственными глазами увидел, что Елена покинула его дом и что сокровища его похищены.
Полный скорби и гнева, отправился он к брату своему, могучему царю Микен Агамемнону, женатому на сестре Елены Клитемнестре; с ним хотел посоветоваться Менелай о том, что ему делать. Агамемнон разделил скорбь и негодование брата и дал ему совет – немедленно идти войной на Трою и пригласить с собой всех царей ахейской земли.
В силу клятвы, данной Тиндарею, все ахейские цари, искавшие прежде руки Елены, обязаны были помочь Менелаю – они должны были или возвратить ему супругу, или отомстить дерзкому похитителю.
Прежде всего Атриды (Менелай и Агамемнон) отправились в Пилос, к престарелому и славному герою Нестору[54], сыну Нелея.
Перед очами многоопытного старца проходило уже третье поколение людей: первое – поколение сверстников его юности – давно уже сошло с лица земли; Нестор царствовал над сынами их, а когда и они вымерли, – над поколением, за ними последовавшим. Будучи еще юношей, Нестор был свидетелем гибели своих братьев и отца, умерщвленных Гераклом; впоследствии он вместе с лапифами бился против кентавров, победил Акторидов*, участвовал в калидонской охоте и в других славных предприятиях старого времени. Любили и чествовали ахейские народы мудрого и благодушного старца: славным памятником прошлого, живым оракулом древних дней был он перед людьми; охотно делился он сокровищами своей мудрости со всяким, кто просил у него совета. И теперь, когда Атриды прибегли к нему за утешением и советом, он сумел наставить и утешить их. Рассказал он Агамемнону много примеров того, как боги мстили виновным за вероломство и злодеяния, и поддержал в нем намерение идти на Трою войной. Сам Нестор изъявил готовность принять участие в походе и взять с собой обоих доблестных сынов своих: Фрасимеда и Антилоха. Хотя и не было в старце прежней силы, но не угасли еще в душе его воинственный пыл и отвага юности. Вызвался также Нестор сопутствовать Атридам в их путешествиях по различным странам Эллады для созывания героев на брань против Трои.
Атриды охотно приняли предложение всеми чтимого старца и вместе с ним отправились странствовать по Элладе. Прибыли они на Крит.
Критский царь Идоменей, внук Миноса, был издавна в тесной дружбе с сынами Атрея и тотчас же изъявил готовность участвовать в походе на Трою.
Принял участие в их деле и Диомед, доблестный, воинственный сын Тидея[55], бывший в то время царем в городе Аргосе: он охотно согласился идти под Трою вместе с другом и соратником своим Сфенелом. Вслед за ними пристали к Атридам сын эвбейского царя Навплия мудрый Паламед; царь Эты Филоктет, сын Поя, обладавший стрелою Геракла, без которой нельзя было взять Трои; сын Теламона, могучий Аякс[56], царь Саламинский, – он шел в поход вместе с братом своим Тевкром; вступил в рать Атридов и Аякс Локрийский, сын Оилея, отважный, мужественный герой, называемый, в отличие от Аякса Саламинского, Младшим Аяксом.
Много и других вождей и героев готовы были идти под Трою: большая часть их шла, чтобы сдержать клятву, данную Тиндарею; иных же увлекало желание славы, жажда подвигов. Но как те, так и другие согласны были в том, что в лице Менелая, одного из знаменитейших ахейских вождей, была оскорблена и опозорена вся Эллада и что обида эта не могла оставаться без отмщения.
Разумный и хитрый сын Лаэрта Одиссей (Улисс), царь Итаки, недавно вступивший в брак с красавицей Пенелопой[57], не имел желания покидать жену и своего малолетнего сына Телемаха[58] и плыть на войну в далекую Трою. Когда Атриды, вместе с Нестором и Паламедом, прибыли в дом Одиссея, он прикинулся помешанным: запряг в плуг осла с быком и стал пахать землю и засевать ее солью. Паламед провидел обман; он взял Телемаха и положил на полосу, по которой Одиссей проходил плугом. Дойдя до места, где лежал младенец, Одиссей остановился и сознался в притворстве. Не было у него теперь предлога отказаться от участия в предприятии Атридов, не сдержать клятвы, данной Тиндарею; стал он собираться в поход, но с того дня затаил в душе непримиримую злобу к Паламеду.
Не было в рати Атридов еще одного великого юноши – Ахилла, сына Пелея, царя фтийского, и бессмертной Фетиды. Юный Пелид был цветом героев Эллады, и без него ахейцам нельзя было сокрушить твердыни Илиона – так предсказывал им вещий Калхас, микенский прорицатель, отправлявшийся вместе с другими в поход под Трою. Ахиллу суждено было стяжать в той войне громкую, бессмертную славу, но не дано было возвратиться под кровлю отчего дома. Божественная мать его Фетида знала судьбу сына и старалась отвратить ее. Когда Ахилл был младенцем, она очищала его тело огнем и умащала амброзией, дабы сделать его бессмертным[59].
Раз ночью Пелей увидел, что супруга его держит младенца над огнем: в ужасе вскочил он с ложа и бросился на нее с обнаженным мечом. Испуганная Фетида убежала из Пелеева дома и скрылась в морской пучине, в обителях отца своего, седовласого старца Нерея. Пелей же отвел сына на гору Пелион и отдал на воспитание кентавру Хирону. Мудрый кентавр обучал младенца управляться с конями и охотиться на диких зверей, учил его ратному делу и игре на лире; питал он младенца печенью львов и диких вепрей, мозгами медведей и развил в своем питомце такую силу, что на седьмом году он одолевал львов и вепрей, без собак догонял быстроногих оленей.
Когда Атриды отправились набирать дружину, чтобы идти войной на Трою, Фетида увезла сына на остров Скирос, к царю Ликомеду. Здесь хотела она укрыть юношу от судьбы его: одетый в женское платье, Ахилл жил в доме Ликомеда, неотличимый между дочерьми царя. Вещий старец Калхас открыл Атридам, где скрывается Ахилл, и хитроумный Одиссей, вместе с Диомедом, отправился на Скирос. В одежде странствующего купца вступил он в дом Ликомеда и разложил перед царевнами свои товары: пышные одежды, дорогие украшения, а также и различные боевые доспехи и оружие. В то время как царевны рассматривали товары и любовались ими, спутники Одиссея, остававшиеся на дворе царского дома, затрубили в военную трубу, застучали оружием и подняли громкий крик.
Услышав звуки трубы и боевые крики, царевны в ужасе разбежались: Ахилл же, схватив меч и копье, бросился из горницы, навстречу мнимым врагам. Так был открыт юный герой, и Одиссею нетрудно было убедить его принять участие в походе под Трою – Ахилл охотно согласился. Вместе с ним шел на войну и верный друг его Патрокл, и старец Феникс. Некогда Феникс, будучи еще юношей, бежал от своего отца и был радушно принят Пелеем: в младенческие годы Ахилла он часто укачивал его у себя на коленях, горячо любил его и не мог расстаться с ним и теперь.
