Так, Н. С. Мордвинов в принципе считал освобождение крепостных желательным, однако пока несвоевременным и осуществимым постепенно, в течение долгого времени. Он писал: «Человек одарен деятельностью, умом и свободною волей; но младенец не может пользоваться сими драгоценными дарами, законом можно дать людям гражданскую свободу, но нельзя дать уменья пользоваться ею. Поэтому и свободу следует давать не сразу, а постепенно, в виде награды трудолюбию и приобретаемому умом достатку: ибо сим только ознаменовывается всегда зрелость гражданская»234.
Поэтому нужно проводить освобождение постепенно и назначать выкуп, за который крестьянин всегда сможет освободиться. Цена должна быть достаточно высокой, чтобы тот, кто хочет быть свободным, старался усовершенствовать свою деятельность и больше трудиться. Постепенно доля свободных людей будет расти. В итоге все получат выгоду: и крестьяне, и их владельцы, и общество в целом.
С. С. Уваров в секретной записке «О крепостном праве в России», переданной Николаю I в конце 1830 или в 1831 г. через А. Х. Бенкендорфа, констатируя, что «крепостное право, в принципе, не может быть защищено никаким разумным и искренним аргументом» и «должно быть отменено»235, отмечал чрезвычайную сложность и трудность его ликвидации и полагал, что на это уйдет два-три поколения. Мотивировал это он неподготовленностью крестьян к свободе и опасностью революции, предлагая принять во внимание «малую зрелость простого народа, огромное интеллектуальное пространство, которое отделяет его в России от высших классов, наследственную привычку к того рода гражданской и политической опеке, которую представляет в наши дни крепостничество, ряд религиозных и нравственных идей, который установил иерархическую связь между троном и хижиной, внутреннюю и домашнюю организацию с общим отпечатком феодального строя со всеми их преимуществами и изъянами <…>»236. Уваров полагал, что «самым вероятным результатом государственного переворота, упразднявшего крепостное право, рано или поздно была бы демагогическая реакция и анархия, высшие классы погибли бы вместе с теми идеями, которые они представляют, а трон был бы наверняка обрушен вместе с ними»237. Чтобы избежать этого, Уваров предлагал просвещать крестьян, постепенно приучая их к новому порядку вещей, и «внушить господам нравственную невозможность продолжать отношения, которые не находятся больше в гармонии с их чувствами так же, как и с их интересами <…>»238. Он надеялся, что постепенно помещики добровольно будут освобождать крестьян.
Подобно Уварову, и А. С. Пушкин считал, что освобождение крестьян несвоевременно, им можно дать свободу только тогда, когда они будут к этому готовы.
Путешествовавший по России в 1830–1831 гг. англичанин записал после беседы с ним, что Пушкин «того мнения (как все разумные и хорошие люди), что никакая большая и существенная перемена не может иметь места в политическом и общественном строе этой обширной и разнородной империи иначе, как постепенными и осторожными шагами, каждый из которых должен быть поставлен на твердую основу культурного подъема; или, другими словами, на просветлении человеческих взглядов и на расширении разумений. Многое еще остается сделать среди высших классов; когда они будут научены понимать свои истинные интересы и интересы своих бедных крепостных, тогда кое-что можно будет сделать, чтобы улучшить положение последних, – все это требует времени. Никакая перемена не может быть длительной, если не покоится на хорошей и прочной основе.
Русский крепостной находится еще не в таких условиях, чтобы желать и заслуживать освобождения от крепостной зависимости; если бы даже они однажды были освобождены от нее, то бóльшая часть добровольно или по необходимости возвратились бы под ярмо. Покровительство помещика подобно крылу матери, простертому над беспомощными птенцами; часто, очень часто они [помещики] несут из собственных запасов издержки по содержанию целых деревень, которые собрали плохой урожай или пострадали от болезни или других бедствий»239. И в предназначенной для публикации статье Пушкин отмечал, что «судьба крестьянина улучшается со дня на день по мере распространения просвещения… <…> Конечно: должны еще произойти великие перемены (по-видимому, речь идет об освобождении крестьян. – А. Р.); но не должно торопить времени и без того уже довольно деятельного. Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества…»240.
