— С Пепе я все улажу сам, но только потом. Понимаешь, Бенито, Пепе ранен, и сил у него не так уж много. Он уже завалил сегодня пятерых, сейчас выйдет на шестого…
— Я понимаю тебя, Педро. И все же, какая разница: все равно сегодня ему придется выйти еще трижды. Уж он-то не упустит…
— Помолчи-ка, старина, и послушай лучше меня. Этот рыжий гигант ужасно опасен, он трус и потому будет вести себя не так, как должно. Боюсь, Пепе ошибся в нраве, когда выбирал его. И… скажу откровенно, мне кажется, это единственная возможность спасти Пепе.
— Неужели дело настолько серьезно?
— Да, Бенито, предчувствия у меня недобрые. Сам понимаешь, просто так я не стал бы тебя просить…
Бородача неожиданно выпустили седьмым. На трибунах, особенно с той стороны, где сконцентрировались приверженцы Пепе Ильо, постепенно стал нарастать свист, и оттуда понеслись крики:
— Ошибка! Ошибка!
Но пикадоры, предупрежденные Педро Ромеро, невозмутимо начали свое дело.
— Что же, друзья, неужели вы не уверены в моих силах?! — зычным голосом обратился Педро к трибунам. Свист несколько поутих. Раздались приветственные хлопки со стороны поклонников Педро. — Или вы считаете, что Пепе Ильо еще недостаточно доказал свое мастерство?! — Еще раз попытался урезонить публику Педро.
Свист на трибунах стал еще тише, внимание всех было приковано к арене, и только герцогиня Альба, недавно вернувшаяся из Сан Лукара после вынужденной трехлетней отлучки и сидевшая теперь в своей отдельной ложе в окружении приближенных дам и кавалеров, презрительно отвернулась и щелкнула веером.
Бородач оказался и в самом деле совершенно непредсказуем. Он трусил и пятился от пикадоров, прижимаясь задом к воротам корраля. В королевской ложе, расположенной прямо напротив, Его Католическое Величество даже встал, не выдержав напряжения, и облокотился с рассеянной улыбкой на перила, украшенные гобеленом с вытканным на нем изображением герба Кастилии.
Трибуны замерли. Стало отчетливо слышно, как наверху в королевской ложе, сухо щелкая, открывается и закрывается веер королевы. Ни три удара пикой, ни три пары бандерилий не побудили Бородача напасть на своих обидчиков. Старый и опытный тореро изо всех сил пытался превратить свою простую завершающую миссию — умертвляющий удар шпагой — в игру и потому продолжал проделывать всевозможные фигуры. Но бык по-прежнему только уворачивался и уходил.
На трибунах снова начал нарастать свист, но, перекрывая его, неожиданно раздался громкий и отчетливый голос, услышанный всюду:
— Бык хочет Пепе.
Раздался смех, и герцогиня Альба, одетая во все черное, раскрыла веер, вновь устремив взор на трибуну. Пепе Ильо, изрядно уставший и в глубине души благодарный поступку соперника, вдруг понял, что ждать дальше невозможно: публика не простит ему отказа от такого откровенного приглашения. Но он понял уже и большее: на этот раз он просчитался и не угадал нрава быка. Однако отступать было поздно. Прихрамывая, он вышел на арену. Теперь Пепе Ильо предстояла нелегкая задача: надо было превратить простое убийство в изящную игру. Он обменялся взглядами с Педро; они уже много лет работали вместе и прекрасно понимали друг друга без слов. Ромеро неохотно отошел в сторону, и Пепе Ильо начал свою игру. Он буквально танцевал вокруг быка, проделывая все свои нововведения, особенно лансе по-арагонски и капео де эспалдас[82]. И тогда бык неожиданно проявил свой трусливый и коварный нрав в полной мере. Он опрокинул Пепе, угрожая вот-вот припереть его к барьеру.
Опытный матадор сумел изловчиться и вонзил шпагу до половины в левый бок своего противника, но в следующее мгновение Бородач подцепил Пепе Ильо острым торчащим в сторону рогом за складку штанов и перебросил через себя на арену. От сильного удара о землю Пепе на какие-то мгновения потерял ориентацию, и этих мгновений хватило, чтобы бык успел вонзить ему левый рог прямо в желудок. Возбужденный больше прежнего запахом чужой крови, Бородач вскинул голову и принялся трясти и раскачивать Пепе, судорожно вцепившегося руками в другой рог. В последний раз глянув поверх быка, Пепе успел еще увидеть кобальтово-синее небо, залитые солнцем фронтоны зданий, увешанные яркими занавесями балконы, парусиновые тенты, легкие порхающие веера — и странно похожих на кукол людей. Через несколько секунд подскочил замешкавшийся от ужаса, как и все, пикадор и вонзил в Бородача пику по самую рукоятку. Затем Педро Ромеро добил быка двумя ударами шпаги.
Его Католическое Величество, в течение всей этой сцены продолжавший стоять, облокотясь на перила, неожиданно поднял руку, и королева резко захлопнула веер…
В этот день в далекой северной столице заговорщиками был убит русский император.
Начинался новый век. Новая эпоха.