Все вожди и герои, пожелавшие участвовать в походе под Трою, собрались в храме аргосской Геры, находившемся между Аргосом и Микенами; здесь совещались они о приготовлении к походу и о выборе вождя. Главным вождем над всеми ахейскими ратями выбран был Агамемнон, сын Атрея, внук Пелопса. Богатствами своими и славой Агамемнон превосходил всех других ахейских вождей: под его властью находилась большая часть аргосской земли и все соседние с ней острова: кроме того, он царствовал над Коринфом, Сикионом и Ахайей. Во всей Элладе не было царя, равного могуществом Агамемнону.
5. Первая неудача в походе под Трою
Когда все было готово к отправлению в поход, вожди со своими дружинами и кораблями собрались в Авлиду[60]. Сюда стекались воители из всех стран Эллады: ратных мужей собралось более ста тысяч; они помещались на 1186 кораблях.
Большая часть собравшихся греков была из Ахайи[61] – из Ахай и пришли, например, дружины Агамемнона и Ахилла. Потому поэты и называют обыкновенно рать греков, бившихся под Троей, ахейской ратью; а так как верховным вождем над ней был аргосский царь Агамемнон, то называют ее также и аргосской ратью, а иногда – данайской: ахейцы, жившие в Аргосе, прозывались данайцами – по имени древнего героя Даная.
Войска, прибывшие в Авлиду, собрались у алтарей, сооруженных около высокоствольного платана, вблизи светловодного источника.
Здесь приносили они богам жертвы и просили себе помощи и успеха в предпринимаемом деле. Тут послали им боги великое знамение: страшный, красноцветный дракон вышел из-под одного алтаря и поднялся на вершину платана. На древесных ветвях, между листьями, висело птичье гнездо – было в нем восемь птенцов, с ними, девятая, сидела мать – всех их, вместе с матерью, пожрал дракон и после этого превратился в камень. Дивились греки и недоумевали, что значит увиденное ими. Встал тогда вещий Калхас и, обратясь к ним, сказал:
– Чему дивитесь вы, кудреглавые ахейцы? Миродержавный Зевс послал нам великое знамение: хоть и поздно свершится исполнение его, но покроет оно нас бессмертной славой. Как дракон разорил гнездо и пожрал в нем птенцов вместе с матерью их, так и мы разорим Трою: но девять лет придется нам биться под ее стенами и только на десятый год возьмем мы высокотвердынную, широкую своими улицами Трою.
Радостными криками отвечали греки на слова прорицателя и, полные надежд и мужества, поспешили к кораблям и поплыли к берегам Азии. Они высадились в Мизии, стране тейфранийской, над которой царствовал Телеф. Сам Телеф происходил из Аркадии: он был сыном Геракла и Авги, дочери тегейского царя Алея.
Страшась гнева своего отца Алея[62], Авга отнесла новорожденного младенца в горы, а сама убежала в Азию, где нашла себе приют у мизийского царя Тейфра.
Младенец же, брошенный в пустыне, был вскормлен ланью и найден потом пастухами. Когда Телеф возмужал, он отправился и Дельфы и вопросил оракула о своем происхождении; оракул велел ему идти в Мизию, к царю Тейфру. Здесь нашел Телеф свою мать, вступил в брак с дочерью Тейфра и стал наследником его престола.
Пристав к берегам Мизии, ахейцы были в твердой уверенности, что прибыли уже в троянскую землю, и стали разорять и опустошать страну. Телеф вышел на ахейцев с сильным войском и вступил с ними в бой. Отважный и доблестный Ферсандр, сын Полиника, внук Эдина, первый пал в той сече, пораженный копьем Телефа; греки были отбиты и отброшены к кораблям. Тут бросился на Телефа Ахилл, и вокруг них разгорелся кровавый бой: на одной стороне бился Телеф со своими друзьями, на другой – Ахилл, Патрокл, Протесилай и другие греческие герои. Наконец греки должны были отступить вторично, и только Ахилл с Патроклом продолжали биться с мизийцами. В этом бою в первый раз увидел Ахилл геройское мужество и силу своего друга: раненый, Патрокл не отступал ни на шаг от Ахилла; с тех пор стали они еще более неразлучными друзьями.
Но вот Пелид одолел наконец Гераклова сына и обратил его в бегство. Мизийцам пришлось бежать по виноградникам: Телеф, по воле оскорбленного им Диониса[63], запутался в чаще виноградных лоз и был здесь настигнут Ахиллом.
Ранил его Пелид копьем, но ранил не насмерть. При помощи подоспевших друзей Телефу удалось убежать от врага и скрыться в городе. Только на следующее утро, подбирая трупы павших в битве, греки узнали, что они бились не с врагом, а с союзником своим, сыном великого героя их Геракла, чтимого всеми народами Эллады.
Заключили они с Телефом мир и стали убеждать его идти вместе с ними на Трою; Телеф был готов оказать грекам всякую услугу и помощь, но от похода на Трою отказался: он был женат на одной из дочерей Приама.
Расставшись с Телефом, греки отплыли из его владений в троянскую землю. Во время плавания их на море поднялась страшная буря и разнесла корабли в разные стороны.
После долгих странствований по морю различными путями ахейцы снова собрались в авлидскую гавань.
6. Стан в Авлиде. Принесение в жертву Ифигении
(Еврипид. «Ифигения в Авлиде»)
Прибыв в Авлиду, греки вытащили корабли свои на сушу и расположились станом вблизи моря. Многие из участвующих в походе разошлись по домам своим, ибо были уверены, что не скоро еще можно будет отправиться в поход вторично: не было у греков такого человека, который мог бы провести корабли их к берегам Трои. Было сказано ахейцам от оракула, что путь к Трое может им указать только Телеф, недавно бившийся с ними и при заключении мира отказавшийся от всякого участия в войне против Приама. Не знали ахейцы, как заставить его провести их войска к Трое; по внезапно дело приняло благоприятный для них оборот. Рана Телефа не поддавалась никаким врачебным средствам, воспалилась и болела сильнее и сильнее. Он отправился в Дельфы и узнал от прорицателя, что исцелить его от раны может только тот, кто нанес ее. Поспешно отправился тогда Телеф в Микены, к царю Агамемнону – через него думал он просить Ахилла о помощи. Чтобы избежать оскорблений, чтобы не быть узнанным в стране тех, с которыми он недавно еще бился, Телеф принял вид нищего: оделся в лохмотья и. хромая и опираясь на костыль, неузнанный подошел к царскому дому. Прежде чем Агамемнон увидел его, Телеф успел открыться его жене Клитемнестре и испросить у нее совета и содействия. По ее наставлению он выхватил из колыбели Ореста, сына Агамемнона, подбежал с ним к домашнему жертвеннику и стал грозить Агамемнону, что разобьет младенца о камень, если он, царь, не исполнит просьбы человека, угнетенного бедой и болезнью. Узнав, в чем дело и желая спасти жизнь сына, а также памятуя слова оракула, Агамемнон тотчас отправил гонцов за Ахиллом. Ахилл объявил послам, что он несведущ во врачебном искусстве, не может исцелить Телефа, а потому и не последует за ними к царю Агамемнону. Тут стал убеждать Пелида мудрый Одиссей и так объяснил ему смысл гадания, слышанного в Дельфах Телефом: «Не о твоем искусстве говорил Аполлон, а о силе копья твоего: копье твое нанесло рану Телефу, оно подаст ему и исцеление». Послушался Ахилл слов Одиссея, настрогал с копейного острия железа и посыпал теми стружками рану Телефа: стихла боль, и рана исцелилась. Благодарный Телеф охотно согласился тогда провести ахейские корабли к берегам Трои.
