927, где и я сделался снова жертвою, и бесчестный обман человека, за которого я поручился и должен платить928, окончательно усилили недостатки мои, и еще надобно прибавить к тому, что меня обокрали: едва только получил я в прошедшем году Высочайшее пособие и думал сберечь его, как из него похищено было у меня до тысячи рублей ассигнациями и никаких следов похищенного не отыскано. Я старался вознаградить все трудом. Мой обыкновенный урок работы был ежедневно с 4-х часов утра до 3-х пополудни, и опять вечером с 8-ми часов до 11-ти. И хотя, по стеснению моему, должен был я все отдавать за бесценок и все, что выручалось, поглощали мои неумолимые кредиторы, не однажды угрожавшие мне в прошедшем году тюрьмою, но все еще мог бы я биться, если бы наконец безмерный труд не подавил совершенно расстроенного моего здоровья. От утомления я почти лишился употребления правой руки. Врач мой помог мне; я усилил труд, и теперь припадок возобновился сильнее, так, что я едва с трудом двигаю рукою и едва могу, при беспрерывном отдыхе, написать сии строки. Все мои занятия тем разрушаются, хотя и мог бы я еще собрать силы души на труд честный и полезный. В прошедшем году кроме книги «Русские полководцы»929, за которую издатель ее930 удостоился щедрой награды Государя Императора, деятельно участвовал я в трудах Александра Ивановича Данилевского. Составленная мною, кроме многих других, биография незабвенного героя, генерала Дохтурова, имела счастие заслужить внимание Ваше931. Чувства души моей изложил я в трагедии «Ермак Тимофеевич»932 и на днях буду иметь честь доставить Вам мое сочинение «Столетие России, с 1745-го до 1845 года»933, которое, смею надеяться, заслужит одобрение Ваше. Но все (надежды? – слово нрзб. – А. Р.) начинают мои гибнуть теперь среди тяжкой болезни и угнетающей скорби…
Только чувство христианина может еще поддержать меня. «Молись и трудись!» – таков девиз, выбранный мною, но крайность, в коей нахожусь я, заставляет меня беспокоить Ваше Превосходительство. Вручая мне в прошедшем году, марта 7-го, Высочайше пожалованное денежное пособие, состоящее из тысячи рублей серебром, Вы позволили мне надеяться, что в уважение памяти благодетеля моего, князя Александра Николаевича (Голицына. – А. Р.), при безграничном великодушии Монаршем, я могу удостоиться его и в нынешнем году. И хоть до годового срока остается еще несколько недель, я осмеливаюсь покорнейше просить Ваше Превосходительство удостоить меня Вашим ходатайством у Его Сиятельства, Графа Алексея Федоровича, о возобновлении мне ныне Высочайшего пособия на сей год. Если есть на то воля милосердного Монарха, ему ли считать время срока милостям! Щедрости Царской нет пределов, а я лишен теперь всякой возможности работать, страдая жестокою болью правой руки моей, и тем более, что по словам почтенного врача моего, если я не дам ей некоторого отдыха, то могу вовсе лишиться употребления ее…
Да будет воля Божия! Может быть, и всего вероятнее, что мне осталось жить недолго. Остаток жизни моей посвящен Царю и Отечеству, пока дышу. Умирая, буду молиться за них!
С глубочайшим почтением и совершенною преданностью, честь имею пребыть Вашего Превосходительства Милостивого Государя покорнейший слуга Николай Полевой934.
Пока вопрос рассматривался, Полевой 22 февраля умер, но по приказу императора деньги (1 тыс. рублей) в дальнейшем ежегодно выплачивались его семье935.
В 1847 г. в справке III отделения о Полевом говорилось: «Хотя вначале направление Полевого было несколько свободомыслящее, но после 1834 года, когда запрещен был журнал его за критическую статью об одной драме Кукольника и когда в III отделении сделано было ему внушение, он в полном смысле исправился и до конца жизни был ревностнейшим поборником всех благих целей правительства»936. В качестве награды за свою деятельность он в течение жизни получил орден Св. Анны III степени и три бриллиантовых перстня937.
