Такие беседы повторялись едва ли не еженощно, но в сентябре, наконец, была создана центральная хунта, и борьба приняла более или менее организованный вид. Беспокойство Педро тоже достигло критической точки. Он похудел, почернел и разговаривал, пожалуй, лишь с Игнасио. Однако, дон Гаспаро, прекрасно видя состояние своего подопечного, не ободрял его ни словом, ни взглядом и не давал даже намека на разговор, на который в глубине души Педро все еще надеялся.
Наоборот вечера и приемы продолжались, казалось, с еще большей пышностью, и люди, приглашавшиеся на них, становились все необычнее. Например, однажды в замок д’Альбре прибыл русский барон Григорий Строганов, еще совсем недавно бывший послом России в Мадриде. С ним вместе прибыла красавица жена, чистокровная португальская графиня Джулия д’Эга, бывшая жена камергера испанской королевы, бросившая ради высокого молодого русского красавца своего мужа.
Быть может, они и не покинули бы Мадрид, но 14 октября 1808 года по Мадриду разнесся слух, что в русском посольстве прячутся французы. Разъяренные жители ворвались в посольство и перевернули там все вверх дном, однако никаких французов не нашли. Несмотря на все извинения, которые принесли русскому послу власти и сами жители, барон Строганов на следующий же день покинул столицу Испании, заявив, что более не чувствует себя там в безопасности. Покинув столицу Испании, барон направлялся в Вену, к друзьям. Клаудиа никогда не встречалась с Джулией ранее, а потому обе дамы не обмолвились даже словом.
Русский посол, на которого съехалось посмотреть немало гостей, был несказанно удивлен, когда прекрасно знакомую ему Женевьеву де Салиньи, неоднократно виденную им в покоях Князя мира во время переговоров о возможности бракосочетания Франсиско де Паула с русской принцессой Анной, вдруг представили ему совсем другим именем.
— Ах, мадмуазель де Гризальва, ах, сеньорита, — только что и нашелся сказать барон. Но это был не последний сюрприз. При представлении ее спутника оказалось, что Игнасио на самом деле отнюдь не сын герцога Алькудиа и не бастард, а родной брат мнимой француженки и совершенно законный наследник старинного, хотя и обедневшего испанского рода. Несчастный русский, несмотря на свою многолетнюю дипломатическую практику, окончательно лишился дара речи и несколько мгновений с нескрываемым изумлением разглядывал этого высокого мальчика, действительно, как две капли воды, похожего на сестру.
Однако большой опыт все же взял верх, и барон, добродушно рассмеявшись, изящно отшутился:
— Оказывается, истинные тайны мадридского двора можно узнать только покинув его, а отнюдь не живя там долгие годы.
На приеме он много рассказывал о том, что происходит в Мадриде. Собравшиеся, не веря своим ушам, узнали, что в столице фактически голод, аристократия с трудом распродает драгоценности, город наводнен полицейскими агентами, аресты «за пособничество инсургентам» стали обыденностью. Во всем этом Строганов открыто обвинял Хунту, которая своим бездарным поведением пытается угодить и правительству Бонапарта, и местным испанским грандам. С большим негодованием барон говорил и о том, что примас Испании, кардинал де Вальябрига, единственный из инфантов, оставшийся в Мадриде и вошедший в состав Хунты, беспокоился вовсе не о стране, а о своей любимой сестре, соломенной вдове бывшего королевского фаворита. В результате глава испанского католичества фактически занимался лишь спасением имущественных прав своего изгнанного с позором зятя.
— И это в то время, когда люди на улицах дерутся из-за капустной кочерыжки! Разумеется, многие ждали каких-то реальных шагов от герцогини Осунской, женщины, как известно, смелой, поборницы разума и сторонницы реформ, — грустно вздохнул барон. — Однако эта знатная дама исчезла из Мадрида бесследно.
— Поскольку теперь вы вдали от мадридского двора, господин посол, — усмехнулся дон Гаспаро, — то вправе стать обладателем и еще одной его тайны. Герцогиня Осунская по моей личной просьбе уехала в отдаленное поместье под Кадисом, куда я отправил ей целый сундук новейших сочинений.
Услышав эту новость, проницательный барон нахмурился.
— Неужели положение дел в столице настолько безнадежно?
— Увы, увы и еще раз увы, — с тяжелым вздохом ответил хозяин замка.
Затем, чтобы сменить неприятную тему и сгладить тягостное впечатление от этого невеселого заявления дона Гаспаро, барон в ярких и порой даже слишком смелых подробностях рассказал собравшимся и байоннскую историю.
Для того, чтобы посадить на трон своего брата, Наполеон обманом заманил всех членов царствующего испанского дома в Байонну, где лишил короны и Карлоса, и Фердинанда, и теперь, судя по всему, лично собирается с войском в Испанию. Вы понимаете, — с тонкой улыбкой дипломата, закончил барон, — в результате вместо Rey deseado здесь будет править Rey intruso[142]; Бонапарт сделает для этого все, что в его силах.
