— Здравствуйте, Оксана Алексеевна, — вежливо сказал я, — вызывали?
— Присаживайтесь, Антон Палыч, — кивнула она на стул, — простите, что во время перемены — дело очень срочное.
— Слушаю вас со всем вниманием, — почтительно склонил голову я.
— Вы наверно знаете, что наша хоккейная команда вчера играла с канадцами?
— Вообще-то я не очень большой поклонник хоккея, но да, газеты читал, — ответил я.
— Так вот, они вчера уже сыграли первый матч, но из-за разницы во времени с Канадой его у нас покажут только сегодня вечером.
— Надо будет посмотреть, — пробормотал я.
— Однако уже просочились сведения, что мы победили, причём с разгромным счётом.
— Что вы говорите!?
— Так вот, хочу вам предложить организовать завтра какое-нибудь мероприятие в честь этой победы.
— А почему мне, а не физруку? У него кстати и фамилия хоккейная, Фирсов.
— Вы не хуже меня знаете Тимофей-Андреича, — ответила директорша, — и наверно понимаете, что организовать он ничего не сможет… разве что совместную пьянку, да и то сомнительно, в одиночку всё выпьет. А вы, насколько я знаю, человек молодой и спортивный, каждое утро на стадионе бегаете.
Надо ж, подумал я, и эта всё про меня знает.
— Понял, — ответил я, — мне надо подумать… до вечера я что-нибудь набросаю, а там вы пройдётесь рукой мастера по этим наброскам, и всё заиграет, — попытался я подлить немного елея. — В пять вечера, скажем, я к вам зайду, ладно?
— Хорошо. В помощь вам я думаю назначить Софью Ивановну.
— Англичанку?
— Ну да… в Канаде же на английском говорят, значит ей и карты в руки.
— Я не против, назначайте, — ответил я и убежал на следующий урок.
Англичанка эта, Соня которая, была единственной (не считая секретарши Оленьки конечно) более-менее молодой учительницей в нашей школе, а так-то тут преобладали либо старые грымзы или просто безобидные пожилые женщины. Даже пионервожатая у нас и та имела весьма солидный возраст и смотрелась с красным галстуком на шее очень странно. И ещё тут значились физрук с трудовиком, составлявшие вместе со мной мужской триумвират школы — вот собственно и весь наш коллектив. Школа расположена в новом микрорайоне города с гордым номером «7». Ну как новом… относительно — построен он лет 8-10 назад и состоит чуть менее, чем целиком, из стандартных четырёхподъездных хрущоб, элегантно выстроенных в каре и квадраты. О, а это англичанка Соня мне навстречу попалась.
— Антон Палыч, — жалобным тоном обратилась она ко мне, — меня тут директриса подписала на какое-то непонятное мероприятие завтра…
— Не волнуйтесь, Софья Ивановна, — бесит меня что тут всех надо по отчеству, но ничего не попишешь, дресс-код такой, — а лучше приходите к директору в пять часов, там всё и обговорим.
— Так я на вас надеюсь, Антон Палыч?
— Конечно, — улыбнулся я, — надежды, они не только юношей, но и девушек питают, как сказал товарищ Ломоносов.
Соня покраснела, но ничего отвечать не стала, а вместо этого быстро скрылась за поворотом — там у нас лингафонный кабинет значился. К слову от лингафонности в этом кабинете одно название, никакой техники, помогающей подрастающему поколению изучать иностранные языки у нас отродясь не было… ну стоят там на столах непонятные коробочки с гнездами для наушников, только ни к чему они не подсоединены, да и магнитофонов там никаких нет. Так что всё по старинке, всё с голоса.
А у меня сейчас урок геометрии в восьмом Б, это вот сюда, второй этаж прямо напротив пионерской комнаты. Звонок как раз звенит, заходим и осматриваемся.
Восьмой Б и Алла
Восьмой-Б
— Здравствуйте, ребята, — громко сказал я, проходя к столу.
— Здрасть… — на разные голоса ответили ребята.
Этот класс попроще, конечно, чем десятый, где Алла и Половинкин, но ненамного. И есть у него одна неприятная особенность — на последней парте по центру сидит двоечник и балбес Вася Дубин, который ненавидит меня, как… ну я не знаю, как Сальери Моцарта что ли. В категориях 21 века его бы назвали моим персональным хейтером. Ну и делает он всё, чтобы усложнить мне жизнь — вот и сейчас не встал, как остальные, приветствовать учителя, а продолжил сидеть, развалясь и выставив длинные ноги в проход. Да и хрен бы на тебя положить, Вася, подумал я, открывая журнал.
— Ну что, друзья мои, начнём что ли? — обратился я персонально к Анечке Сойкиной, отличнице и старосте. — Кого нет в классе?
— Все здесь, Антон Палыч, — встала она, — все тридцать семь человек.
Да, классы у нас большие, до сорока человек доходят, а букв в каждом потоке не А-Б и не А-Б-В, а даже и до Д случается — в жизнь вступает поколение детей, родители которых появились на свет в тридцатые годы. Тогда был взлёт рождаемости, в эти туманные тридцатые.
— Давайте проверим, как вы справились с домашним заданием, — и я углубился в журнал.
