— Откуда взялась эта проклятая старуха? — как-то не выдержал Педро, и Хуан, сам уроженец Наварры, удивленно хлопнул приятеля по плечу.
— Да ты что, старина? Донья Бенита — это известная всей Риохе герцогиня д’Эстре. Непонятно только, что она делает у нашего хозяина.
Это странное обстоятельство тоже не понравилось Педро, и он много раз пытался подслушать таинственные разговоры старухи с молодой девушкой, но тщетно.
Наконец, наступила весна, которая словно умыла старый дворец. Исчезли французы, пропала донья Бенита, и даже дон Гаспаро уехал по каким-то делам в Памплону, не оставив никому никаких указаний. Трое молодых людей снова в одиночестве бродили по парку. Клаудиа, улыбаясь, плела венки из весенних цветов и украшала ими непокорные кудри обоих юношей.
— Тебе, Хуанито, конечно, шпорник — честность и доблесть, а тебе, Педро, — Клаудиа на мгновение замялась. — Тебе ромеро, розмарин — верность и ревность, забвение и память…
— А себе? — жестко спросил Педро.
— Мне? Мне пока клевер… — И она приколола к платью пучок розовато-белых цветочков на слабеньких стеблях. — Мне нужно поговорить с тобой, Перикито.
И, взяв юношу под руку, Клаудиа повела его в самую дальнюю часть парка, где вековые ильмы клонились над стылыми водами прудов. Они шли молча, зачем-то стараясь попасть в ногу, и порой их колени под плотным сукном невольно соприкасались.
— Послушай, — наконец, остановилась у давно не работавшей плотины Клаудиа, — ты действительно не знаешь, что стало с моим отцом?
Педро опустил голову.
— Я искал его, долго искал сам, потом просил даже дона Гаспаро, но… Среди убитых его нет, но и среди живых тоже.
— Но ведь если бы он был жив, то искал бы меня, правда?
— Несомненно. Но как и где? В свое время я справлялся в Бадалоне: Челестино после воцарения кер… Алькудии, был вызван в столицу, но там его следы затерялись. Гедету, говорят, видели какой-то нищенкой, но это было давно. У кого еще дон Рамирес мог узнавать о тебе?
— А твой… Локвакс?
— Локвакса, по слухам, прирезали цыгане. Меня же теперь, как ты сама понимаешь, найти и вообще невозможно.
— Значит, идти некуда. Или не к кому. И я предоставлена самой себе. Я вольна в своих поступках, никто…
— Подожди, — остановил ее Педро. — Но я? Ты мне больше, чем сестра, больше, чем новья…
— Помнишь, — вдруг, перебивая его, Клаудиа порывисто взяла юношу за руку, — в ту ночь, когда умерли мама и брат, я долго сидела у очага?
— Помню.
— Так вот, тогда, глядя на наш герб — помнишь, он висел над очагом? — на наши скрещенные шпаги в лазоревом поле, я поклялась, что если нашему роду теперь не суждено иметь мужского продолжения и некому возродить его былую славу, то… То это сделаю я! Ты веришь мне, Перикито?!
Юноша приложил к щеке холодные пальцы.
— Что ж, талантливые люди тем и отличаются от посредственностей, что последние только болтают о невозможном, а первые совершают его. И как ты собираешься этого добиться? Выйти замуж за дона Гаспаро? Лечь в постель с маркизом Альваро или еще какой-нибудь дворцовой скотиной? Возможностей масса…
— Не говори глупостей, Педро. В понедельник я уезжаю в Мадрид.
Сердце Педро стиснул ледяной обруч.
— С доном Гаспаро?
— Почему? Нет, с тобой и Хуаном.
— Зачем?
— Дон Гаспаро считает, что мне пришла пора показать свои способности. Разве я не красива и не умна? Разве я не говорю на четырех языках? Разве не лучше многих езжу верхом и танцую? И, в конце концов, разве дон Гаспаро не желает добра тебе, мне, Хуану, еще многим и многим, нашей Испании? Ты никогда не задумывался об этом?
— Я обязан дону Гаспаро жизнью и готов отдать ее за него. Как и за тебя. Этого достаточно. А ты… Ты обещай мне только одно: что бы с тобой ни случилось, куда бы не вознесла или не бросила тебя судьба, в трудную минуту вспомни меня и позови — я приду.
В ответ Клаудиа только сомкнула руки на смуглой шее под тореадорской косичкой…
На следующий день вернулся дон Гаспаро. Но вернулся он не один, а в сопровождении некоего странного господина неопределенного возраста, который остановился и с любопытством взглянул на двух бравых молодцов, выезжавших коней неподалеку.
— Ну что, граф, не зря старались? — неожиданно спросил у незнакомца дон Гаспаро.
— Да, мой друг, ребята и в самом деле, что надо.
Однако, против всех ожиданий славных ребят, дон Гаспаро не представил им вслед за этими речами своего нового гостя. Пристально разглядев сначала Хуана, а затем Педро, таинственный незнакомец взял молчавшего все это время дона Гаспаро под локоть, и оба скрылись на половине хозяина, куда доступ всем был строго настрого запрещен.
