когда я лично прежде просил его о том, и он согласился! Лисенков, по врожденности ему подлости, подозревает меня в злом умысле, а у меня никакого злого умысла не бывало. Думаю я, напротив, что Лисенков лжет, чтоб получить от меня вторую расписку, на те же пятьсот рублей, и взыскать два раза, как к тому уже и клонилось, когда Лисенков объявил, что он потерял мою прежнюю расписку. И так прошу г. Жебелева, не вводя меня ни в какие сплетни, уплатить Лисенкову пятьсот рублей, но не иначе, как взяв у него расписку, которую я дал ему сегодня утром, и сию записку, чтоб Лисенков не мог взыскивать с меня два раза. Прошу г. Жебелева уплатить Лисенке, а за Пчелу расчет его дело – Жебелева.
Ф. Булгарин
14 января 1839 Спб.459
По-видимому, Лисенков получил деньги, которые ему был должен Булгарин, но тот все не присылал материалы для четвертого тома. Поэтому Лисенков в 1839 г. обратился с жалобой на Булгарина в Санкт-Петербургскую управу благочиния и другие инстанции.
В июле этого года Булгарин писал ему:
Подлостям твоим и лжи нет конца. Ты пишешь, что Антон Иванович460 не знает, что делать с сообщаемыми мною ему статьями для 4[-й] части, а я сам видел корректуру первого листа 4[-й] части! Что ты меня стращаешь пересылкою судебного дела из управы в губернию461! В намерении осрамить меня кому ты не жаловался? Министру просвещения, попечителю, обер-полициймейстеру462, графу Бенкендорфу и управе благочиния! А чем все это кончилось? Нет закона, чтоб принудить автора писать в срок, как писаря! Вспомни, что в нашем контракте стоит, что болезнь – освобождает меня от срока! Я тебя не хотел и не хочу обманывать, но дело задержалось само собою. Никаких бумаг гербовых я тебе не дам. Статей дал я старых на 6 печатных листов, а остальное в 4-й части дополнится повестью Митрофанушка, которую я привезу с собою в нынешнем месяце июле в Петербург – и делу будет конец. Пчелу, сообщенную тобою мне, получить ты без меня не можешь, потому что без меня нельзя входить в мой кабинет, а без моего выбора не позволяю тебе ничего печатать463. Сиди смирно и печатай, что дано мною Антону Ивановичу – я привезу окончание 4[-й] части, и к сентябрю ты выставишь его публике.
Молю бога, да воздаст тебе за все твои подкопы, гнусности, лжи и клеветы, которыми ты обременил меня, и да откроется пред светом злая душа твоя, как моя книга.
Презирающий тебя и гнушающийся тобою
1 июля 1839. Дерпт
Обещание свое Булгарин в очередной раз не сдержал. Лисенков 13 сентября 1839 г. опубликовал объявление:
В книжном магазине Лисенкова, в доме Пажеского Его Императорского Величества корпуса продаются печатающиеся книги: Сочинения Ф. В. Булгарина в 4 томах, до 80 печатных листов или 2200 страниц. Во всех 4 томах содержится 17 повестей, 21 статья о нравах, 18 статей юмористических, 4 статьи путешествий и большое юмористическое сочинение: Митрофанушка в Луне. Цена за 4 тома 15 руб. Отпечатанные 3 тома раздаются, а 4-й том оканчивается; издатель считает обязанностью объявить, что замедление выхода этой части произошло вовсе не от него, а от самого автора, который по сие время медленно доставляет рукописи; ныне же начальство обязывает автора, давшего контракт, окончить свое сочинение как можно скорее, и потому нет сомнения, что остальная часть скоро выйдет в свет. По отпечатании 4-го тома цена будет 20 руб.464
Через день после публикации этого объявления Булгарин, решив использовать свои связи в III отделении, отправил письмо Л. Дубельту с жалобой на редактора «Ведомостей Санкт-Петербургской городской полиции» В. С. Межевича, в котором писал: «“Полицейская газета” не имела права печатать объявления книжника Лисенкова в том виде, как оно напечатано. Лисенков объявил ко мне претензию, а я имею еще большие претензии к нему, и тяжба наша должна производиться на основании Ценсурного устава (Свод зак[онов]. Часть III, IV и V, стр. 166). До окончательного решения тяжбы формою суда никто не может принудить меня исполнить требования истца, и в целом мире не печатают решений, пока они не наступят. Здесь, со стороны полиции, явное нарушение законов!»465
25 апреля 1841 г. управа благочиния постановила взыскать с Булгарина 1 тыс. руб. ассигнациями, если он не выполнит условия контракта. В результате деньги были им уплачены.