В скором времени в Авлиду собрались все соратники Атридов и готовы были вторично плыть к Илиону. Но отъезд их замедлился надолго: Артемида подняла над морем неблагоприятный для греков ветер.
Гневалась богиня на Агамемнона за то, что он убил однажды посвященную ей лань и, убив, горделиво воскликнул: «Сама Артемида не могла бы ловчее сразить быстроногого зверя!»[64]
Ахейцы, горевшие нетерпением сразиться с врагом, должны были ждать перемены ветра и проводить время в бездействии. Чтобы занять их и избавить от скуки, Паламед изобретал различные игры[65]; но ни игры, ни боевые упражнения не могли успокоить воинов. К довершению несчастий в ахейском стане появились губительные, повальные болезни; роптавшие войска готовы были восстать против вождей своих. В это время вещий Калхас возвестил вождям ахейской рати: только тогда богиня смилостивится и отвратит от ахейцев гибель, когда принесена ей будет в жертву дочь Агамемнона – юная Ифигения.
Первоначально гадание Калхаса известно было только Агамемнону, Менелаю да Одиссею. Агамемнон никак не соглашался предать смерти любимейшую из своих дочерей и скорее готов был отказаться вовсе от похода и от всякой славы, чем пожертвовать ею. Он призвал к себе глашатая Талфибия и велел ему обойти шатры ахейцев и распустить дружины. Менелай всеми силами старался убедить брата в необходимости пожертвовать дочерью для общего блага; долго убеждал и молил он его, и наконец Агамемнон уступил. Он послал к своей супруге гонца с письмом и велел ей немедленно прислать Ифигению в авлидский стан: «Ахилл, писал Агамемнон, не хочет выступать в поход до тех пор, пока не получит руки Ифигении».
Вскоре, однако, в сердце царя снова пробудилась отеческая любовь во всей ее силе; тайно от всех он написал ночью письмо Клитемнестре и приказывал ей не присылать дочери в Авлиду: Ахилл будто бы согласился отсрочить заключение брака. В ту же ночь передал он это письмо одному своему старому рабу и велел ему спешить в Аргос. Однако Менелай, боявшийся, чтобы брат его не отказался от своего решения принести дочь в жертву прогневанной Артемиде, всю ночь бродил вокруг его шатра и поймал раба с письмом в ту самую минуту, как тот хотел выйти из стана. Прочитав письмо, Менелай поспешно вошел в шатер царя Агамемнона и стал корить его и осыпать горькими упреками.
– Помнишь ли, брат, – восклицал он в негодовании, – как ты, желая приобрести верховную власть над ратью, упрашивал всех ахейцев идти на войну против Трои? Ты в то время открывал двери свои для всех и со всеми был ласков, всем старался угодить, даже самым ничтожным в войске. Но как быстро изменился ты, лишь только добился желаемого: тебя не узнавали и лучшие из твоих друзей, к тебе никому не стало доступа! Не так поступают достойные мужи: чем более возносит их судьба, тем более пекутся они о друзьях.
Когда дул на море противный нам ветер и дружины роптали, готовы были покинуть стан и разойтись в разные стороны, ты был поражен тогда и с отчаянием спрашивал у всех, что тебе делать; боялся ты в то время, как бы не утратить власти над ратью, не лишиться славы. И когда Калхас, просветленный откровением богов, велел тебе принести в жертву Артемиде дочь, ты изъявил готовность покориться воле прогневанной богини и послал гонца за Ифигенией. Теперь же тайно от всех шлешь ты жене новое письмо – не велишь присылать дочери, не хочешь пожертвовать ею для общего нашего блага! Ты поступаешь так же. как и многие: стремишься к власти и славе, а лишь только дело дойдет до жертвы, позорно отступаешь, отказываешься и от того, что уже дано тебе. Только знай: гибельна такая слабость; желающему стать первым в народе надлежит быть доблестным и твердым.
Упреки брата скорбью и гневом преисполнили сердце царя Агамемнона, но обуздал он свой гнев и сделал попытку на язвительную речь Менелая отвечать спокойно, без гнева и страсти.
– Скажи мне, – отвечал он, – за что ты злобишься на меня, чего от меня хочешь? Желаешь, чтобы я возвратил тебе Елену? Но ведь я не могу исполнить твоего желания сам ты видишь. Ты бы прежде тщательней берег жену: твоя вина, что не ты уберег ее; а мне, не виноватому ни в чем, из-за чего же мне искупать твою вину такой тяжкой, ужасной жертвой Честолюбие мое возмущает тебя? Да почему ж и не искать мне чести? Ты коришь меня за то, что я был готов совершить гибельное дело, да передумал, изменил намерение; безумствуешь ты, укоряя меня: не могу я отдать на заклание дочери для того чтобы возвратить тебе жену! Никогда не подниму я руки на дочь; денно и нощно терзался бы я и проливал горькие слезы, если бы совершил это кровавое дело».
Братья продолжали еще спорить и упрекать друг друга, как вошел глашатай и объявил Агамемнону, что Ифигения уже прибыла в стан. Сама Клитемнестра привезла ее в Авлиду привезла также и сына Ореста. Утомленные длинным и трудным путем, от остановились вне лагеря, у источника, выпрягли усталых коней и пустили их по лугу. Ахейцы толпа ми спешили взглянуть на прекрасную дочь своего вождя и, не зная ничего о намерениях Агамемнона спрашивали друг у друга: зачем велел царь привезти дочь в ратный стан. Одни полагали, что Агамемнон обещал руку дочери кому-нибудь из вождей и хотел совершить брак до отправления в поход; другие думали, что царь соскучился по семье своей – потому и вытребовал в Авлиду и супругу, и детей; некоторые же говорили: «Неспроста прибыла царевна в наш стан: она обречена на жертву Артемиде, властительнице Авлиды».
Самого Агамемнона весть о прибытии супруги и детей привела в отчаяние. Как взглянуть ему теперь на Клитемнестру? Она ехала к нему в уверенности, что везет дочь к брачному алтарю, и должна теперь узнать, что то был обман: дочь их пойдет не к брачному алтарю, а к жертвеннику гневной богини! А сама Ифигения – как зарыдает она, когда узнает о судьбе своей, как будет молить отца, чтобы не отдавал он ее на смерть, не обрекал на заклание! Даже Орест – не в силах еще будет младенец понять, какое дело совершается в семье, но и он поднимет крик и станет плакать вслед за другими.
