сворачивает влево, в узкую каменную теснину.
Чуйков давно уже следил за курсоводом вполглаза. А чего там смотреть? Дорога прямая, ровная, по низине идет. А Лысый Череп не проскочишь – радар его за версту покажет. Поэтому, когда краулер вдруг снова пополз влево, заметно кренясь и скрежеща гусеницами по склону, Генка не сразу сообразил.
Андерсон тоже не ожидал подвоха и от неожиданности топнул ногой по тормозу.
Краулер клюнул носом и сильнее поехал вбок.
– Газу! – очнулся Чуйков. – Утонем!
Американец крепко выругался, мотор взвыл, и краулер медленно, с трудом развернулся вправо. Сползание прекратилось. Свет лобового фонаря уткнулся в бешено крутящийся поток бурой воды.
– Там горловина, – кивнул Андерсон.
Судорожными рывками краулер выкарабкался из ловушки.
– Чуть в унитаз не смыло! – рассмеялся Генка.
Американец секунду смотрит на него непонимающе, потом хохочет от души…
А вот и Лысый Череп.
Краулер выехал на самую середину его плоской макушки и остановился.
Чуйков достал сигареты.
– Покурим?
Андерсон вынул из кармана толстую коричневую сигару.
– Настоящие скауты курят только «Гавану», док!
Закурили. Генка включил вентилятор. Ливень снаружи ослабел, стало светлее. Пол выключил фары. Кабину заполнил странный сиреневый полумрак. По стенам запрыгали серые тени от водяных струй.
– Эх, сейчас бы чайку горяченького! С лимоном! – размечтался Генка.
– У нас есть термос с кофе, – сказал Пол.
– А в столовке у Ленки сегодня на обед котлеты.
– И фруктовый суп…
– Дурень. Это не суп, а компот!
– Компот. Вкусно!
Помолчали.
– Слушай, Пашка, давай я поведу, а то у тебя вон руки трясутся. Устал?
– Спасибо, Джен. Я сам. Дорога очень трудная.
– Ладно. Тогда давай поедим по-быстрому и – вперед.
Выпили по кружке кофе, съели по галете с сыром. Андерсон аккуратно собрал крошки, закинул в рот и взялся за рычаги.
В этот момент скала под машиной вздрогнула и словно вздохнула. Сквозь шум дождя накатился тяжелый сердитый гул.
Чуйков схватился за подлокотники кресла, вытаращился на американца.
– Эт-то чего такое?!
– Наверное, землетрясение, – пожал плечами Андерсон. – Они тут часто случаются.
Краулер медленно съезжает с макушки Черепа и катится к бурому потоку, заменившему дорогу.
Чуйков успокоился и снова взялся «штурманить» на курсоводе.
Пол сказал:
– Выход из Вонючей низины очень узкий. Будь внимателен.
– Ты – лучший пилот, а я – твой лучший штурман, – повеселел Генка.
Краулер ползет вдоль почти отвесной гранитной стены. Сверху на машину падают целые ручьи. По броне стучат мелкие камни.
– Не пробьет?
– Это же танк! – улыбается американец. – Динозавра выдержит.
Слева сквозь дождевую завесу выступает еще одна каменная стена. Вот она, горловина.
Краулер сбавляет ход, почти крадется по расселине.
Внезапно снова накатывает низкий гул, от него почему-то неприятно закладывает уши, будто в самолете. Земля приподнимается вместе с тяжелой машиной, потом резко проваливается вниз.
У ух! У Генки лязгают зубы, и сосет под ложечкой.
Андерсон невнятно ругается и прибавляет газу.
Снова накатывает гул. Еще один толчок.
На крышу краулера обрушивается мощный удар. Дикий скрежет металла. Это в грузовом отсеке.
Чуйков решительно вылезает из кресла.
– Пойду гляну, как там груз.
Пол нахмурился.
– Осторожнее, Джен. Может быть пробоина.
– Ты же говорил, что это танк?
– Танк тоже можно повредить.
– Вот я и посмотрю.
Генка перебрался в заднюю часть кабины, толкнул дверцу грузового отсека.
Внутри темно, пахнет озоном. Закоротило, решил Генка. Пошарил справа, нащупал на полке фонарик. Зажег.
Желтый конус выхватил узкий проход между двух рядов стеллажей. Дальше – широкое пространство: каюта с двумя откидными койками и таким же столиком.
Чуйков пробрался в каюту, посветил по сторонам, потом на потолок. Ну, так и есть. Посередине, где крепилась лампа, торчит здоровенный каменный зуб. По его ребру на пол стекает тонкая струйка воды. А лампа болтается на обрывке проводки с другой стороны.
– Ни фига себе плюха! – громко говорит Генка. Луч фонаря упирается в угол: контейнер с вакциной на месте.
Там всё в порядке. Генка поворачивает обратно к кабине, и в этот момент краулер сотрясает еще один удар.
Чуйкову показалось, что упало само небо. Он не устоял на ногах, кубарем покатился назад, в каюту. Фонарь вылетел из руки и погас.
Темнота. Генка не сразу сообразил, что машина больше не движется.
Ощупью кое-как поднялся на ноги. Прислушался. Мотор краулера урчит на холостых оборотах, дождь по крыше молотит, а в кабине – тишина.
– Эй, Пашка!
Нет ответа.
– Пашка, кончай дурить! Отзовись!
Молчание.
Чуйков растопырил руки, нащупал ребра стеллажей, двинулся к кабине. Взялся за ручку, рванул дверцу на себя. Темно. Странно, подумал, приборная доска вырубилась, что ли? Шагнул вперед и едва не разбил нос о… гранитную стену.