В апреле 1842 г. Булгарин напечатал следующее объявление:
Позволив, по условию, книгопродавцу И. Т. Лисенкову перепечатать в трех частях сочинения мои из разных журналов, я обещал ему к четвертой части написать рассказ под заглавием «Митрофанушка в Луне», но до сих пор этого нового сочинения г. Лисенкову не доставил, а потому и прошу всех подписавшихся у него на четвертую часть моих сочинений избавить его, Лисенкова, от всякой ответственности. Я же принимаю на себя публично священную обязанность выставить четвертый том к нынешнему лету, в удовлетворение гг. подписавшихся. При сем долгом считаю объяснить насчет этого замедления, в котором я без вины виноват. Рукопись не только была написана, но даже проценсирована, и по несчастному случаю утрачена. Что тут делать? Писать вновь то, что уже было написано однажды, припоминая прежнее! Кто знаком, хотя несколько, с трудом воображения, тот знает, как это тяжело! Мучительнейшей пытки невозможно изобресть для головы литератора, как повторение однажды уже конченной работы! – Между тем г. Лисенков завел со мною процесс, как это было видно из «Полицейских ведомостей»466, и дело остановилось. Теперь прошу всех и каждого подождать спокойно недель шесть, и четвертая часть будет готова. Сим отвечаю на все вопросы, запросы и требования! Нельзя же истолочь мозг литератора в иготи467 и испечь пирог. Дело ума – дело невольное. Нейдет в голову мысль, так и пушечным ядром не вгонишь ее! 468
Но и через 6 недель рукопись Булгарин не предоставил. По требованию Лисенкова Булгарину запретили выезд из Петербурга, пока не сдаст издателю рукопись, а весной Булгарин обычно уезжал на все лето в Карлово.
Булгарин обратился к министру внутренних дел Л. А. Перовскому. Он писал:
Не только я, но и все, знающие меня, душевно убеждены, что муж столь высокого просвещения и справедливости как Ваше Высокопревосходительство, приказывая понудить меня к удовлетворению Лисенкова, не имели в виду запретить выезд из города литератору и назначить ему место, где он должен сочинять, и срок работы воображения. Изобретение сей тяжкой для меня кары принадлежит генерал-адъютанту Кокошкину, ибо ни в одном из европейских законодательств, равномерно и в русском законодательстве не существует закона, запрещающего выезд из города литератору для понуждения его писать, и напротив, везде литераторы ищут вдохновения и освежают свое воображение в поездках и сельском уединении. Выезд запрещается по денежным делам и уголовным преступлениям, а я ни гроша не должен Лисенкову, как свидетельствует его расписка, данная уже после контракта, по которому я не удовлетворил его единственно по несчастным обстоятельствам. Чего может требовать от меня Лисенков, когда он взыскал с меня двойную неустойку, и для вознаграждения себя за проволочку продает три части моих сочинений по той цене, какая назначена за четыре части, и могу ли я кончить для него статью больной, разлученный с семейством, заключенный противу воли в городе. Я только и жду, что генерал-адъютант Кокошкин заключит меня в тюрьму, на том основании, на каком он заключил меня в городских стенах!
Больной, призываемый в деревню болезнью жены и разными делами, я близок к совершенному отчаянию, которое самую жизнь делает мне несносною!
Господин министр просвещения в последнем отчете своем назвал нашу литературу сиротствующей469. Иностранные литераторы и путешественники, здесь находящиеся, едва верят, чтоб полиция назначила литератору срок к окончанию сочинения и, не основываясь ни на одном законе, стесняла личную свободу, запрещая выезд из города, особенно когда литератор представляет свидетельство о болезни, от которой жизнь его находится в опасности, и доказывает, что он уже кончил большую часть труда, за который его столь жестоко преследуют! Великий Тацит сказал великую истину: «Sic ingenia studiaque oppresseris facilius quam revocaveris»470. Я делаю, что могу, по силам и по времени, и никогда бы не довел себя до просрочки, если б не был принужден сочинять трижды одну повесть! Эта работа почти превышает силы человека!
От правосудия и человеколюбия Вашего высокопревосходительства смело надеюсь защиты и покровительства! Благоволите предписать господину генерал-адъютанту Кокошкину выпустить меня без замедления из столицы в Дерпт, к моему семейству. От этого зависит не только удовлетворение Лисенкова, столь сильно покровительствуемого генерал-адъютантом Кокошкиным, но спокойствие моего семейства и самая жизнь моя471.
По-видимому, письмо не возымело действия. Рукопись Булгарин предоставил в августе (правда, объемом не 10 а. л., как должен был по контракту, а всего 7,5 а. л.) и только в этом месяце смог выехать из Петербурга