Тяжело было Агамемнону: мучился он и скорбел и не находил себе спасения. Страдальческий вид его тронул сердце Менелая: жаль его стало Менелаю, жаль стало и несчастной девушки; подошел он к брату раскаялся перед ним, что оскорбил его упреками и злой, язвительной речью, и отказался от всех требований своих.
– Утри слезы, брат, прости меня: я беру назад все, что говорил тебе перед этим. Омрачился мой разум; безумен я был, как малоумный, пылкий сердцем юнец; вижу теперь, каково поднимать руку на детей своих! Распусти дружины, разойдемся по домам; не допущу я, чтобы для меня ты принес такую неслыханную ужасную жертву!
Благородное слово брата порадовало Агамемнона, но не рассеяло его печали.
– Доброе, великодушное слово сказал ты, Менелай – отвечал Агамемнон, – но не спасти мне теперь дочери. Рати ахейцев, собравшиеся здесь, заставят меня принести ее в жертву. Калхас возвестит волю богини перед всем народом; а если бы старец и согласился молчать – про его гадание знает Одиссей. Честолюбив и хитер Одиссей и любим народом; он, если захочет, возмутит все войско: умертвят нас с тобою, а потом и Ифигению. Если же соберусь я бежать мне от них в свое царство – они всей ратью пойдут вслед за мною, разорят города мои и опустошат мою страну. Вот каким беспомощным горем одарили меня боги! Об одном прошу тебя, брат: позаботься, чтобы Клитемнестра ничего не знала о судьбе дочери до самой той поры, когда не падет она под жертвенным ножом. Хоть этим облегчи мою скорбь».
Между тем Клитемнестра въехала в стан и приближалась к шатру супруга. Менелай оставил брата, а Агамемнон один пошел навстречу супруге и детям и старался скрыть свою печаль и отчаяние. Лишь только успел он сказать несколько слов с Клитемнестрой, подбежала к нему Ифигения и, радостная, нежно обняла отца.
– Как рада я, что вижу тебя опять, после долгой разлуки! Только что же ты мрачен так, чем озабочен ты, отец?
– Много забот у вождя, дитя мое!
– О, полно сокрушаться заботами, отец: проясни чело, взгляни на нас с братиком: мы опять с тобою; будь же весел, оставь свою суровость.
– Я рад, дитя, что вижу тебя такой веселой.
– Рад, а у самого текут слезы из глаз!
– Больно мне думать, что вскоре опять мы расстанемся, и расстанемся надолго.
– Ах, если б можно было и нам отправиться с тобою в путь.
– Скоро отправишься ты в путь – в далекий путь, и вспомнишь ты во время того пути об отце своем!
– Что же – одна я отправлюсь в путь или вместе с матерью?
– Одна: и отец, и мать, далеко будут от тебя.
– Что бы ни было, отец мой, ты только скорей возвращайся к нам из похода!
– Прежде чем выступить в поход, мне нужно принести еще здесь жертву, и при этом жертвоприношении ты не будешь праздной зрительницей.
Не мог Агамемнон продолжать далее разговора с дочерью, нисколько не предчувствовавшей близкой гибели своей; снова слезами наполнились его глаза и, обласкав дочь, он велел ей идти в приготовленный для нее шатер. После ухода Ифигении Клитемнестра стала расспрашивать мужа о роде и достатке жениха их дочери и о том, что было приготовлено для брачного празднества и какие приготовления нужно будет еще сделать Тяжело было Агамемнону скрывать от супруги убийственную истину. Мрачно и коротко отвечал он на ее расспросы и посоветовал ей наконец возвратиться назад, в Микены, и остаться там до дня бракосочетания.
– Неприлично, – говорил он, – жить женщине в воинском лагере, среди мужчин, да и дочери, оставшиеся дома, нуждаются в присмотре и заботах матери.
Клитемнестра не послушалась мужа и не согласилась предоставить ему заботы об устройстве брачного торжества. Безутешный, вышел тогда Агамемнон из своего шатра и пошел к Калхасу: надеялся он, что провидец найдет, может быть, средство спасти его дочь от смерти.
Немного спустя к шатру Агамемнона поспешно подошел Ахилл и стал расспрашивать у рабов, где ему найти царя. Не мог Ахилл совладать со своими мирмидонянами: требовали они, чтобы Агамемнон или плыл немедленно к берегам Трои или распустил дружины; да и самому Пелиду, болевшему сердцем по славе, невыносимо стало праздною бездействие. Клитемнестра услыхала голос Ахилла и, узнав от рабов, кто это, вышла к нему из шатра и дружески приветствовала его называя нареченным зятем.
– О какой помолвке говоришь ты? – спросил ее изумленный Ахилл. – Я никогда не искал руки вашей дочери, и Агамемнон ни слова не говорил мне про свадьбу.
Застыдилась тогда Клитемнестра и, смущенная стояла перед Ахиллом, потупив очи в землю: непристойными показались ей теперь ее речи к юноше, и не помышлявшему вступать в брак с их дочерью. Ахилл старался успокоить растерявшуюся царицу.
– Не смущайся, – сказал он ей, – и не сердись на того, кто подшутил над тобой: мне же прости, что я, изумленный твоими речами, опечалил и смутил тебя.
Тут вышел к ним из шатра старый раб, которого Агамемнон посылал с тайным письмом в Микены: раб тот служил еще отцу Клитемнестры и последовал за нею в дом ее супруга. Трепеща от страха, он открыл своей госпоже, что Агамемнон намерен принести дочь в жертву Артемиде. Ужаснулась Клитемнестра, пала к ногам Ахилла и, рыдая, обняла его колена.
– Не стыжусь я, – говорила она, – припасть к ногам твоим: я – смертная, ты же – сын бессмертной богини. Помоги нам, спаси мою дочь! Брачный венец возложила я на ее голову, когда везла ее сюда, а теперь должна одеть в могильные ризы. Вечный позор будет тебе, если ты не защитишь и не спасешь нас! Заклинаю тебя всем, что тебе дорого, божественной матерью твоей заклинаю тебя – защити нас: видишь, я не у алтарей ищу себе защиты, а припадаю к твоим коленам. Нет у нас здесь защитника, нет человека, который стал бы за нас; если и ты отвергнешь мои мольбы, дочь моя погибнет.
Тронут был Ахилл мольбами и рыданиями царицы и вознегодовал на Агамемнона за то, что дерзнул он злоупотребить его именем, дабы обмануть свою супругу и похитить у нее дочь. Поднял Пелид громко стенавшую Клитемнестру и сказал ей:
– Я буду твоим защитником, царица! Клянусь Нереем, божественным родителем матери моей Фетиды: не коснется твоей дочери никто из ахейцев, даже сам Агамемнон. Я был бы презреннейшим из трусов, если бы позволил именем моим привлекать людей к смерти! Если допущу Агамемнону исполнить, что он задумал, – я навеки запятнаю свое имя!