Часть вторая. БЕЗДЕЛЬНИК ФЕРДИНАНД
Глава первая. Несостоявшийся пожар
Теплая южная ночь окутывала сады и павильоны Каприччо мягким нежным покрывалом. Многочисленные, неимоверно яркие звезды, которые летом так победно сияют над излучиной Тахо там, где от него убегает капризная Харама, затмевали зарево многочисленных огней над парком. Сам воздух, казалось, искрился и переливался миллионами крошечных светляков, и тяжелые пряные запахи пронизывали насквозь все поместье герцогини Осунской.
Педро с Хуаном сидели на балюстраде небольшого флигеля, который считался домом управляющего, а сейчас, в связи с приездом его католического величества, превратился в импровизированную кордегардию. Из-за дверей доносились смех и выкрики королевских гвардейцев. Но молодые люди не разделяли беззаботного веселья однополчан: они впервые несли службу вне столицы, и еще недостаточно отчетливо знали расположение всех зданий в парке. Поэтому они боялись ударить лицом в грязь, тем более, что их непосредственный командир находился не рядом, а где-то в переплетениях причудливых аллей и строений.
— А уж тебе-то должно быть стыдно, старина, — прикусив крепкими зубами горькую веточку жасмина, рассмеялся Хуан. — Ты сопровождал сюда нашу драгоценную Женевьеву, и в твоем распоряжении было никак не меньше половины суток, чтобы облазать здесь все вдоль и поперек. А ты, небось, проторчал все это время у нее под окнами.
— Заткнись, — лениво ответил Педро. — То, что было надо на тот момент, я узнал.
— Что же ты тогда так нервничаешь?
— Ну, во-первых, мне все не дает покоя твой рассказ о проклятой ведьме. Прошло уже полгода, а от нее так и нет никаких известий… Во-вторых, падре Челестино. Куда он мог деться? Я проверил все соборы, все церковные лавки…
— И все монастыри? — насмешливо уточнил Хуан.
— В конце концов, не могу же я спросить о нем впрямую у самого кердо! — не обратил внимания на шутку приятеля Педро.
— Ты еще забыл про многочисленные домовые церкви, — продолжал издеваться Хуан.
— Так что, прикажешь, опустить руки?! — вспылил, наконец, Педро.
— Зачем? — Хуан выплюнул веточку, ловко попав ею между балясин. — Я займусь монастырями, а ты, красавчик, начнешь знакомиться с горничными из богатых домов. Дело хлопотное, но нехитрое. Мне придется гораздо труднее — ведь не каждым же монастырем заведуют сладострастные аббатисы!
Оба рассмеялись.
— И, наконец, знаешь… мне просто не нравится этот вечер. Что-то сегодня прямо носится в воздухе… — и Педро, будучи не в силах точно передать свои ощущения, сделал неопределенное движение рукой.
Хуан мгновенно подобрался, как собака, причуявшая дичь.
— Ты прав, старина. Пойду-ка, проверю еще разок караулы.
Но не успел он отойти и на десять шагов, как у парадных ворот зашуршал гравий, и к крыльцу мягко подкатила карета, переливающаяся золотом в свете огней. С крыльца к ней тут же побежали лакеи, чтобы открыть тяжелые дверцы, а Хуан кошкой отпрыгнул назад к Педро.
— Карамба![83] На дверцах герб инфанта!
— Но Аланхэ ничего не говорил о том, что сегодня будет еще кто-то из королевской семьи…
— Видно, ты сегодня и впрямь не в себе, старина, — выдохнул Хуан. — Прибыл новоиспеченный инфант, кардинал Вальябрига собственной персоной!
Педро побледнел.
— Тогда быстро встань на карауле у входа в театр, а я послежу за ним. Может, нам еще повезет, и он останется во дворце.
Хуан мгновенно исчез за жасминовыми кустами, а Педро бодро вышел из-за угла дворца, делая вид, словно совершает очередной обход.
Новый инфант, обязанный своим неожиданным возвышением лишь страсти королевы к своему фавориту, оказался ненамного старше Педро. Это был высокий, рыжеватый молодой человек с лисьей улыбкой на вытянутом классически унылом бурбонском лице. От его кардинальского одеяния резко пахло гиацинтовыми духами.
— Я, кажется, немного опоздал, — слегка усмехнулся он, и, не удостоив внимания почтительно склонившихся перед ним лакеев, окликнул удаляющегося рубленым военным шагом Педро. — Эй, сержант, проводите меня к театру Каприччо. Я полагаю, что все общество уже там.
Педро отдал честь и повел кардинала самой длинной дорогой, все еще слабо надеясь на чудо, которое может совершить Хуан, как-нибудь успев предупредить Клаудиту. Но его надежда растаяла, как только у ярко освещенного подъезда театра он увидел стоявшего на карауле товарища с каменным лицом. Значит, ничего.
— Смею предложить Вашему Высокопреосвященству проводить вас до королевской ложи, — сделал последнюю отчаянную попытку Педро.
— Не трудитесь, сержант, теперь я и сам прекрасно найду дорогу, — лениво махнул белой рукой Вальябрига и скрылся за палисандровыми дверями.
— Сколько длится представление? — спросил Педро у стоявшего по другую сторону двери Хуана.
— Не имею понятия! — четко отрапортовал тот.
Тогда Педро вытащил карандаш и бумагу и наспех нацарапал всего несколько слов, после чего запечатал записку перстнем, который носил камнем внутрь. Точно такие же перстни имели и Хуан с Клаудией.