Внизу послышался шум, шорох платьев и удары мажордомской булавы, и хозяйка ненадолго покинула гостиную. Но не успели еще первые гости обменяться и парой фраз, как Альба уже вводила в гостиную того, кто, собственно, вообще не нуждался в представлении.
— Его королевское высочество, принц Астурийский.
Клаудиа с любопытством взглянула на шедшего рядом с герцогиней низкорослого и по-крестьянски ширококостного юношу, который, несмотря на то, что был ее ровесником, выглядел почему-то как минимум вдвое старше. Сам же принц, в свою очередь, тоже принялся жадно разглядывать Клаудиу, но, будучи представляема, Клаудиа едва смогла скрыть чувство брезгливости от прикосновения его губ к своей перчатке. Фердинанд, наоборот, жадно и вожделенно обслюнявил тонкую белую лайку.
— Vous etez Francaise?[98] — постарался как можно изящнее произнести он.
— Oui, Votre Altese,[99] — в рифму и с легкой полуулыбкой ответила Женевьева, и Фердинанд почувствовал, как жуткая зависть к красавцу и баловню судьбы в очередной раз заливает все его существо.
Едва лишь все собравшиеся успели выразить свое почтение принцу Астурийскому, как в гостиной появилось еще одно лицо — дама, которую сейчас Годой желал видеть меньше всего на свете — графиня Кастильофель или, говоря проще, Пепа Тудо.
Однако Альба, как ни в чем не бывало, подвела ее к собравшимся, лишь искоса метнув беглый лукавый взгляд в сторону Двуликого Януса. Годой первым оказался у руки своей прежней возлюбленной.
— Какая приятная неожиданность! — и, опустив густые ресницы, премьер-министр склонился в поцелуе. — Я прямо с корабля и на бал. Любезная герцогиня передала мне приглашение, столкнувшись со мной буквально на дороге, и даже не предупредила о столь восхитительном сюрпризе, — Годой метнул полный злобы взгляд на Альбу.
Но та лишь расхохоталась в ответ, показав всему обществу прекрасно сохранившиеся зубы.
— О, да, сеньоры, сегодня воистину вечер сюрпризов, — продолжая смеяться, обратилась хозяйка замка ко всем и, заметив, что Мануэль не торопится представлять вновь прибывшей гостье Женевьеву, сама подвела девушку к Пепе. — Извольте любить и жаловать, графиня, — мадмуазель Женевьева де Салиньи, дочь господина де Салиньи, военно-морского министра Франции и, как я полагаю… новая пассия нашего адмирала всех Испаний.
— Сюрприз, приготовленный мне, особенно замечателен, герцогиня, — со змеиной улыбкой присела в легком реверансе графиня.
Клаудиа, чувствовавшая себя так, словно ее вывели перед всем обществом в неглиже и теперь злорадно разглядывают, все же заставила себя держать свои чувства в узде и так же мило и непринужденно улыбалась. Однако герцогиня Альба опытным глазом отметила при этом, что девушка все же ведет себя так, как положено любовнице, а не официальной гостье.
— Я счастлива представившейся возможностью, наконец, увидеть вас, графиня, — беззаботно прощебетала тем временем Клаудиа, в то же время с любопытством разглядывая Пепу. — Надеюсь, вы будете столь любезны, Ваша Светлость, чтобы уделить мне пару минут для интимного разговора.
— Разумеется, мадмуазель, — улыбнулась, даже слегка растерявшись от столь неожиданной наглости очередной соперницы, Пепа. — Мы поговорим с вами при первой же возможности. Буду даже рада этому, — добавила она, вдруг подумав о том, что и в самом деле следовало бы сказать этой дурочке пару слов наедине.
Альба же все продолжала смеяться, уверяя собравшихся, что гости явились еще не все. Герцог и герцогиня Осунские бесстрастно поглядывали на происходящее, вышколенно улыбаясь и отвечая на приветствия. Один Годой, похоже, пребывал в некоторой растерянности, не зная, с которой из своих дам теперь лучше находиться рядом. Почувствовав его замешательство, Клаудиа сама подошла к нему.
— Ваше Сиятельство, я на некоторое время оставлю вас, чтобы поговорить с герцогиней и герцогом Осуна. Я по ним так соскучилась, — по-детски добавила она, смягчая свое маленькое «предательство».
— О, конечно, мадмуазель, конечно, — обрадовался дон Мануэль, освободив себе руки наполовину.
В двусветной гостиной герцогини Альба произошло некоторое движение, и светлые платья дам оттенили темные костюмы мужчин.
Клаудиа подошла к Осунам, Годой — к Пепе, Фердинанд, насупившись, демонстративно уселся в одиночестве за угловой столик, а сама Альба вышла встречать новых гостей, еще раз предупредив, что сюрпризы еще не закончились. И вот, не успели даже раскрыться веера, как в гостиной появилась новая пара.
— Его высокопреосвященство дон Луис-Мария де Вальябрига, инфант Испании и его сестра графиня Чинчон, инфанта Испании! — торжественно объявила сама герцогиня Альба.
На мгновение в зале все окаменело, и только глаза самой хозяйки, быстро, словно хищные и хитрые зверьки, заметались по застывшим лицам.
Но уже в следующий момент начались взаимные приветствия. Так и не успев еще ничего придумать для Пепы, Годой кинулся к жене, мимоходом дежурной улыбкой поприветствовав шурина.