Так говорил царице Ахилл и дал ей совет – попытаться сперва упросить мужа, смягчить его сердце мольбою, ибо доброе, от сердца исходящее слово имеет иногда более власти, чем сила. Дав еще раз обещание быть бдительным защитником Ифигении, Ахилл удалился.
Возвратясь в свой шатер в твердом намерении принести дочь в жертву Артемиде, Агамемнон с притворно спокойным видом сказал супруге:
– Приведи ко мне дочь: я все уже приготовил для ее бракосочетания: готова и священная вода, и жертвенная мука, и телицы, кровью которых окропляют при заключении браков алтари Артемиды.
– Сладкие речи льются из твоих уст, – воскликнула полная гнева и ужаса Клитемнестра. – Дело же, которое ты замыслил, – страшное, злодейское дело! Поди сюда к нам, дочь моя, и знай, что хочет сделать над тобой отец; возьми с собой и Ореста.
И когда Ифигения вошла в шатер отца, Клитемнестра продолжала:
– Посмотри, вот стоит она перед тобой – покорная, готовая во всем повиноваться твоей воле. Скажи ты мне: неужели же и вправду ты хочешь отдать дочь на заклание?
– Горе мне, злополучному, – воскликнул Агамемнон в отчаянии. – Погиб я, открыта моя тайна!
– Все знаю я, – продолжала Клитемнестра. – Самое твое молчание и твои вздохи обличают тебя. Ради чего обрекаешь ты на смерть нашу дочь? Чтобы возвратить Менелаю Елену? Правду сказать, великая цель, достойная кровавой, страшной жертвы! Из-за чьей-то распутной жены жертвовать детьми, отдавать за непотребное то, что для нас всего дороже! Когда ты уйдешь на чужбину, а я возвращусь домой, – как взгляну я на опустелые покои дочери и что скажу другим дочерям, когда они станут спрашивать меня о сестре? И ты – как осмелишься ты поднять к богам руки, обагренные кровью дочери: чего молить у богов детоубийце! Скажи еще мне: почему именно наша дочь должна пасть жертвой у алтаря богини? Отчего не созовешь ты вождей и не скажешь им: «Вы хотите, арговяне, плыть во фригийскую землю? Бросим же жребий о жертве: пусть жребий решит, чья дочь должна пасть у алтаря Артемиды. Почему же сам Менелай не хочет пожертвовать своей дочерью Гермионой? Ведь вы идете на войну из-за его обиды! Что же молчишь ты? Отвечай – уличи меня, если слово мое лживо; если же я говорю правду – одумайся, не поднимай руки на дочь, не отдавай ее на заклание!
Тут пала к ногам Агамемнона и сама Ифигения и, рыдая, стала молить его о пощаде.
– О, отец мой! – говорила дева. – Если бы даны были мне уста Орфея, двигавшие горами! Но бессильно слово мое, сила моя в слезах и стенаниях. Молю и заклинаю тебя: не губи меня; сладок мне свет солнца, не отсылай меня в обитель тьмы! Что мне до Париса с Еленой? Разве виновата я, что Парис похитил жену у царя Спарты! О, брат мой, заступись за сестру; плачь вместе со мною, моли отца младенческими слезами своими, чтобы не обрекал он меня на смерть! Сжалься надо мною, отец, пощади меня!
Но неумолим был Агамемнон и не изменил своего решения.
– Знаю я, что делаю! – воскликнул он. – Не меньше тебя, жена, люблю я дочь; тяжело мне отдавать ее в жертву Артемиде, но не могу я не исполнить воли богини. Видите, какой сильной ратью окружены мы, сколько могучих вождей в медных доспехах собралось здесь, в Авлиде: никому из них не бывать под Троей, если я не принесу в жертву дочери, – Калхас возвестил это; а дружины ахейцев волнуются и ропщут, что так долго не плывем мы к Илиону: горят они нетерпением отомстить дерзкому похитителю жены Менелая. Если я буду сопротивляться воле богини, возвещенной Калхасом, ахейцы умертвят всех нас. Не ради Менелая приношу я дочь в жертву, а для блага всей Эллады– откажись я, меня силою заставят сделать это ахейцы!
С этими словами Агамемнон вышел из шатра. И едва успел он удалиться – в стане поднялся шум, послышались крики и звон оружия; Ахилл поспешно прибежал к шатру Агамемнона и стал облекаться в доспехи, словно готовясь идти в бой. Все ахейское войско было в волнении.
Одиссей открыл народу то, что слышал от Калхаса, и воины взволновались и готовы были силой заставить Агамемнона принести дочь в жертву. Ахилл выступил один против всех и торжественно объявил, что не дозволит поднимать ножа на девушку, обещанную ему в супруги; на доблестного юношу бросились все, даже и сами мирмидонцы, и на месте побили бы его камнями, если бы он не успел спастись бегством. Несчетной толпой, с грозными криками пошли тогда ахейцы, предводимые Одиссеем, к шатру Агамемнона и намерены были тотчас же схватить Ифигению и вести ее к алтарю Артемиды.
Ахилл же, облеченный в боевые доспехи, с мечом в руке, поджидал толпу у царского шатра: он решился силой отражать силу и не выдавать Ифигению. Кровавая, страшная сеча должна была разгореться перед шатром царя Агамемнона.
Сама же Ифигения внезапно вырвалась из объятий рыдающей матери и с геройской твердостью воскликнула:
– Не плачь, мать моя, и не ропщи на отца: не можем мы идти против воли рока. Великодушен и мужествен наш защитник, но не отстоять ему нас с тобою. Слушайте, что положили мне на сердце боги. Не страшусь я более смерти и охотно иду к жертвеннику умирать за дело Эллады. На меня устремлены теперь взоры всех арговян, я открываю им путь к враждебной Трое, я паду жертвой за честь ахейских жен: никогда более не посмеет варвар похитить арговянку. Счастливая смерть неувядаемой славой увенчает меня – славой освободительницы родной земли! Доблестному же сыну Пелея не следует жертвовать жизнью для спасения девы и вступать из-за нее в бой со всем войском аргосским. Нет, если Артемида избрала меня в жертву, я не стану сопротивляться воле богини и охотно пойду к ее алтарю. Рада я пасть под ножом жреца, вы же плывите к берегу Трои, разрушайте ее твердыни: развалины Трои будут моим памятником».
– Великодушно слово твое, благородная дочь Агамемнона! – восторженно воскликнул Ахилл. – О, как бы счастлив был я, если бы богам угодно было даровать мне твою руку!
Но подумай; страшна смерть душе человека; коли пожелаешь, я готов спасти тебя и супругой увезти отсюда в дом свой.
