– Какие же мы суки, – тихо сказала Алиса.
– Ну, вот и хорошо, – кивнул Макс и снова взялся за руль.
Снег внезапно кончился, а с ним пропала и машина, шедшая по их следам. А может, она и в самом деле только причудилась Алисе, кто знает. На подъезде к шереметьевскому терминалу E была чудовищная пробка, и Макс даже несколько раз выходил покурить, пока автомобили намертво слипались в брикет разноцветной жвачки. Алиса курила прямо в салоне.
– Мы успеваем? – спросила она в какой-то момент.
Макс хмуро кивнул.
Юлька больше не звонила, Алиса тоже не решалась набрать номер отделения и объяснить подруге, как они теперь будут. Она успокаивала себя тем, что непременно сделает это перед самым отлётом, когда другого выхода уже просто не останется…
Наконец, всё же проехали на какую-то отдельную парковку – Макс сунул охранникам пару стодолларовых купюр – и здесь бросили машину. В аэропорту было жарко, людно и пахло картошкой фри. Алисе здесь никогда не нравилось, ей казалось, что рвущиеся к самолётам похожи на пассажиров «Титаника»: им чудится, что мест на всех не хватит, и следует изо всех сил бороться за свою жизнь. К тому же, если честно, она боялась летать. Даже несмотря на то, что в год эти полёты и не пересчитаешь – постоянно то в Уфу, то в Берлин… Но привыкания нет как нет, и обычно в полёте кто-нибудь держит Алису за руку. Иногда бойфренды, но чаще Юлька.
– Давай быстрее на регистрацию и пойдём сразу в салон, – сказал Макс.
Алиса не спорила.
– Только дай мне минуту, документы ещё должны передать, – предупредил Максим.
Он набрал номер, и из человекомесива аэропорта тут же вынырнул какой-то сутулый хлыщ в чёрном пальто. Хлыщ подбежал к Максу и, ещё сильнее ссутулившись, протянул папку и конверты. Их Макс, не глядя, отправил в карманы, а папку сунул Алисе.
– Вот, – сказал он, делая курьеру знак подождать, – подпиши, и побежим уже. 20 минут остаётся.
Алиса удивлённо взяла из папки листки и пробежала их глазами.
«Я, Сикорская Алиса Юрьевна, настоящим заявляю, что никогда не участвовала в антиправительственной и антигосударственной деятельности, не являлась членом радикальной группировки “Лига трудового фронта”, группы “Второй фронт” (а равно любых других незаконных формирований) и никогда не поддерживала их деятельность.
Мне не была известна принадлежность моих коллег А. Камалетдинова, Д. Юркова, П. Сумарокова к подобным структурам в момент нашей совместной работы. Однако теперь, узнав об их участии в радикальных преступных группировках, я не могу не осудить…» И так далее.
– Срань какая, – почти смеясь, сказала Алиса, – ты совсем охренел, Максим?!
– Да иди ты, – отмахнулся Макс, – с тобой совсем невозможно стало разговаривать. Голову-то включи! Шутки кончились. Об отце подумай! Что с ним будет, если к нему из-за этих художеств придут, а? Это уже давно не только тебя касается, милая. Давай уже, просыпайся!
– Какая срань! – прошипела Алиса и швырнула папку на пол; из неё вылетела ручка и покатилась к чьим-то чемоданам.
Макс внимательно посмотрел на Алису.
– Или ты остаёшься здесь, и гребёшь всё происходящее по полной, – сказал он вдруг совершенно спокойно, – и тогда кого хочешь куда хочешь посылай. Или ты летишь в Европу, но тогда ты делаешь то, что нужно. То есть то, что я сказал.
Макс развернулся и пошёл в сторону стоек регистрации.
– Жду пять минут, – объявил он, не оглядываясь, – потом будем прощаться только по телефону.
Алиса зажмурилась и в отчаянии топнула ногой. Каблук хрустнул и отвалился, отчего Алису качнуло, и она чуть не рухнула. Тогда, уже не сдерживаясь, она заплакала и опустилась на пол.
На паспортном контроле было пусто, работало всего две кабинки, но даже этого было более чем достаточно. Из-за стекла на Алису пялился мордатый молодой человек в расстёгнутой на две пуговицы синей рубашке. Алисе в первую секунду стало неуютно оттого, что глаза у неё наверняка всё ещё красные. Захотелось отвернуться, но вместо этого она, напротив, с вызовом уставилась на таможенника. Тот тоже старался внимательно и сурово на неё глядеть, но сдался первым. Он моргнул, ещё раз тупо посмотрел на Алисин паспорт и с силой выдохнул:
– Попрошу вас пройти со мной.
Сердце Алисы подпрыгнуло.
– А что случилось?
– Ничего не случилось. Пройдите, пожалуйста.
Алиса беспомощно оглянулась в поисках Макса, но тот уже вышел на другую сторону, и видно его не было.
– Максим! – крикнула она.
Никто не отозвался.
– Позовите моего директора, – потребовала Алиса, но таможенник уже вышел из своей кабинки и настойчиво указывал, куда именно надлежит пройти.
– Это всего на две минуты, – уверял он.
Алисе опять захотелось плакать, но она сжала зубы. Может, так и лучше, подумала она. Хоть перед Юлькой стыдно не будет.
Она ещё раз крикнула Максима, но всё с тем же результатом. И тогда Алиса повернулась и пошла за таможенником.
