Несказанно удивленная такой «наглостью» старой соперницы, Осуна, однако, не решилась отклонить вызов, да и любопытство ее на сей раз оказалось сильнее рассудка. Кроме того, герцогине в самом деле было интересно собственными глазами увидеть, действительно ли Альба изменилась так сильно, как об этом последнее время шептались не только при дворе, но и распевали на улицах. Герцог же, будучи тонким знатоком архитектуры и живописи, весьма интересовался тем, как подвигается строительство скандального дворца, и каковы успехи сумасбродки Альбы на новом поприще.
Судьба распорядилась так, что именно в этот июльский день 1802 года в Мадрид, покинув двор, примчался и Мануэль Годой. Он на всех парах «летел на крыльях любви» к своей юной возлюбленной, к своей божественной Женевьеве, к своей дорогой Жанлис, когда прямо посреди улицы его экипаж вдруг столкнулся с кортежем герцогини Альбы. Герцогине немедленно было доложено, что в экипаже находится сам премьер-министр, который очень просит его не задерживать.
— Так передайте этому важному индюку, что ему желает сказать несколько слов сама герцогиня де Уэскара.
Узнав о том, кто явился причиной его задержки, Мануэль поспешил выйти из экипажа и оказать почтение даме даже не столько потому, что уважал ее знатность, сколько потому, что видел в ней одну из лучших женщин королевства. Ах, как неистова была она в постели, как рычала в страсти, словно тигрица! И когда он склонился в почтительном полупоклоне перед носилками грандессы, было ясно, что премьер-министр явно не прочь оказаться жертвой ее всепоглощающего соблазна хотя бы еще раз. Герцогиня же, наоборот, питала к Годою неприязнь, если не сказать хуже — за то, что, едва вернувшись на пост премьера, он упрятал в тюрьму ее последнего любовника генерала Корнеля, занимавшего пост военного министра.
— Какая удача, Годой, что я встретила вас именно сегодня, — то ли зло, то ли и в саомо деле радостно приветствовала она дона Мануэля.
— Я каждую нашу встречу почитаю великой удачей, герцогиня, — учтиво ответил он.
— Ходят слухи, что вы достигли новых грандиозных успехов, сеньор счастливчик?
— И вы, герцогиня, можете сравнивать всю эту рутинную, скучную повседневную деятельность первого королевского чиновника с великолепной прелестью вашей независимой жизни?! Да это сравнение безжалостно, герцогиня! Это насмешка!
— Да, я горжусь своей независимостью, особенно от жирной пармской коровы, сеньор адмирал всех Индий? — не преминула уколоть его герцогиня.
— Ах, герцогиня, не поминайте всуе…
— Ну, хорошо, оставим. Не надо так пыжиться, сеньор Двуликий Янус, сменим разговор на более приятный для нас обоих. Сегодня я даю вечер в своем новом дворце и по такому случаю разрешаю вам привезти с собой любую из ваших женщин.
У Мануэля даже перехватило дух от неожиданности. Что ж, если ему сегодня дают карт-бланш, он уж сумеет использовать его со всем размахом! Он явится к Альбе с Женевьевой! Да, да! Вот это будет фурор! А, кроме того, спесивая Альба сможет окончательно убедится в том, какой он мужчина — гораздо лучше, чем какие-нибудь Корнели и, тем более, Гойи!
— Бесконечно вам признателен, герцогиня, и даю слово, что сегодня вечером непременно буду…
Несказанно обрадованный таким везением, Мануэль даже не помнил, как разъехался с герцогиней; все мысли его были поглощены предстоящей встречей с малышкой. Как она обрадуется! И как обрадует ее он! Наконец-то, он сможет подарить ей то, о чем она так просит все последнее время — совершенно открытый, официальный визит вдвоем к одной из виднейших грандесс королевства. Наконец-то…
Однако юная Жанлис против всех его ожиданий не запрыгала от счастья и не захлопала в ладоши.
— Но ведь герцогиня Альба сейчас несомненно очень зла на тебя, — озабоченно обратилась она к Мануэлю.
— И несомненно хочет вернуть себе расположение первого министра королевства, — весело успокоил ее он. — Ты разве забыла, моя перо, что теперь я снова премьер?
— Забыть это трудно, если вообще возможно, мой милый. Но герцогине до этого нет никакого дела. Она хочет только посмеяться над тобой. Ведь если бы приглашение было серьезным, как полагается, то ты должен был бы явиться на вечер не с кем попало, а с графиней Чинчон.
— Что значит с кем попало, Жанлис?! К тому же, графиня не знает, что я здесь, и мы не будем спешить открывать ей эту тайну. Альба же прямо сказала, что я могу привести с собой, кого захочу.
— Ах, вот как! Не надо щадить мою гордость, Мануэлито, она не пострадает от этого, лучше скажи прямо, что она бросила что-нибудь вроде: «Можешь прийти с любой из своих шлюх!»
— Ну, что ты, мой ангел! Герцогиня, конечно, не всегда сдержана или, лучше сказать, всегда не сдержана в своих выражениях, но на этот раз она действительно сказала не так.
— А как?
— С любой из своих женщин, — потупился Мануэль.
— Тем более, она готовит тебе ловушку. Вот увидишь, она сделает все, чтобы на этом вечере появилась и графиня Чинчон.
— Но она не может пригласить ее без мужа, за моей спиной. Ведь, как ты сама верно заметила, согласно этикету, я сам должен передать жене это приглашение.