Гости с трудом сдерживали эмоции и всячески пытались узнать еще большие подробности, и только один дон Гаспаро, казалось, опять остался совершенно равнодушен ко всем перипетиям испанской политики, гораздо больше заинтересовавшись связями бывшего русского императора с рыцарями Мальтийского ордена, а также личностью нынешнего царя Александра.
Через несколько дней после отъезда русского посла, ранним утром объезжая по заведенному обычаю окрестности замка и радуясь вместе с Эрманитой первой настоящей прохладе, Педро увидел в низине длинную колонну войск, продвигавшуюся в строгом походном порядке с севера на юг. По синим шинелям и специфическим киверам он даже на большом расстоянии ясно понял, что это французы. Жестом уложив лошадь среди кустов и отойдя за них сам, он некоторое время наблюдал за колонной, пытаясь определить приблизительную численность и состав передвигавшихся подразделений. Французов оказалось дьявольски много, и единственное, что порадовало Педро, был тот факт, что даже в таком количестве они опасливо жались к реке. Но вот внимание его привлек огромный странный экипаж зеленого цвета, который тащила шестерка лимузенских лошадей. Педро хорошо знал эту тяжеловесную породу из средней Франции, слегка презирая их за неуклюжесть. Сейчас эти ломовики тащили за собой, казалось, целый небольшой дом с фонарями по всем углам и с пушкой на запятках. При передвижении странный экипаж, следовавший в окружении каре гвардии и круга тяжелой конницы, издавал страшный шум, еще более усиливавшийся эхом в окрестных горах. Эрманита тревожно запрядала ушами.
Вдруг по какой-то невидной и неслышной Педро команде диковинная карета остановилась, гвардейцы в высоких меховых шапках мгновенно выровняли строй и ощетинились штыками на все четыре стороны, и точно так же развернулись во все четыре стороны окружавшие их всадники. В следующий момент из кареты вышел маленький толстенький человечек и спокойно справил на обочине малую нужду. Затем, видимо, воспользовавшись этой неожиданной остановкой, внутрь круга проник какой-то всадник, которого гвардейцы безропотно пропустили. Он спешился рядом с каретой.
Но Педро уже выяснил все, что ему было нужно: французский император вел в Испанию целую хорошо укомплектованную армию. Задние войска терялись в утренней дымке, и в низину втягивались все новые и новые колонны. Педро не хотелось досматривать, что будет дальше. Отвращение и ненависть захлестывали его. Он, конечно же, не знал, что именно в этот момент генерал Савари докладывал императору Наполеону о том, что неподалеку находится древний Наваррский замок.
— Крестьянин сказал мне, ваше императорское величество, что его хозяин будто бы внук самого Генриха Наваррского, — добавил, рассмеявшись, генерал, — но это полный абсурд, всем известно, что король Анри умер около двухсот лет назад.
— Да, да, мой генерал, это забавно, — с совершенно серьезным лицом ответил император. — Я хочу посмотреть на этого древнего старичка. Распорядитесь сделать привал, генерал, мы отправимся в гости к старому затворнику.
Изо всех сил удерживая себя в своем укрытии Педро дождался того момента, когда французские солдаты принялись устраивать привал, а громоздкий экипаж, окруженный усиленным эскортом гвардейцев, свернул на едва заметную дорожку, ведущую к замку. У юноши на мгновение буквально перехватило дух. Но, тут же взяв себя в руки, он незаметно покинул кусты и быстрой рысью помчался обратно в замок.
Когда карета Наполеона в окружении драгун и пеших гвардейцев, сопровождаемая многочисленной свитой маршалов, генералов и адъютантов подъехала к воротам замка, там все уже было готово к встрече столь неожиданных гостей. В парадной зале, давным-давно не использовавшейся и превращенной учителем Су в место для занятий боевыми искусствами, был накрыт изысканный стол, к которому пригласили лишь императора и его блестящий генералитет, сверкавший такими именами, как Ланн, Ней, Бертье, Бессьер, Сульт, Сен Сир и Савари. Первому из них суждено было уже в следующем году сложить голову во славу своего повелителя, а пока все они оживленно смеялись, предвкушая богатый стол и тонкие вина, до которых, как известно, Беарнец[143] был большой охотник. Адъютанты же и эскорт разместились во флигелях и на караулах.
Когда Наполеону представили Клаудиу, император некоторое время молча и совершенно откровенно разглядывал девушку с ног до головы, после чего как-то рассеянно спросил у дона Гаспаро:
— Это ваша дочь?
— Моя воспитанница, сир, — мягко уточнил хозяин и, чтобы отвлечь циничное внимание завоевателя от неотразимой прелести девушки, указал ему на стоящего рядом мальчика. — А это Игнасио Рамирес де Гризальва, ее родной брат.
— Игнасио, Игнасио, Игнасио, — забормотал Наполеон, переведя взгляд на мальчика. — Кто-то говорил мне про какого-то Игнасио… — после чего император задумчиво отошел от брата с сестрой и радостно приветствовал уже знакомого ему графа де Мурсию.