Подведем итог. В случае с Полевым III отделение успешно решило стоявшую перед ним задачу. Министерство народного просвещения с санкции императора лишило журналиста возможности в собственном издании последовательно пропагандировать свои реформаторские взгляды, при этом благодаря III отделению литератор лично не подвергся репрессиям и не снискал ореола мученика. Напротив, его время от времени поощряли: и морально, и материально (с помощью даров и даже регулярных прямых денежных выплат). Кроме того, руководители III отделения лично устно и письменно указывали ему на отклонения от «верных» взглядов. В результате если раньше в его деятельности было две стороны: с одной – критика отдельных недостатков и призывы к реформам, а с другой – восхваление монарха и России (причем скорее не ее прошлого и настоящего, а будущих перспектив), то теперь он отказался от критики и писал в основном тексты, полезные режиму (панегирические монархические статьи в газетах и исторические монархическо-патриотические книги и пьесы), был благодарен царю и III отделению за поддержку и, что любопытно, скомпрометировал себя в глазах оппозиционно настроенных читателей. В среде же лояльной публики правительственная поддержка литератора создавала власти репутацию просвещенной и поддерживающей литературу и искусство.
ФЕОКТИСТ УЛЕГОВ, АВТОР «ГОСТИННОГО ДВОРА РОССИЙСКОЙ СЛОВЕСНОСТИ»938
На карте русской литературы герой этой статьи, Феоктист Улегов, практически незаметен, его имени нет ни в одном биографическом справочнике. Максимум, что можно найти, это справка в указателе имен «Сочинений» А. А. Дельвига (Л., 1986), подготовленных выдающимся знатоком пушкинской эпохи В. Э. Вацуро. И звучит она так: «Улегов Феоктист Андреевич, поэт-самоучка». Немного лучше обстоит дело в исторической науке, где его имя несколько раз упоминалось в связи с историей демидовских заводов939. Однако и там биография Улегова почти не освещена. В то же время и по своей очень необычно сложившейся жизни, и по весьма специфическому по направленности творчеству он заслуживает исследовательского внимания. В настоящей статье впервые делается попытка дать жизнеописание и характеристику произведений этого литератора.
Феоктист Андреевич Улегов родился в 1803 г. в крепостной семье в Нижнетагильском горнозаводском округе, принадлежавшем уральским магнатам Демидовым. Отец его был портным при заводе. По свидетельству экономиста В. Д. Белова (происходившего из династии тагильских заводских служителей), «уральские заводы готовили у себя <…> все до последнего гвоздя»: «канаты и сальные свечи для рудников», «обувь рабочим», писчую бумагу, фаянсовые чернильницы и пр.940 Пошив рабочей одежды также входил в число вспомогательных отраслей тагильского хозяйства941. Но авторитет Андрея Улегова строился скорее не на профессиональной, а на духовной основе: правительственный агент С. Д. Нечаев называл его наставником здешней общины старообрядцев-поморцев и характеризовал как одного из «наиболее ревностных» ее представителей942. Старообрядцы – как поморцы, так и беглопоповцы – составляли на демидовских заводах многочисленные и влиятельные сообщества. Еще в 1760-х гг. Н. А. Демидов констатировал, что «ис прикащиков и служителей ревнителей церкви Божии нет, а все уклонились <…> во общество с раскольниками»943. При ужесточении конфессиональной политики во второй четверти XIX в. тагильские староверы писали о себе с достоинством: «Мы, стародавние жители <…> заводов <…>, местному начальству повинуемся и всякие возлагаемые на нас заводские повинности в работах со успешностию исправляем, а что касается до веры нашей <…>, то сия душевная принадлежность есть единого Бога»944.
С 10-летнего возраста Феоктист «находился в поденных работах на железном руднике при отборке под завалами железорудного щебню»945. Очевидно, Андрей Улегов желал, чтобы сын унаследовал его место в поморской иерархии, да и в заводской поднялся повыше. И то и другое предполагало некоторую образованность. Читать Феоктист научился в семье в раннем детстве. Он был очень религиозен и в молодости содействовал распространению этого толка старообрядчества. В 1816 г. 13-летний Феоктист был отправлен в Екатеринбург, где частным образом изучал грамматику, риторику, поэзию, латынь и священную историю. Учителем его был выпускник Пермской семинарии Авраамий Оглоблин946. Он к 1818 г. и приобщил Феоктиста (как и другого ученика из поморцев – екатеринбургского купца Василия Клюквина) к официальному православию947. Позднее отец Авраамий продолжил миссионерские труды, настаивая, что путь раскольников к истинной вере лежит через просвещение (для которого составил «Список духовных книг, нужных при всякой церкви»948), и вызывая многочисленные ответные жалобы старообрядцев949.