— Для герцогини де Альба не существует правил — тебе это должно быть известно даже лучше, чем мне. — Мануэль прижал к своим щекам ладони Женевьевы, чтобы скрыть вспыхнувший румянец. — А где сейчас брат графини? — вдруг осторожно спросила девушка.
— Надеюсь, у себя в Толедо. Ведь он теперь еще и архиепископ Толедский.
— И еще вопрос: знает ли герцогиня что-нибудь обо мне?
— Нет, не думаю.
— В таком случае — западня готовится только для тебя, это уже проще. А ты не боишься ее ловушки?
— Какие глупости, Жанлис! Да и что она может сделать? Ну, предположим, там даже и окажется графиня Чинчон…
— И Пепа.
— Ах, проказница! Да уж не ревнуешь ли ты? — едва ли не рассмеялся Мануэль, пытаясь за шуткой скрыть мгновенную озабоченность.
— Конечно, ревную, мой милый. Причем, сразу ко всему свету, — рассмеялась Женевьева и, наконец, исполнила мечту Мануэля: закружилась по комнате и захлопала в ладоши.
И вот торжественный миг настал. Свершилось то самое, о чем столько лет втайне мечтала Клаудиа, что воображала себе, сидя на ступенях Мурнеты, чем спасалась в ледяном плену запертой часовни, в чем черпала силы долгие полтора года у дона Гаспаро. Она поднималась по парадной лестнице дворца Буэнависта под руку с первым министром королевства. Правда, это был еще не королевский дворец, и дворец даже вообще еще не достроенный. Но зато навстречу им весело и непринужденно шла сама знаменитая герцогиня де Альба, сияя улыбкой на уже стареющем, но все еще властно располагающем к себе лице.
— Вы можете не верить мне, герцог, но я в самом деле чрезвычайно рада видеть вас в своих владениях. И представьте же скорее вашу очаровательную спутницу. Где вы нашли такое сокровище?
— Женевьева де Салиньи, Ваше Сиятельство, дочь военно-морского министра Франции.
Герцогиня сразу взяла другой, более строгий, тон.
— Рада видеть вас, мадмуазель. А вы, герцог, воистину счастливчик: срываете самые лучшие цветы теперь уже не только в Испании.
Эта фраза про цветы, к сожалению, отдавала двусмысленностью, совершенно невозможной в отношении дочери министра союзной державы, но такова уж была герцогиня Альба. Опытная женщина сразу же оценила достоинства новой пассии премьера и поняла, что с такими данными эта девочка может достигнуть очень многого.
«Так вот она какая, эта скандальная героиня всех светских и не только светских историй», — думала в свою очередь Клаудиа, улыбаясь и любезно отвечая на приветствия. Отметив про себя двусмысленность комплимента, Клаудиа отнеслась к нему спокойно, хорошо сознавая свое положение пусть даже и министерской дочери, но здесь пока всего лишь сомнительной фаворитки. Со временем она сумеет поставить себя так, что будет уважаема гораздо больше любых жен, ведь Испания — страна не только жесточайшего этикета, но и полнейшей власти женщин. И девушка сначала исподволь, а потом уже вполне откровенно разглядывала несколько высохшее, но все еще полное необъяснимого обаяния лицо улыбавшейся всем и никому сорокалетней хозяйки дома. «Да, бедные мужчины. Подобных женщин стоит ослушаться всего один раз, чтобы потом кусать локти всю жизнь. Здесь, наверное, многие, даже несмотря на любовь и обожание, предпочли бы лучше никогда не встречаться с нею, чем оказаться в ее зависимости. Но слуг, вероятно, она содержит отлично и держится с ними запросто».
Клаудиа с Мануэлем вошли в залу.
— Взгляните-ка, герцогиня, какое очаровательное создание сопровождает сегодня нашего неутомимого дона Мануэля, — продолжала веселиться Альба, но Клаудиа уже не слышала этого, она, протягивая руки, быстрыми шагами шла к сдержанно улыбающейся Осуне.
— Рада вас видеть, дорогая Женевьева, в добром здравии и благополучии, — ласково пропела Осуна, а маркиз Пеньяфьель галантно склонился над тонкой кистью в россыпи бриллиантов.
— Ах, дорогой герцог, дорогая герцогиня, я тоже несказанно рада, что, наконец, могу лично выразить вам всю мою признательность за столь милостивое участие в моей судьбе. Вы получили мою записку?
— О, спасибо, она очень меня утешила.
— Как я вижу, мне не стоит утруждать себя церемонией знакомств, — даже не скрывая легкой ревнивой обиды, заметила Альба.
— О да, когда-то мне выпала честь представлять мадмуазель ее величеству.
— Чем тут же не преминул воспользоваться наш непобедимый генералиссимус, — опять откровенно съязвила Мария Терезия.
— Надеюсь, Ваше Сиятельство, вы хорошо заботитесь о моей юной протеже, — с учтивой улыбкой и легким полупоклоном обратилась Осуна к Князю мира.
— Я счастлив, Ваше Сиятельство, и сделаю все, что в моих силах, чтобы прелестная Женевьева никогда не пожалела о нашем знакомстве, — довольный явной любезностью Осуны, искренне ответил дон Мануэль.
— Думаю, вам не стоит беспокоиться, любезная Мария Хосефа, — не удержалась Альба. — Наш сеньор Двуликий Янус успевает везде.