– Много вражды между мужами, много убийств причинила дочь Тиндарея; из-за меня же не прольется крови: ты не поднимешь руки ни на кого из ахейцев, не падешь и сам под их мечами.
– Если такова твоя воля, достойная дочь Эллады, – сказал Ахилл, – я не дерзаю прекословить тебе и отхожу от тебя; но если ты, придя на место заклания, содрогнешься сердцем и изменишь мысли, то я поспешу тогда к тебе на помощь и спасу тебя из-под ножа жреца.
После этих слов Ахилл удалился.
Ифигения стала утешать рыдавшую мать и уговаривала не скорбеть о ней, не оплакивать ее, умирающую столь славною смертью; потом призвала она слуг отца и велела вести себя к месту, где находился жертвенник Артемиды. Клитемнестра, по настоянию дочери, осталась в шатре. Громко зарыдала несчастная царица, когда осталась одна, и, рыдая, пала на землю, терзаемая скорбью и отчаянием.
Перед станом ахейцев, на цветущем лугу, в священной дубраве, стоял жертвенник Артемиды. Сюда собрались греки и густой толпой стали вокруг жертвенника богини. Ифигения, сопровождаемая слугами, прошла сквозь изумленную толпу и стала около отца. Тяжкий вздох вырвался из груди Агамемнона; он отвернулся от дочери и одеждой закрыл лицо, орошенное слезами. Девушка же, обратясь к отцу, сказала:
– Взгляни на меня. Зачем ты отвращаешь от меня глаза? Я не по принуждению – добровольно пришла сюда умереть за ахейский народ. Будьте счастливы все, и да даруют вам боги победу и скорое возвращение на родную землю! Пусть никто из арговян не прикасается ко мне: я сама подойду к жертвеннику и бестрепетно предстану перед жрецом».
Изумилось все войско греков, видя геройское мужество и великодушие царевны. Глашатай Талфибий повелел толпе хранить молчание. Вещий жрец Калхас, стоявший у жертвенника, обнажил острый жертвенный нож и положил его в золотую корзину, потом надел венец на голову девы. Подошел тогда к алтарю и Ахилл; взял он корзину с жертвенной мукой и сосуд со священной водой и, обходя вокруг алтаря, окропил его этой водой и так взывал к Артемиде:
– Прими, о богиня, жертву, приносимую тебе ахейским народом и царем Агамемноном; преклонись на милость, пошли нам благополучное плавание и победу над народом Приама!
Атриды, все ахейское войско и все вожди народов стояли молча, потупив очи в землю. Взял Калхас нож и занес его над девушкой: все смолкло вокруг; безмолвно стояли ахейцы и, затаив дыхание, ждали роковой минуты. Вдруг, перед очами всех, совершилось великое чудо! Калхас нанес удар, но в ту минуту, как нож коснулся шеи девушки, – девушка исчезла, а на месте, где стояла она, явилась раненая, объятая предсмертным трепетом лань. Вскрикнул от изумления Калхас, вскрикнуло и все войско ахейцев.
– Видите ли, ахейцы? – радостно воскликнул вещий старец. – Вот какую жертву избрала себе богиня: неугодно было ей, чтобы алтарь ее обагрился кровью благородной Ифигении. Радуйтесь: богиня примирилась с нами; пошлет она нам теперь счастливое плавание и победу над силой Илиона!
Мужайтесь; сегодня же оставим Авлиду и отправимся в путь по Эгейскому морю.
Когда жертвенное животное было сожжено на алтаре и Калхас еще раз призвал богиню на помощь, войско радостно и поспешно побежало к кораблям: начинал уже дуть попутный ветер. Агамемнон отправился в шатер, чтобы сообщить супруге о том, чем кончилось жертвоприношение; оба они были уверены, что дочь их была приобщена к сонму бессмертных.
Ифигения же была похищена богиней и перенесена на берег дальней Скифии (в племя тавров); здесь должна она была служить жрицей в одном из храмов Артемиды[66].
7. Первые девять лет войны
Путь из Авлиды в Трою был проделан благополучно. Из ахейских героев злой рок поразил только одного – царя Филоктета, обладавшего стрелой Геракла. Когда корабли ахейцев достигли небольшого и безлюдного острова Хрисы, находящегося вблизи Лемноса, пловцы вышли на берег и стали искать алтарь нимфы Хрисы: ахейцам было сказано от оракула, что не взять им Трои, если не принесут они на том алтаре жертвы. Алтарь Хрисы построен был Ясоном в то время, как он собирался идти в Колхиду; на нем совершил жертвоприношение Геракл, отправляясь под Трою. Филоктет, бывший спутником Геракла во время его похода под Трою, знал, где стоит алтарь, и вызвался провести к нему своих спутников. Лишь только подошел он к месту, где стоял полуразрушенный уже жертвенник, как из кустов внезапно выскочил дракон[67], страж святыни, и укусил героя в ногу. Страшно разболелась рана, наполненная губительным, разъедающим ядом; денно и нощно страдал Филоктет и не знал покоя. Нельзя было ахейцам приносить жертв и творить возлияний: священнодействия прерывались стонами и криками страдальца. К тому же гной, вытекавший из раны, распространял зловоние. Все это вредно действовало на войско, и вот Атриды сошлись на совет с Одиссеем и порешили удалить от рати благородного героя, впавшего в несчастье при служении общему делу.
Подплывая к Лемносу, вожди пересадили страдальца, объятого в то время глубоким сном, на другой корабль и отвезли на скалистый, пустынный берег. Положив подле спавшего Филоктета лук со стрелами, одежду и некоторое количество пищи, они предоставили его судьбе.
Девять лет прожил несчастный один среди угрюмых скал, покинутый и забытый всем миром; только на десятый год вспомнили о нем ахейцы: поняли они, что без стрелы Филоктета не взять им неприступных стен Трои, и послали гонцов отыскать героя и привезти его в ахейский стан.
Когда греки подплывали к Трое, троянцы сильной ратью вышли им навстречу в намерении не допустить их высадиться на берег. Предводителем троянцев был Гектор, старший сын Приама, мужественнейший и великодушнейший из всех героев Илиона; сам же Приам был в те годы уже стар и слаб и не мог лично участвовать в войне.
Грекам от оракула было сказано, что тот из них, кто первый вступит на троянскую землю, погибнет. Знал это фессалиец Протесилай и решился пожертвовать собой – все другие ахейцы страшились и медлили сходить с кораблей, а он бестрепетно ступил первый на землю Трои и тут же пал, пораженный копьем Гектара.
Когда весть о смерти Протесилая дошла до юной супруги его Лаодамии, она впала в безутешную скорбь и стала молить богов преисподней, чтобы возвратили они ей супруга хоть на три часа – хоть бы три часа только провести ей на земле с нежно любимым супругом! И боги аида вняли мольбам ее: Гермес отвел Протесилая на землю. Когда же пришло ему время снова возвратиться в обитель теней, Лаодамия умерла вместе с ним. На фессалийском берегу Геллеспонта, напротив Трои, показывали впоследствии место, где был похоронен юный царь с супругой; на их могиле росли вязы. Весенней порой ветви деревьев, обращенные в сторону Илиона, раньше других ветвей покрывались зеленью и цветами; но зелень и цветы быстро увядали и падали на землю, напоминая ранним увяданием своим о безвременной смерти благородного героя.
