При воспоминании о герцогине гримаса боли исказила прекрасное лицо Клаудии. Девушка мысленно помолилась Богу и всем святым и постаралась больше не думать об этом. «Но… — растерянно подумала при этом она, — дон Гаспаро все арвно спросит. И… придется все рассказать…» Она шла по длинному пустынному коридору замка, ведущему к кабинету дона Гаспаро, и в эти последние мгновения перед столь ответственной встречей мучительно пыталась понять, что ждет ее за дверьми, грозно сверкавшими вдали двумя канделябрами и неумолимо приближавшимися с каждым шагом.
«Почему дон Гаспаро отозвал меня из Мадрида именно сейчас, когда королем Испании стал Фердинанд? Быть может, он просто не понял того, как просто было бы мне стать теперь первой фавориткой? — Правда, при одной только мысли об этом Клаудиа содрогнулась с головы до ног. Но совесть продолжала корить ее. Девушка пыталась уверить себя, что ради дона Гаспаро, если бы только он объяснил ей, какую это может принести пользу ему и ее родной стране, она все-таки пошла бы даже на это. — А что, если именно это он и предложит мне сейчас?» — вдруг с ужасом подумала она и невольно остановилась в нескольких шагах перед дверью.
Однако ей не удалось додумать эту мысль до конца, ибо в следующее же мгновение, словно по мановению волшебной палочки, двери распахнулись, и безукоризненно вышколенный лакей, жестом предлагая ей войти, с легкой улыбкой произнес:
— Его сиятельство ждет вас, донья Клаудиа Рамирес де Гризальва.
Эти слова прозвучали для Клаудии райской музыкой; ведь еще нигде и никогда! еще ни разу ни на каких приемах! не представляли ее настоящим именем. И только здесь, в замке д’Альбре, Клаудиа может быть Клаудией, самой собой. И только здесь она по-настоящему может гордиться своим именем. И своим отцом. Но где он теперь? Жив ли еще? Неужели он так и не узнает, что небо услышало его и подарило ему сына?..
Однако с каждым следующим мгновением грустные мысли почти против ее воли все больше уступали место веселому оживлению. С невероятным внутренним торжеством отметила девушка, с какой любезностью и искренней приветливостью поднялись ей навстречу дон Гаспаро и граф де Милано. И Клаудиа, наконец, с блаженством ощутила себя настоящей придворной дамой. Ведь дон Гаспаро, хотя ни одна душа здесь обычно и не говорила об этом в открытую, как-никак является герцогом Наваррским, прямым потомком короля Генриха. И он лично приветствует ее как сеньориту Рамирес де Гризальва!
Оба мужчины легко коснулись губами ее пальцев с нескрываемым и неподражаемым восхищением. Затем Клаудии предложили сесть на прелестную кушетку в стиле короля-Солнца, и дон Гаспаро сам наполнил веселым золотым санто[136] бокал, стоявший перед ней на инкрустированном перламутром столике. Мужчины сели напротив в креслах. И некоторое время в кабинете лишь уютно потрескивали дрова в камине, горевшие, впрочем, скорее, для декорации. Клаудиа мягко, полным уже женской, а не девичьей прелести жестом, взяла бокал и собираясь при этом с мыслями, сделала маленький глоток шелковистой жидкости.
— Мы очень довольны вами, сеньорита де Гризальва, — также пригубив прекрасного напитка, с улыбкой произнес дон Гаспаро.
— Вы просто великолепны, сеньорита де Гризальва, — тут же и тоже с улыбкой подхватил граф де Милано.
— Вы так любезны, сеньоры… Но ведь я ничего не достигла, — вдруг не удержалась Клаудиа и, утешенная и обласканная восхищенными любящими взглядами, простодушно выдала все свои страхи.
— Напротив, — спокойно ответил ей дон Гаспаро, — Вы даже превзошли все наши ожидания. Нам прекрасно известно, благодаря чьим именно усилиям в последние годы в Испании было проведено столько прекрасных реформ.
— Но, возможно, я смогла бы достичь гораздо большего при Фердинанде, — решила сразу же расставить все точки над «и» девушка.
— Я так не думаю, — улыбнулся дон Гаспаро.
— К тому же, Фердинанд долго не продержится, — со знанием дела успокоил ее граф.
— Но, ваше сиятельство, ваша светлость, — с внутренним облегчением, но, все же возвращаясь к самому неприятному, продолжила Клаудиа. — Я и в самом деле не достигла совсем ничего. Да и эта печальная история с герцогиней… — вдруг потупившись, закончила девушка.
— Да-да, я вижу, как беспокоит вас эта неприятная история, — серьезно глядя ей в глаза, вздохнул граф де Милано. — Но я могу утешить вас, милая донья Клаудиа — ах, позвольте мне называть вас именно этим, более интимным именем! Насколько я помню, вы сами сообщали, что герцогиня сделала лишь маленький глоток из поднесенного вами фужера. Следствие же достоверно выяснило, что после вашего ухода Альба выплеснула остатки вина в окно, ведь так? — Клаудиа только молча кивнула в ответ, и граф продолжил: — Поэтому о версии отравления никто серьезно даже не говорил, к тому же, и врачи герцогини констатировали естественную смерть от лихорадки.
— Но… — начала было Клаудиа, однако граф не дал ей продолжить.
