Но месяц!
Немыслимо.
Странно, с тех пор, как сказочник вылечил ее, приступы внутреннего холода больше не случались. Она перестала их бояться. И даже когда минул месяц без письма, а последняя денежка отдала свою силу, сердце не захотело совершить новое путешествие в серую страну. Ледяные клубни в нем больше не появлялись. Словом, не происходило ничего непостижимого, ничего сверхъестественного. Просто в груди сделалось тесно.
Ей нужна была его рука и его голос.
И, если отдать себе отчет в некоторых незначительных мелочах, ей нужно было его всё. Ольга впервые подумала, что понятие «жена» при определенных обстоятельствах перестает звучать устрашающе и чужеродно. Жена… И вот что – страшно?
Да ничуть. Страшно совсем другое.
На тридцать первый день его отсутствия в их доме появилось странное существо – пятилетний марсианин. Невысокий, бледный, с рыжей бородой, расходившейся надвое, словно вилы. Выглядел он неотличимо от землянина, и лишь слова его выдали инопланетную сущность. Упав на стул, он пожаловался на угнетающую силу тяжести в этих краях. Оказывается, он переселился пять лет назад из Рязани на Марс, сидел там всё это время безвылазно и отвык от избыточного веса.
Выпив чаю, марсианин решительно попросил еще. У них там научились выращивать помидоры, дыни, айву, кофе, пшеницу и ежевику; есть свой табак и свой виноград; в общественных оранжереях тут и там висят спелые плоды граната, но их никто не трогает – давно приелись… А вот чай по какой-то Господней прихоти не приживался в тех благодатных местах. Ну что ты будешь делать! Чай – либо контрабандный и очень дорого, либо вполне законный, но запредельно дорого. Распространился, знаете ли, своего рода чайный туризм на Землю…
Мать смотрела на пришельца с терпеливым удивлением, отец – неведомо почему – с угрюмой настороженностью, а она – со спокойной надеждой.
«Когда же ты до дела доберешься, драгоценный мой инопланетянин! Тридцать первая минута тридцать первого дня – это, знаешь ли, многовато… А ты идешь на второй литр без видимых усилий, и в ус не дуешь».
Должно быть, странный посетитель встретился с нею взглядом и что-то понял. Он даже на секунду выпустил из рук чашку, поставив ее на блюдце. Потом испугался, вновь схватил ее и поднес к губам. Судорожно глотнул.
– Это вы Ольга Ильина? То есть… простите… я забыл о приличиях… Не вы ли это, госпожа Ильина?
– Вылитая я это, господин пришелец.
– Оля!
Она сделала маме невинные глаза. А что, собственно?
– Э… У меня для вас послание от магистра полевой археографии Сергея Антонова.
Суховато сказал гостюшка… У нее впервые появилось подозрение, что весть, которую он так долго таил, может оказаться ничуть не радостной.
– Господин Антонов тяжело болен и, по отзывам врачей, скорее всего, умрет в ближайшие дни. Он не может исполнить обещание, которое дал вам, и в том не его воля, а Божья. Но он молится о вас, желает вам счастья и очень любит вас. И еще он очень жалеет, что не может подарить вам еще одну сказку. Это всё, что мне велено передать, госпожа Ильина.
– Как – всё? Какие глупости! Не может быть. Всё? Повторите еще раз, вы точно упустили какую-то… какие-то…
Он повторил слово в слово.
Мать помогла ей собрать вещи и сняла деньги со счета. На Марсе ходят только наличные, это Ольга знала как Отче наш.
Отец попробовал говорить с ней повелительно:
– Тебе стоит послушать меня и прислушаться к моим словам.
«А ведь он, пожалуй, думает, что может не отпустить меня».
– Папа, извини меня, времени осталось совсем немного. Капелька. Две минутки. Папа…
– Я не отпускаю тебя! И спешу сообщить тебе о причинах своего решения. Я вижу в твоем желании мчаться без оглядки на космодром одну только блажь. Блажь, причуду и ничего сверх того! Давай-ка сядем, успокоимся и поговорим, наконец, серьезно.
«Ты не сядешь, а я и подавно не сяду. Слабый ход, папа».
Оба, разумеется, остались стоять.
– В твоем возрасте, Ольга, юным мечтательным девушкам свойственно верить в красивую сказку. И наслушавшись сказок, ты почему-то не нашла ничего более рационального, как только возвести сказку вокруг себя. Того ли мы добивались от тебя с матерью все последние годы? Сколько в этом твоем поведении ответственности за свои поступки, сколько взрослости? Я вижу: ни на гран ни того, ни другого. Подчинившись минутной вспышке эмоций, ты собираешься на другую планету – поискать там сказку, стремительно улетучивающуюся рядом с тобой здесь, на Земле! Подумай здраво, свидетельствует ли о зрелости характера твое стремление убежать в сказку?
«Вот бы он успел за две минуты. Ах, как это было бы славно! Потому что трех у меня в любом случае нет».
– Более всего меня раздражает тот факт, что мой друг, взрослый человек, попытался завести с моей дочерью какие-то отношения безо всякого позволения с моей стороны. Разумеется, я в любом случае был бы против, но хотя бы поговорить как мужчина с мужчиной… Некрасиво! Ты молчишь и, я надеюсь, начала понимать мою правоту…
«Даже не знаю, как объяснить ему… Впрочем… Иногда лучше ничего не говорить, а то еще скажешь что-нибудь».