Не представил им дон Гаспаро своего гостя и тогда, когда вызывал их поодиночке и инструктировал по поводу предстоящего им путешествия, хотя во время этих инструкций незнакомец в строгом темном костюме тоже присутствовал, скромно сидя чуть в стороне и ни во что не вмешиваясь. И только, когда Педро повернулся, чтобы уйти, в спину ему прозвучало сказанное глуховатым голосом странного незнакомца: «Удачи!»
Впрочем, не только юноши не знали о том, что в тот день гостем их хозяина являлся не кто иной как граф Херонимо де Милано, хотя он и прибыл в Наварру именно ради того предприятия, в которое предстояло им на днях отправиться вместе с Клаудитой. Беседовали граф и Дон Гаспаро много, но всегда только вдвоем и при полностью закрытых дверях.
— Итак, настало время действовать, дорогой мой друг, — как всегда мягко и с легкой усмешкой начал граф.
— Да, наконец-то. Хотя мне несколько странно, дорогой граф, что начали вы именно с Франции, а не с самой Англии, где уже едва ли не сотню лет назад и зародилось само движение.
— Но тут нет ничего удивительного. Оставим Англию на потом — вот и все. Это страна вполне легитимная и, тянясь на перекладных, в конце концов, может догнать и несущихся галопом.
— Пожалуй, вы правы, дорогой граф. Итак, сейчас мы берем в оборот Испанию, а затем..?
— Затем Россию. Ваша малышка еще не знает русского?
— Нет. Пока еще нет.
— При первой же возможности вам надо будет об этом позаботиться.
— Сколько у нас на это времени?
— О, времени еще вполне достаточно. Однако не ждите слишком долго, язык россов — вещь сложная.
— Ничего, малышка обладает просто исключительными способностями. К тому же, как я слышал, в России свет говорит исключительно по-французски. А в этом языке у нее успехи буквально феноменальные.
— Что ж, это облегчает задачу. И все же было бы лучше, если бы она и русским овладела в совершенстве. Быть может, даже не столько для того, чтобы хорошо говорить, сколько для того, чтобы не упустить ни одного акцента из окружающих разговоров.
— В этом нет ничего невозможного. С нашей новой системой, основанной на разработке музыкального слуха и активной гимнастики речи, свободное владение языком достигается без особого труда.
— Знаю, знаю. С этим покончено. Приступим к ближайшим планам.
— Приступим.
— Итак, Годой в отставке.
— Можно считать, что полдела уже сделано, — осторожно заметил дон Гаспаро.
— Нет, я бы так не сказал, — уже без улыбки ответил граф. — Годой нам нужен на прежнем месте.
— Зачем?
— А чтобы вам самому не занимать его. Разве вы забыли, зачем добивается герцогиня Осуна отставки фаворита? Помните, я рассказывал вам, что она просила меня повлиять на вас.
— Помню, помню. Однако, вы же понимаете, что это, увы, мало реально.
— Почему же? Как раз наоборот. И я вам скажу даже более, мой дорогой друг, все это прекрасно можно устроить.
— Каким же образом?
— Вы — прямой потомок Генриха Наваррского, короля, которого очень многие помнят и любят до сих пор. Достаточно провести даже не очень активную агитацию и кинуть денег, — а денег, как вы знаете, у нас неограниченное количество, — и вот вам, пожалуйста, французская линия Бурбонов без особых трудов сменит испанскую.
— О, нет, дорогой граф, только не это. Достаточно накувыркался мой дед. Я предпочитаю действительно управлять миром, а не просто думать, что управляю им.
— Вот и отлично. Поэтому Годой нам нужен там, где он был. Этот гвардеец — фигура наиболее подходящая.
— Я думаю, это даже не составит особого труда.
— В таком случае, за Испанию!
— За Испанию! — и оба выпили по глотку старой малаги.
— А вы любите Испанию, герцог? — вдруг спросил граф.
— Ах, Испания, — вздохнул дон Гаспаро, — Испания, страна, совершенно лишившаяся доверия мира из-за своих постоянных нелепых войн, дурных правительств, беспорядков и настоящих сумасбродств. Чего стоят одни только эти бои быков и Святая инквизиция! И хотя никто и никогда не мог подвергнуть сомнению ее право на национальную независимость, увы, испанцы, как люди мало рассудительные, а то и вообще безрассудные, делают тысячи ошибок, то спотыкаясь, то вновь высоко задирая голову в борьбе со своими прирожденными пороками. Еще многие годы им суждены подъемы и падения, большие неожиданности, мнимая гибель и чудесное воскресение, ибо их участь — жить в возбуждении, как саламандра в огне… Но, Бог мой, сколько еще должно пролиться крови…
— Да вы поэт, герцог.
— Ну что вы, граф.
— Хорошо, оставим поэзию и перейдем к нашим мальчикам.
— Самое время.
— Вижу, вы в них не сомневаетесь ни на йоту. Особенно в этом Педро, что достал для вас такую замечательную девочку. Эта пара, мой дорогой друг, имеет для нас особо важное значение. Между ними существует некая тайная мистическая связь.
— Да, это верно, — признал дон Гаспаро. — Причем связь настолько сильная, что в случае чего он ради ее спасения даже не остановится перед бунтом против меня.
— Замечательно, что вы видите в нем такую возможность. Однажды она может сослужить нам хорошую службу.
— Возможно, возможно. Вам виднее, дорогой граф, — вздохнул дон Гаспаро. — А вот что касается Хуана…