Знаю, что никому неохота к доске идти, сам таким был, но ничего не поделаешь, правила в жизни соблюдать надо… Сойкину бы вызвать, она всё оттарабанит за пару минут, да я её вчера вызывал. А Дубина ну его в задницу, дубину такую, он мало того, что ничего не знает, так ещё и выкинет какое-нибудь коленце у доски. Так что пусть это будет Ванечка Красногоров, твёрдый троечник и парнишка без единой отличительной особенности, весь средний какой-то.
— Красногоров, — провозгласил я, класс коллективно вздохнул с облегчением, а Ванечка с отчаянием. — Иди к доске, покажи свои знания.
Тот обречённо поплёлся, куда было сказано.
— Что было задано на дом? — спросил я.
— Так эта… — попытался потянуть время он, — про векторы чего-то… равенство и сложение…
— Правильно, — сверился я с журналом, — скажи нам, при каких условиях два вектора будут равны, и я тебя сразу отпущу.
Экая и мекая, Ванечка через пять минут сумел таки сформулировать теорему о равенстве векторов, и я сразу отправил его на своё место, занеся в журнал заслуженный трояк.
— Ладно, больше я спрашивать вас ничего не буду, а лучше запишите-ка новую тему — координаты векторов и их применение при решении различных задач.
Все дружно заскрипели руками, один только Дубин на задней парте не пошевелился.
— Дубин, — сказал я ему, — а ты чего сидишь, как роза майская? Писать нечем?
— Ручка у меня есть, Антон Палыч, — отозвался он, убрав, впрочем, ноги из прохода, — мне другое неясно…
— И что же тебе неясно — поделись с товарищами, — поднял я брошенную им перчатку — ясно же, что сейчас гадость какую-нибудь скажет, но и заметать мусор под ковер неправильно.
— Зачем нам эти векторы нужны, непонятно, — продолжил он уже с некоторым нажимом, — да и вся эта геометрия тоже. В жизни-то оно хоть раз пригодится?
— О жизни, значит, решил поговорить? — сказал я, — а что ты, собственно понимаешь в этой жизни?
— Да уж побольше, чем вы, — с вызовом ответил Дубин и опять выставил свои ноги в проход. — В институтах учиться я не собираюсь, а собираюсь стать рабочим классом и зашибать вдвое больше денег.
— Всё сказал? — с неприязнью отвечал я.
— В общих чертах да, — выдал он неожиданно умную фразу.
— Ну хорошо, давай поговорим о жизни, — согласился я, — ребятам, наверно, это тоже интересно, да?
Ребята дружно загудели в том смысле, что да, сильно интересно.
— Вот смотри, Дубин, родители у тебя кто?
— Будто не знаете, — вызверился тот, — рабочие с нашего Завода.
— И какие у них интересы, у родителей твоих?
— Будто не знаете, — повторил, как заевшая пластинка, Дубин, — у папаши нажраться и забить домино во дворе, а у матери закрутить сто банок огурцов на зиму, а потом перемывать кости знакомым с соседями.
— И ты что, точно хочешь повторить их путь?
— А что плохого-то в этом?
— Плохого ничего, но и хорошего немного. Советская власть даёт вам уникальный шанс стать практически кем угодно, вплоть до министра и космонавта…
— Не, в космонавты я не гожусь, — перебил меня Дубин, — ростом слишком большой, а я слышал, туда выше 170 см не берут.
— Ну ладно, от министра до народного артиста, в артисты с твоим ростом возьмут?
— Наверно, — в замешательстве сказал Дубин.
— Вот о чём я и говорю — а вы всё обратно в своё болото хотите залезть… а насчёт геометрии… так я вам честно скажу, пригодится она в будущей жизни процентам 10-15 из вас… ну там посчитать площадь стен при поклейке новых обоев или рассчитать, сколько нитрофоски понадобится на пять соток приусадебного участка. Но тут надо шире смотреть…
— Куда шире-то? — спросил Ванечка, слушавший до этого меня с открытым ртом, как и обычно, впрочем.
— Понимаешь, Ваня, — ответил я ему, — наш мозг это очень сложная система, которую надо время от времени тренировать. Вот если ты не будешь нагружать мышечную систему, то что наступит?
— Что? — эхом отозвался Ваня.
— Физическая деградация, вот что. Мышцы будут дряблые и обвислые и девушки тебя любить поэтому не будут.
Народ несмело засмеялся, представив Ваню, которого не любят девушки.
— А если не тренировать мозг, будет то же самое — вялость, дряблость, раннее слабоумие, называемое в народе маразмом. Значит что?
— Что? — это уже переспросил наглый Дубин.
— Тренировать надо мозг, вот что, а лучшая тренировка для него, это решение сложных задач, например геометрических. Понятно я изложил?
— Да уж куда понятнее, — Дубин даже спрятал свои ноги под парту, — а физическими упражнениями, значит, тоже надо заниматься?
— А то как же! — воскликнул я, — ещё древние римлянине говорили — в здоровом теле здоровый дух. Гармонию надо соблюдать.
— Угу, — буркнул со своей парты Дубин, — видел я, как вы по утрам занимаетесь.
— Кстати приглашаю всех, — неожиданно для самого себе объявил я, — у меня есть оригинальная система тренировок, основанная на восточных традициях, присоединяйтесь ко мне, хоть с завтрашнего дня. Начало в семь утра на нашем стадионе, знаете наверно, где это?