— Ах, дорогая Мате, я только сегодня прибыл в Мадрид, и герцогиня пригласила меня прямо с дороги, — однако широко распахнутые острые глазки сестры кардинала давно уже не выражали ничего помимо печали. — Ах, герцогиня, — обратился дон Мануэль к другой Марии Терезе, — сегодня и впрямь, как вы обещали, настоящий вечер сюрпризов!
Но Альба лишь слегка усмехнулась в ответ, весьма заинтригованная тем, что и кардинал, похоже, не в первый раз видит юную Женевьеву.
Клаудиа же, до сих пор все еще вполне свободно державшаяся, при этом новом сюрпризе вдруг вся внутренне похолодела. И когда кардинал тут же направился прямо к ней, перед мысленным взором девушки всплыла опаленная наплывающим на нее алым цветом надгробная плита на склепе сестры Анны. «За побег из монастыря…»
Однако Луис Мария повел себя неожиданно вполне по светски.
— Я несказанно рад снова видеть вас, дорогая Женевьева, — сладко пел он, протягивая девушке руку для поцелуя.
— Чрезвычайно признательна, Ваше Высокопреосвященство, что вы оставили свое странное заблуждение, — с явным французским акцентом, нежнейшим голосом пропела Клаудиа.
— Надеюсь, вы не держите на меня обиды? В моем положении приходится сталкиваться с такой массой людей, что ошибки неизбежны. И все же не понимаю, как я мог так ошибиться?! — посетовал кардинал. — Кстати, на днях один мой архиепископ как раз отправляется во Францию. Он мог бы передать вашему отцу привет или даже небольшое письмо, — с приятнейшей улыбкой неожиданно предложил он.
— Не стоит так утруждать себя, Ваше Высокопреосвященство. Я чрезвычайно благодарна вам за заботу, но привет, пусть даже от родной дочери, переданный члену революционного правительства через церковное лицо… Вы понимаете, у нас во Франции на это смотрят совсем по-другому… Вы же не хотите неприятностей господину де Салиньи, тем более, что он их ничем не заслужил.
— Ах, да, совсем забыл об этом, мадмуазель. Ведь в отличие от нас, революционеры не церемонятся при достижении своих целей. Кто знает, быть может, хотя бы в этом они умнее нас.
— Неужели вы действительно так считаете, Ваше Высокопреосвященство? Но, по-моему, это никак не может сделать их умнее. Пренебрежение условностями и церемониями как раз наоборот делает людей глупее и… вульгарнее.
— О, мадмуазель, я просто восхищен вашей мудростью! — с неподдельным восторгом воскликнул Вальябрига и собрался втянуть девушку в еще более скользкий разговор.
Но тут герцогиня Альба пригласила гостей к столу, и все разговоры на этом закончились или, по крайней мере, прервались на некоторое время.
Все проследовали в столовую, стены которой оказались сплошь увешаны картинами. На самом почетном месте висела картина Веласкеса, изображавшая сидящих у очага мужчин, а с ней соседствовал Вандейковский «Брак в Кане Галилейской». Все остальные картины представляли собой натюрморты фламандских, французских и испанских художников. Дичь, рыба, плоды и прочая снедь были выписаны столь сочно, что при одном взгляде на них начинали течь слюнки. Однако стол, ожидавший гостей, оказался гораздо менее роскошным: на нем было всего несколько блюд, причем, скорее, в народном духе, зато изысканных вин — в изобилии.
Сначала, согласно этикету, был усажен Фердинанд, затем сестра и брат Вальябриги, затем Князь мира, супруги герцог и герцогиня Осунские, графиня Кастильофель и Женевьева. Хитрая Альба устроила так, что Годой оказался рядом с женой, Фердинанд, к величайшему своему счастью, с Женевьевой; кардиналу же, пришлось удовольствоваться соседством с Пепой Тудо, графиней Кастильофель. Сама герцогиня Альба заняла место во главе стола, усадив рядом гостившего у нее кузена — дона Карлоса Пиньятелли.
Годой чувствовал себя не совсем ловко, сидя между своей официальной женой графиней Чинчон и Клаудией, да еще и напротив неофициальной жены Пепы, Клаудия тоже была весьма недовольна, но даже не столько соседством принца, сколько тем, что оказалась визави с кардиналом. Утешала она себя лишь тем, что ее возлюбленному, должно быть, приходится сейчас гораздо хуже. Но торжественный ужин начался, и за столом завязалась общая беседа.
— Как поживает наш с вами любимый монастырь, сеньор кардинал? — вдруг обратилась к дону Луису-Марии герцогиня Альба.
— Прекрасно, Ваше Сиятельство. Не так давно меня даже посетила его настоятельница, этот перл добродетели, мать Агнес, — добавил он, бросив беглый взгляд на Клаудиу.
— Но о каком монастыре вы говорите, Ваше Высокопреосвященство? — глядя прямо в глаза кардиналу, весело поинтересовалась девушка.
— О монастыре Святого Франциска в Уржеле, — откровенно возвращая ей взгляд, спокойно ответил кардинал.
— Так уж не за послушницу ли именно этого монастыря, Ваше Высокопреосвященство, вы приняли меня при первой нашей встрече?
— Именно так, мадмуазель, за сестру Анну, необычайно способную девушку, подававшую большие надежды.