Когда они оказались в ничем ни примечательной офисной комнате, мордатый парень кашлянул и сделал неопределённое движение руками, как если бы поймал футбольный мяч и не знал, куда его бросить.
– Простите, пожалуйста, Алиса Юрьевна, – сказал он извиняющимся тоном. – У нас начальница – очень большая ваша поклонница. Подпишите, пожалуйста, ей открытку. А то мне не простят же потом.
22Тот свет
Он не знал, как это называется.
Когда люди идут по улицам – и улыбаются. И встречаясь взглядами, и сами по себе. Мимо проезжают, звеня, цветные трамваи, и сплошь разные: собранные со всего света старенькие вагоны, в которые положили новую начинку. И аккуратные клумбы около маленьких опрятных домов. Большие неспешные улицы. Набережные для открыточных видов.
Он шёл вдоль 39-го пирса, рассматривал морских львов, живущих на плотах поблизости, и слушал, как чёрная девочка в смешном розовом платье кричит: «Mommy, look! Sea lions!», – и всё равно не знал.
Что с того, что на туристической карте, которую он носит в кармане, написано: San Francisco. Это мало что значит. Здесь нужна какая-то другая карта: Альфы Гончих псов, океанских глубин, Лемурии.
Как будто ты уже умер и видишь радужные картинки, которые плывут мимо мыльными пузырями. Или ты плывёшь мимо них – неважно. Но только это не твоя, а другая совершенно жизнь, которую до этого не показывали ни по телевизору, ни в мыслях. А теперь, когда ты уже разучился удивляться, тебе говорят: так тоже может быть. И ты бы не поверил, но уже не осталось такой опции.
Здесь всё было марсианским. Даже воздух, в который Андрей вышел из самолёта. В аэропорту пахло какими-то чужими цветами. Запах был не сладкий и не пряный, но очень отчётливый. Андрей так и не сообразил, откуда он берётся; зато выяснилось, что в городе пахнет точно так же. Хотелось сесть где-нибудь под деревом и дышать этим воздухом, не делая перерывов ни на что. Разве только на еду из Umami. У них просто очень вкусные бургеры.
В Сан-Франциско не было зимы. Вместо неё стояла то ли ранняя весна, то ли поздняя осень – поди разберись. Тепло, и на деревьях зелёные листья. По утрам на город наползал туман из залива, и тогда мост Golden Gate напоминал скелет динозавра, выкрашенный в красно-пожарный цвет. Вокруг говорили почти сплошь с акцентом, прибавляя словечки из самых немыслимых языков. А местные немножко тянули гласные – прямо как в Москве. И Андрей улыбался, когда слышал такое, а слышал он это почти всё время.
Он свернул в сторону от пирсов – захотелось посидеть в тени, а неподалёку в садике вроде бы ещё оставались пустые скамейки. Достал из кармана кошелёк и на ходу пересчитал купюры: 415 долларов. Это были остатки того, что он снял со своей карты перед отлётом. Других денег не было, за исключением разве что «экстренной» кредитки, от которой тоже не стоило ждать особых чудес. Во-первых, бо́льшая часть лимита была израсходована на аренду апартаментов, во-вторых, хотелось что-то сохранить на самый уже беспросветный день, и, в-третьих, было непонятно, не заблокируют ли карту в какой-то момент, скажем, по запросу «Микрона»: выдавали-то её по корпоративной программе.
Реквизиты обещанного Мариной счёта не пришли. Пропала и сама Марина. После перелёта Андрея на американскую землю она ни разу не взяла трубку и не ответила на сообщения.
Эти сообщения. За то, что среди них не было Алисиных ответов, он ненавидел их больше всего. Даже пообещал себе, что больше ни одного не напишет, но не сдержался. Ему почему-то казалось, что если писать и писать, то шансов на ответ может оказаться больше.
Андрей приехал в Америку, имея при себе чемодан, сумку и ещё один чемодан, который Роснова оформила диппочтой, – в нём ехали доарсеники. Этот специальной конструкции увесистый короб забрал водитель, встретивший Андрея в аэропорту. Хохол со смешным говором – его русский так плотно утрамбовали суржик и английский, что, казалось, дядя Ося, как он себя называл, вышел прямо из фильма «Красная жара». Весёлый такой мужичок: хлопал по плечу, советовал, куда надо ехать «за тряпками», а куда «за аппаратами». Дотащил вещи до лифта, стучал себя в грудь, что завтра встретит здесь же в 9 утра. И Андрей сдуру не попросил у него ни визитки, ни телефона. Ему тогда и в голову не пришло, что это не конец пути, а только начало чего-то. Самый краешек.
Всё же так дивно шло: таможня, полёт, таможня американская. Он всё время, внутренне сжавшись, ожидал, что ему предложат куда-нибудь пройти. Пригласят на вскрытие чемодана. Вынут из ручной клади медведя и положат его под какой-нибудь специальный сканер.
Глупо. Правда, глупо, успокаивал он себя. Ты работаешь с ними – славными отечественными органами – много лет. Нет у них никаких сканеров, только скука в глазах. Вот у американцев – там неизвестно, как всё устроено. Вдруг они не как у нас, а по-настоящему?..
Подходя к кабинке миграционного офицера в аэропорту Сан-Франциско, Андрей периодически прикрывал левый глаз, чтобы тот меньше дёргался. Усатый пожилой офицер долго листал паспорт, но на самого прибывшего глянул лишь мельком.