После того как Протесилай пал за своих соратников, греки быстро сошли с кораблей на сушу, горя нетерпением отомстить троянцам за смерть героя. Тут завязалась кровавая сеча, и много доблестных воителей полегло на том месте, много пало как ахейских, так и троянских героев. Между греками яростней всех других бился в той битве Ахилл, между троянцами – Гектор и союзник Трои – царь Кикнос. Кикнос царствовал в Колонах, в троадской земле; род его шел от владыки морей Посейдона и нимфы Каликэ. Был Кикнос исполин ростом и силой; неустрашимый и твердый как железо, телом он был бел, как лебедь, отчего и получил свое имя[68]. Будучи родственником и соседом Приама, он поспешил на помощь троянцам, лишь только заслышал о приближении аргосской рати к берегам Трои, и теперь губительно свирепствовал в рядах врагов: никто из ахейцев не мог устоять против Кикноса. Видя это, устремился на него с колесницы своей Ахилл и, потрясая копьем, громко воскликнул:
– Кто бы ты ни был, троянец, умирая, ты можешь утешиться тем, что пал от копья Ахилла, сына Фетиды! – С этими словами Пелид бросил в противника копьем. Тяжеловесное копье попало прямо в цель: ударилось острием в грудь Кикноса, но не поранило его.
Изумился Ахилл, а Кикнос воскликнул:
– Не дивись, сын богини, и не думай, что броня со щитом защитили меня от твоего копья; доспехи я ношу для красы, а если бы снял я и броню, и шлем, и бросил бы щит – ты и тогда не нанес бы мне раны. Ведь я не сын какой-нибудь нереиды, а сын великого, мощного бога, имеющего силу и власть и над Нереем и над дочерьми его, и над всем царством вод морских.
Так воскликнув, Кикнос в свою очередь бросил копье в Ахилла и попал ему в щит: пробило копье медь щита и девять толстых воловьих шкур, облекавших его, и застряло острием в десятой шкуре. Вынул Ахилл копье из щита и во второй раз метнул его в противника, но и тут не нанес ему раны. В третий раз бросил Пелид копье, и третье копье не повредило Кикноса, хотя он стоял перед врагом не покрытый никакими доспехами.
Яростью вскипел тут юный герой ахейский и, испытав рукой острие копья, бросился на ликийца Меноита.
– Посмотрю я, рука ли моя ослабела, или притупилось копье!
Так воскликнул Пелид и, бросив копьем в Меноита, поразил его в грудь и ранил его насмерть. Быстро выхватив копье из дымившейся еще кровью раны, Пелид бросил им в Кикноса: копье отскочило от него, как будто ударилось в скалу.
Извлек тогда Пелид меч из ножен и с мечом устремился на врага; прорубил он Кикносу шлем и щит, но не мог нанести ему ни одной раны. Тогда Пелид левой рукой высоко поднял щит свой и трижды ударил им врага по лицу: правой же держал меч и рукояткой меча наносил Кикносу удары в виски. Не выдержал этого троадский герой и обратился в бегство. Ахилл погнался за ним и преследовал его до тех пор, пока тот в изнеможении не упал на землю. Придавив Кикноса щитом и коленом наступив ему на грудь, Пелид задушил противника, стянув ему шею ременными подвязками шлема[69].
Гибель Кикноса навела на троянцев ужас: быстро отступили они и заключили с греками перемирие, дабы предать земле тела павших в битве. Кончив обряд погребения, ахейцы вытащили корабли па берег и вблизи моря, в долине между горами Сигейоном и Ройтейоном, устроили себе шатры. Два сильнейших героя в войске – Ахилл и Аякс – поставили свои шатры на двух противоположных концах стана: Ахилл – у Сигейона, Аякс – у Ройтейона; Одиссей же поставил шатер в середине стана, вблизи шатра Агамемнона, у того места, которое предназначалось для народных собраний. Весь стан свой ахейцы обвели высокой насыпью.
Устроив стан, греки послали в город Менелая и Одиссея – для переговоров о выдаче Елены и сокровищ, похищенных вместе с нею из Менелаева дома. Благородный и мудрый Антенор, один из наиболее почетных троянских старцев, принял послов в своем жилище и разделил с ними трапезу. Узнав, зачем пришли ахейские послы, Приам созвал на совещание весь троянский народ.
Менелай с Одиссеем вышли перед собранием троянцев и объявили, чего требуют ахейцы от царя Приама и граждан Трои. Речь Одиссея произвела сильное впечатление на собравшийся народ, и когда он окончил, Антенор[70] признал требования греков справедливыми, а народ порешил возвратить послам Елену и похищенные у Менелая сокровища. Парис всеми силами противился решению народа; его поддерживали другие сыновья Приама, и Антимах[71] предложил даже схватить Менелая и предать смерти. Этому воспротивились и Приам, и Гектор, и большинство граждан; большая часть народа была все еще согласна с Антенором и требовала, чтобы Елена была возвращена Менелаю вместе с сокровищами, похищенными у него Парисом. Но под конец совещания встал с места предсказатель Гелен, один из сынов Приама, и смутил разум троянцев, возвестив, что боги обещают сынам Илиона заступничество и помощь в предстоящей войне. Троянцы поверили Гелену и удержали у себя Елену, а послов, угрожавших им местью и войной, выслали из город.
Тогда греки приступили к осаде Трои.
8. Начало осады Трои
Трижды пытались они ворваться в город, пробив городскую стену: по попытки их были безуспешны. Война должна была завязаться надолго: у греков было недостаточно войска, чтобы оцепить город со всех сторон, а троянцы, страшась силы Ахилла, не решались делать вылазки и вступать в битву в открытом поле. Началась тогда война мелкая, но опустошительная. Более всех других ахейцев свершил славных ратных дел Ахилл: и с моря, и сухим путем нападал он на троянские города и на города союзников Трои, взял тридцать три города, жег и опустошал в них жилища граждан, мужчин предавал смерти, а жен и детей уводил в неволю. Добыча, взятая из завоеванных городов, доставлялась в стан и делилась между ахейцами.