Близки к пушкинским и высказывания Ф. В. Булгарина. Он в 1820-х гг. подал записку в III отделение241, в которой высказывал мнение, что «крестьяне не могут всегда оставаться в нынешнем положении – и рано или поздно дойдет до топорной экспликации. <…> Для каждого сословия: дворянского, среднего и крестьянского – должен быть особенный, но один закон, т. е. права. <…> я полагал, что начать надобно с того, чтоб все хорошее, существующее в обычаях, сделать законом, т. е., разделив Россию по климатам, на три полосы, северную, среднюю и южную, все благоустройство (т. е. избрание в рекруты, барщину или оброк, сельское управление), существующие в образцовых имениях, – ввести законом во все имения. Это был бы первый шаг на этом поприще <…>. Объявить свободу вдруг – страшно, но можно действовать исподволь, так что чрез 50 лет дело сделается легко. Но начать когда-нибудь надобно»242.
Стоит упомянуть еще записку П. Д. Киселева «О постепенном уничтожении рабства в России» (1816)243, в которой выражено опасение народных восстаний и речь идет о необходимости дать свободу крепостным. Но в записке в то же время говорится, что «свобода может стать источником буйства», и предлагаются на первое время скромные меры, в частности запрещение иметь много дворовых. Аналогичный характер имело «Предположение о удобнейшем и безопаснейшем способе даровать свободу крепостным земледельцам в Великороссии» (1817) А. Ф. Малиновского, написанное по указанию А. А. Аракчеева244. Автор утверждал, что «привычка превратила состояние и тех, и других [помещиков и крестьян] в природное. <…> За добрым помещиком они рады век вековать. Поистине между сими земледельцами и помещиком существует издавна такая же связь, какая бывает в большой семье между отцом и детьми. Разрушать ее, как для тех, так и для других, вредно»245. Малиновский опасался, что освобождение крестьян может привести к упадку земледелия, исчезновению заботы помещиков о крестьянах, уменьшению подушной подати и числа рекрутов, распространению тяжб, своеволию крестьян, обеднению дворянства и т. д. На случай, если верховная власть все же решит освободить крепостных, Малиновский предлагал дать свободу тем, кто будет рождаться после 1812 г., с тем чтобы остальные оставались в крепостной зависимости. К этой же группе принадлежал подготовленный министром финансов Е. Ф. Канкриным проект освобождения крестьян (1818), в котором также шла речь о том, что держать крестьян в крепостной зависимости опасно, но и сразу отпускать их на волю нельзя, поскольку «такой внезапный переход расстроил бы до крайности народную производительность, взимание доходов общественных и частных, остановил бы движение большей части народных капиталов и имел бы самое пагубное влияние на нравственность многочисленнейшего класса русского народа», «крестьяне, не приготовленные к новому порядку, могли бы предаться необузданным порывам страстей»246. Канкрин предлагал провести освобождение поэтапно, причем последний этап должен был завершиться в 1880 г.247
Представители другой стратегии защиты крепостного права (ее можно назвать стратегией «особого пути») полагали, что крепостное право – очень полезное установление. Н. Г. Вяземский писал, например, что нужно только «исправить некоторые известные недостатки и, устранив злоупотребления, надлежит решительно бодрствовать в поддержании ныне существующего порядка вещей <…>»248. Защитники крепостного права подвергали критике просвещенческую идеологию, хотя во многом испытали ее влияние (В. Н. Каразин, Ф. В. Ростопчин, А. С. Шишков, Н. М. Карамзин, О. А. Поздеев, Правдин). Так, они тоже исходили из идеи всеобщего блага, однако совмещали ее с феодальным по происхождению положением об исходном, «природном» характере сословного неравенства, о различных функциях сословий в обществе. Тезису о договорном происхождении государства они противопоставляли тезис о религиозных, сакральных его истоках и патриархальном характере (монарх выступал как отец подданных, а помещик – как отец своих крестьян). Кроме того, важное место в их аргументации занимало положение о специфике истории, масштабов и природных условий России, имеющих следствием неприменимость к ней европейских стандартов и представлений.
Трактат В. Н. Каразина, наиболее яркая и подробная из работ такого типа, теоретически фундирован; этот апологет крепостного права подробно разбирает аргументы в пользу освобождения крестьян и стремится опровергнуть их249. Он, в отличие от других защитников крепостного права, обсуждает не только его, но и те общие представления об обществе, на которых оно основывается.