– Ты у нас совершенно несамостоятельный человек. Да ты просто ребенок! Ни разу в жизни ты хотя бы сутки не провела вне дома, вне нашего с мамой присмотра! Что тут говорить о столь длительном пребывании в большом и сложном мире, который тебе абсолютно не известен! К тому же ты сама отлично знаешь, насколько слабое у тебя здоровье… Если бы кто-то из нас мог сопровождать тебя, вероятно, этот бессмысленный вояж на Марс оказался бы возможным. Как своего рода учебно-экскурсионное путешествие, например. Но твоя мать нехорошо себя чувствует, к тому же ей элементарно тяжело отправляться в такую даль. А я слишком занят неотложными делами… Ты… Ольга! Не понимаю твоего поведения… Я же сказал, что ты никуда не едешь! Почему… ты… сумка… сейчас же… ты… куда… сумка… остановись немедленно… и сумку… свою…
Последние слова обращены были к закрывающейся двери.
«Не поймал», – только и подумала она, заводя кар.
Отец догнал ее, когда она стояла в очереди к регистрационной стойке на симферопольском космодроме. Она не отправилась бы домой ни при каких обстоятельствах. И, кажется, слишком сильно посмотрела на него, пытаясь взглядом выразить эту простую мысль. Трудно объяснить что-то, когда и так всё понятно. Во всяком случае, тебе – всё понятно. И непонятно, как другим может быть непонятно.
От ее взгляда отец отшатнулся.
Сгорбился.
Бессильно потер пальцами лоб.
Не драться же им!
Жалея его, она произнесла:
– Извини меня, папа. Извини меня. Я не в сказку еду. Я еду к живому человеку, который мне очень нужен. Я должна быть рядом с ним. Никаких сказок, папа. Просто так вот у нас получилось, уже не переиграешь. Прости меня, папа. Пожалуйста.
Лицо у него сморщилось – все мышцы старались не дать слезам выбраться наружу. Шагнув к дочери, он робко погладил ее по руке.
– Ну… ладно… Ладно. Ты… давай-ка там это…
Замолчал и добавил тверже:
– С богом, Ольга. И ты меня прости. Обязательно!
С этими словами он сунул ей две распечатки.
– Простишь? От него было два послания, но я… как-то… мне это всё не нравилось. И, строго говоря…
Наверное, она бы крепко разозлилась. Дурная вышла бы сцена – да еще при всем честном народе! Но мысли ее давно удрали с Земли на Марс, мысли ее давно стали марсианками, им уже не было никакого дела до чудесных, добрых, далеких землян. Они находились в данный момент на космодроме фактории Королев и озирались в поисках таможенной будки. Поэтому Ольга и ответила с такой легкостью:
– Конечно, папа. Ничего.
Отец хотел поцеловать ее в щеку, даже потянулся, но потом, наверное, решил, что выходит как-то неловко, нелепо… в семье так не делается… да и очередь… столько чужих людей. Не стал целовать. Прикоснулся к ее пальцам и попытался улыбнуться, а она попыталась улыбнуться ему в ответ. Не смея стереть с лица эту странную недоулыбку, он зашагал к стоянке частных каров у входа в здание.
Первое письмо сказочник отправил на десятый день после их расставания:
«Очень скучаю по тебе, очень люблю тебя. Помнишь, однажды ты водила меня на мол, убегающий в море, близ горы Аю-Даг? Мы еще говорили тогда о холодной душе Крыма, и ты сравнила ее со своей душой, со своим сердцем. А я возразил: у тебя душа не холодная, а зябкая. Она всё время мерзнет, ей всё время нужны сухие дрова. Ведь я именно это говорил, верно? Так вот, кое-что изменилось. Мне очень хотелось отогреть тебя, и в конце концов я сам стал зябнуть в те дни и часы, когда не мог делать это. Согревая тебя, пришелица из эфирного княжества, слишком хрупкая для нашего мира, я и сам согревался. Тепло бродило меж нами, как вода по сообщающимся сосудам: когда в одном недостача, она сейчас же восполняется из другого… Нынче, признаюсь, мне холодно без тебя».
Второе пришло дней через семь после первого:
«Я так скучаю по тебе, я так люблю тебя! Рад был бы вернуться на Землю поскорее – дела мои большей частью завершены, и мне нескоро потребуется вновь лететь на Марс. К несчастью, возвращение мое откладывается. Я подцепил какую-то местную хворь. Ничего серьезного, однако экспедиционный врач велел, для проформы, полежать в карантине с недельку. И теперь эскулапы международного госпиталя «Каперна» тратят на меня время, более необходимое для настоящих больных. Подожди еще чуть-чуть. Как только медики отпустят твоего сказочника, он без промедления явится к тебе».
Она взошла на борт межпланетного лайнера «Секрет» с одной мыслью: «Господи, сколько же он там валяется? Господи, помоги ему!»
– Послушайте, от нас мало что зависит… Что мы можем? В лучшем случае, гасить некоторые симптомы. Таких бактерий нет на Земле. Раньше, может быть, и были, но сейчас уже нет. И у нас, конечно, нет опыта борьбы с ними. Марсианской медицине, по большому счету, всего несколько лет… И я даже не представляю себе…