– Что за напасть?!
Быстро ощупал холодный шершавый камень, заткнувший проход. Попробовал сдвинуть – куда там! Многотонная глыба намертво законопатила грузовой отсек и Генку в нем.
– Спокойно, брат, – сказал сам себе Чуйков. – Выход всегда есть.
Ну, точно! Аварийный люк над столом в каюте. Так же медленно, ощупью Генка вернулся в каюту. Минуты две ползал по полу, но фонарь отыскал. Дальше пошло легче. К стене каюты оказалась прикручена стремянка. Взобрался по ней, отвинтил запорный болт, уперся плечами в металлический блин. Люк не поддался. Генка надавил сильнее, раздался громкий щелчок, крышка улетела в дождливый сумрак.
Чуйков выбрался на покатую крышу и сразу увидел это. Огромный, величиной наверное с грузовик, ребристый сколок торчал на месте кабины краулера. Вернее, той части, где раньше сидел Генка. Остальная кабина была сильно смята, но боковые стойки уцелели.
Чуйков невольно сглотнул, когда понял, чего избежал. Следующая мысль ожгла кипятком: Пашка!
Метнулся, оскальзываясь, к кабине, сполз на подножку, пнул висящую на одной петле дверцу.
Американец так и сидел на своем месте, ухватившись левой рукой за рычаг. Правой руки у него не было. Так показалось Генке сгоряча. Он глянул на бледное, оскаленное лицо Андерсона, увидел закаченные белки глаз, определил – шок.
Дальше действовал как автомат.
Осмотреть пострадавшего, проверить пульс, дыхание. Без сознания. Это хорошо. Обойдемся местным анестетиком. Так, правая рука цела, но зажата между спинкой кресла пилота и камнем. Может быть раздроблена кость. Посветить фонариком на пол – следов крови не видно. Уже лучше. Где аптечка?..
Генка шарит рукой под креслом. Есть! Стальной ящик с красным крестом даже не помят. Так, что тут у нас?.. Анальгетик, анестетик, антибиотик… Вот, противошоковый препарат.
Генка рывком распахивает ворот комбинезона американца, заголяет ему левое плечо, прикладывает ствол инъектора. Пс-с! – препарат введен. Засекаем две минуты… снова проверяем пульс, дыхание…
Андерсон вдруг вздохнул и открыл глаза.
– Не двигайся, – строго говорит Генка. – Ты ранен.
Пол поворачивает голову, видит придавившую его глыбу.
– О, черт!
– Спокойно, Пашка. Прорвемся.
Генка сам не очень верит в свои слова. Краулер разбит, рация разбита, до Подгорного добрых тридцать километров. И дождь. Ливень.
– Нужна помощь, – тихо говорит Андерсон.
– Знаю, – отвечает Чуйков.
– Связи нет?
– Нет.
Помолчали.
– Руки не чувствую, – снова говорит Пол.
– Я ввел тебе «антишок». Часа на четыре хватит.
– Спасибо. А потом?
– Еще есть анестетик. Можно сделать блокаду.
– А потом?
Генка подумал.
– Надо идти за помощью. До Подгорного недалеко.
Андерсон скосил глаза на мертвый пульт.
– Ты не дойдешь, Джен.
– Дойду, Пашка.
Чуйков решительно вздохнул.
– Обязательно дойду…
Он взял с собой, кроме контейнера, только флягу с тоником, нож и плитку шоколада. Перед уходом оставил Полу аптечку, галеты, воду и пистолет. Американец молча наблюдал за Генкиными сборами, а в глазах его стояла тоска.
Чуйков внимательно посмотрел на него.
– Плохо вы знаете русских, Пашка. Сказал, что помощь приведу, значит, приведу. А ты пока отдохни тут…
Застегнул куртку, хлопнул дверцей и канул в серой, струящейся пелене…
Идти было поначалу не очень трудно. Контейнер с вакциной крепко сидел на спине в рюкзаке. Дождь лил теплый, но дорога теперь шла всё время вверх, и водяные потоки текли навстречу, сбивая темп ходьбы.
Скоро Генка сообразил, что идти ближе к скалам легче, надо только под ноги смотреть. Оступиться сейчас, подвернуть ногу – значит, загубить всё дело. А дело у Генки теперь стало важнее вдвое: донести вакцину и спасти хорошего парня. Друга.
Чтобы нескучно было идти, он затеял сам с собой откровенный разговор.
– Вот скажи мне, Геннадий Андреевич, кой черт тебя на Венеру понес? Неужели из-за Катьки?
– Да что вы, товарищ Чуйков?! При чем тут женщина? Я трудности преодолевать приехал.
– Ну и зачем тебе эти трудности? На Земле их, что ли, мало?
– Может, и не мало, а только на Венере интересней. Представьте, товарищ Чуйков: другая планета, другой мир – всё другое!
– Ну да. Но ты вот бредешь сейчас по обыкновенной горной дороге под обыкновенным проливным дождем. В чем трудность?
– В вакцине и друге со сломанной рукой.
– А если ты не дойдешь, Геннадий Андреевич? Это всё ж таки Венера!..
– Дойду, товарищ Чуйков! Должен дойти…
Чтобы иметь представление о пройденном пути, Генка придумал считать шаги: два шага – метр. Первую тысячу шагов он одолел играючи, даже не вспотел. На второй появился некий ритм: четыре шага вдох, четыре шага выдох. К четвертой тысяче дорога почти выровнялась, а воды, как ни странно, стало меньше. Теперь можно было идти прямо посередине широкой колеи, не боясь оступиться.