— И я как врач могу вас заверить, что в данном случае дозы, принятой герцогиней в одном глотке, да еще и с поверхности, а не со дна бокала, совершенно недостаточно для достижения смертельного исхода. — Клаудиа смотрела на графа широко раскрытыми глазами и буквально не верила своим ушам. А граф де Милано спокойно продолжал. — Я долго анализировал все мельчайшие факты этого происшествия, вплоть до того, что даже провел собственное небольшое тайное расследование. В результате я установил истинный диагноз смерти герцогини. В данном случае мы имеем уникальное событие столкновения множества роковых обстоятельств. Вы и в самом деле явились невольной причиной смерти герцогини, однако гораздо сильнее, чем мышьяк, на нее подействовало ваше исчезновение из монастыря, — при этих словах Клаудиа почувствовала, что дыхание у нее в груди остановилось. — Да-да, не удивляйтесь, милая донья Клаудиа. В последние годы тайное беспокойство грызло несчастную герцогиню изнутри. Дело в том, что Альба совершенно не верила в Бога, бросая ему вызов всей своей жизнью, всем своим поведением. «Если ты есть, что же ты не покараешь меня?!» — как бы говорила она при этом. Когда же Альба узнала о вознесении сестры Анны, ее вдруг охватило странное сомнение, резким подтверждением которого стала смерть тореадора Пепе Ильо. И ваше появление в ее доме, сеньорита де Гризальва, буквально взбесило герцогиню. Она решила, что, выведя вас на чистую воду, сможет, наконец, избавиться от своего сомнения, страшно изводившего ее в последнее время. Однако в этот вечер герцогине пришлось перенести очень сильное психическое напряжение. После вашего ухода она расслабилась, и ее поначалу стала колотить мелкая нервная дрожь. Все это могло бы обойтись обыкновенной истерикой, если бы не ее общая длительная усталость, а главное — страх. В результате Альба сама приняла свое лихорадочное состояние истерики за Божье наказание и, как это ни странно — поверила в ваш вызов. Герцогиня приготовилась умереть — на это указывает тщательно составленное утром рокового дня завещание. И самую главную работу в ее умерщвлении сделало ее же собственное сознание. Герцогиня Альба решила, что если Бог существует, она непременно умрет в этот же день. Легкая доза мышьяка лишь помогла взять верх не справлявшейся с ее крепким организмом лихорадке. Таким образом, милая донья Клаудиа, вы выиграли пари, ибо, если бы Богу не было угодно, герцогиня осталась бы жива.
В кабинете на некоторое время повисло молчание. Но дрова весело трещали в камине, за окном, заполняя собой полнеба, разливался весенний закат, и постепенно в душе Клаудии начала подниматься могучая волна внутреннего торжества.
— Мы воистину восхищены вашим поступком, сеньорита де Гризальва, — нарушил молчание дон Гаспаро. — Священный трепет перед Богом охватывает всех, кто узнает о странной кончине герцогини.
— А вы разве не слышали о том, какой слух распространили в народе слуги этой несчастной? — вдруг спросил у Клаудии слегка удивленный в свою очередь граф де Милано.
— Нет, ваша светлость, — все еще пребывая в некоем смятении, ответила девушка.
— Простые люди втайне передают из уст в уста историю о том, что к ней в дом явилась сама святая Анна, дабы покарать безбожницу от имени Господа.
— Ваше явление и в самом деле было подобно чуду, ибо практически никто после этого вечера вас нигде не видел, — добавил с улыбкой дон Гаспаро, глядя прямо в широко раскрытые удивленные глаза своей воспитанницы.
— Но Божья кара налагается уже за одно намерение убить, — пересохшими губами твердо прошептала девушка.
— У вас не было намерения убить, вы защищались, — жестко остановил ее граф.
— Успокойтесь, сеньорита де Гризальва, вы честно вверили свою судьбу Богу. И Бог в этом случае оказался на вашей стороне, вот о чем вам никогда не следует забывать, — спокойно произнес дон Гаспаро, после чего пригубил свое вино, как бы подавая этим пример остальным.
Клаудиа машинально последовала повелительному взгляду магнетических глаз и тоже освежила свои совершенно сухие от волнения губы.
— И я еще раз повторяю вам, что мы восхищены вами, сеньорита Клаудиа де Гризальва, — неожиданно твердо сказал граф, и, встав, подошел к девушке, почтительно взял ее безжизненную руку и с легким поклоном коснулся губами дрогнувших пальцев.
Дон Гаспаро тоже последовал его примеру, после чего оба мужчины подняли бокалы и сделали в ее честь по хорошему глотку.
Клаудиа так растерялась от столь неожиданного поворота событий, что в продолжение всей сцены даже не пошевелилась и только молча переводила взгляд с одного загадочного и, как ей казалось, всемогущего сеньора на другого.
Но скоро дар речи вернулся к ней, и мощная волна живой радости подняла ее на своем пенном гребне. Девушка встала, изящно поклонилась сначала дону Гаспаро, затем графу де Милано и сказала:
— Сеньоры, я необычайно счастлива, что однажды судьба привела меня в эти стены. О, дон Гаспаро, только благодаря вам я стала такой, какой вы рады меня сейчас видеть. И если все-таки есть у меня какие-нибудь заслуги перед людьми и перед Богом, то все они принадлежат только вам.