В Гипоплакских Фивах[72] жил царь Киликии Ээтион, отец Андромахи, супруги Гектора. Ахилл пошел на Фивы войной и предал смерти семь сыновей царя – всех в один день, потом взял город и умертвил самого Ээтиона, престарелого, но мужественного героя. Правда, боясь гнева богов, Ахилл не снял с него доспехов, а сжег тело на костре вместе со всем блестящим вооружением убитого. Супруга Ээтиона, мать Андромахи, отведена была в стан ахейцев; впоследствии за пленную царицу был предоставлен дорогой выкуп, и она, получив свободу, возвратилась в Киликию, где в скором времени поражена была стрелой Артемиды. Вместе с другими пленницами из Фив в стан ахейцев приведена была и дочь жреца Аполлона Хриса, юная Астинома (Хрисеида). Незадолго до нашествия Ахилла она прибыла в Фивы навестить сестру Ээтиона Ифиною и принести жертву Артемиде. При разделе добычи арговяне отдали Хрисеиду царю своему Агамемнону.
Много терпели от Ахилла и сами троянцы: он сторожил их и не давал им выходить за стены города. Так, он пленил Антифа и Иса, сынов Приама; впрочем, оба они были вскоре выкуплены отцом из плена. Другого сына Приама – Ликаона, Ахилл, взяв в плен, продал на Лемнос.
Раз младший из сыновей Приама, Троил, выехал из города в поле: думая, что ахейцы стоят станом далеко от Трои, он хотел прокатиться по полю, невдалеке от городской стены. Вместе с ним вышла из города сестра его Поликсена; сопровождаемая несколькими вооруженными людьми, она пошла к ближнему колодцу, прикрытому густым кустарником и высокими, тенистыми деревьями. Троил, поездив в поле, вздумал напоить коней и погнал их к колодцу. Внезапно из чащи кустов показался Ахилл и, с копьем в руке, бросился на юношу. Троил и Поликсена, оба испуганные, пустились бежать; Ахилл погнался за ними на своем коне.
В это время старец Приам сидел на башне, над Скейскими воротами, выходившими к морю и стану ахейцев. Прибежал к нему сторож, смотревший в поле с другой башни, и сообщил ему весть о том, в какой опасности находится Троил. Старшие сыновья Приама, Гектор, Полит и Деифоб, поспешили па помощь к брату, но не поспели вовремя.
Быстроногий Ахилл догнал Троила вблизи Аполлонова жертвенника, у которого тот хотел искать защиты; здесь ахейский герой ухватил отрока за кудри, сбросил его с колесницы на землю и, умоляющего о пощаде, насмерть поразил копьем. Когда дети Приама, вместе с Энеем, подбежали к алтарю, перед ними лежал бездыханный Троил. Не успели они спасти юношу, но не покинули его тела, не оставили его на растерзание хищным птицам и зверям: вступили они в бой с Ахиллом, и герой должен был уступить численному превосходству их: он отступил и оставил им тело. Гектор понес его на своих плечах в город.
Царственный старец Приам и множество троянских мужей и жен, ожидая возвращения сыновей Приама и Энея, стояли на городской стене и смотрели в поле; громко зарыдали, увидев Гектора с телом Троила: жаль стало им мальчика, погибшего безвременной смертью.
С той поры Аполлон прогневался на Ахилла, дерзнувшего совершить убийство вблизи его алтаря; гнев бога и стал впоследствии причиной ранней смерти самого героя.
В первые же годы войны пал и Паламед, мудрый и правдивый царь эвбейский, принесший грекам так много пользы своими советами и изобретательностью. В то время как Атриды набирали войско, Паламед усердно убеждал всех, кого знал, принять участие в походе на Трою; большая часть вождей пошли в поход, именно убежденные речами Паламеда. В Авлиде он изобретал для тяготившегося бездействием войска различные занятия и игры, а во время голода в стане привез с острова Делоса дочерей Ания[73] (Элайо, Спермо и Ойно, которых прозвали ойнотрофами), обладавших способностью превращать в хлеб, вино и масло все, к чему только они прикасались.
Как в Авлиде, так и под стенами Трои он, зная силу трав, излечил многих ахейцев. Мужеством и благородством души он не уступал другу своему Ахиллу, с которым постоянно делил боевые труды: Ахилл охотно делал его соучастником всех своих предприятий. Провидя, что война с Троей протянется много лет, Паламед стал советовать ахейцам оставить брань и возвратиться в отечество. За такой совет многие из вождей восстали на Паламеда, а более всех Лаэртид Одиссей: с трудом его увлекли в поход, но когда ахейцы прибыли под Трою, он и слышать не хотел об окончании войны прежде, чем будут разрушены стены Илиона. Одиссей и прежде еще ненавидел Паламеда, а впоследствии ненависть эта возросла еще более: видел он, что Паламед превосходит его и мудростью советов, и изобретательностью и что ахейцы чтут эвбейского царя более, чем кого-либо из вождей. Одиссей воспользовался неудовольствием, которое произвели миролюбивые речи его противника на большую часть рати; он стал уверять ахейцев, что Паламед изменил своим и вошел в тайные сношения с троянцами. Увлеченный кипучей, непреодолимой злобой, Одиссей тайно от всех скрыл в шатре Паламеда мешок с золотом, потом написал к нему от имени царя Приама письмо, в котором говорилось об обещании предать троянцам стан ахейцев и о золоте, посланном, будто бы, за это дело из Трои.
Письмо это Одиссей тайком отдал одному из пленных фригийцев и велел отнести его Приаму. Но только лишь фригиец успел отправиться в путь, как на него напали Одиссеевы слуги и убили его, а письмо принесли к своему господину. Одиссей отправился к царю Агамемнону и обвинил Паламеда в измене; привели в царский шатер обвиненного – он не знал за собой никакой вины и не мог признать справедливыми возводимые на него обвинения. Тогда, по предложению Одиссея, вожди отправились в шатер Паламеда и, обыскав шатер, нашли в нем мешок с золотом: золота было такое именно количество, какое было обозначено в письме.
Улика была сильна; Агамемнон созвал к себе всех вождей ахейского войска и стал с ними судить Паламеда. Одиссей так убедительно доказывал его преступность, что судьи не захотели слушать никаких оправданий подсудимого, забыли все его прежние славные подвиги и заслуги и присудили побить изменника камнями. Наложили на Паламеда оковы и повели его на берег моря – здесь хотели совершить над ним казнь. Не произнес невинный страдалец ни одной жалобы, не обращался к губителям своим ни с какой мольбой, только, умирая, сказал:
– Нет правды среди людей, правда умерла прежде меня!
Так погубили ахейцы благородного Паламеда, лучшего из своих героев. Но смерть героя не прошла им безнаказанно. Когда ахейцы, возвращаясь в Элладу – уже по разрушении Трои, – достигли берегов Эвбеи, на море разразилась страшная буря: Навплий, отец Паламеда, чтобы отомстить ахейцам за убийство сына, расставил маячные огни на самых опасных местах прибрежья. Много ахейцев погибло в ту ночь в волнах бурного моря; те же, которые успели спастись и выйти на берег, пали под мечами эвбейцев.
Царь Агамемнон воспретил предавать погребению тело Паламеда, но праведный Аякс Теламонид не послушался повелений ослепленного гневом царя и с честью предал тело земле. Не верил Аякс, что Паламед действительно изменил грекам и хотел предать их стан в руки врагов.