— Почему подававшую? Разве вы уже не убедились в том, что эта сестра по-прежнему в монастыре и не имеет со мной ничего общего?
— Увы, дорогая Женевьева, сестра Анна исчезла из монастыря при весьма загадочных обстоятельствах…
— Так вы, Ваше Высокопреосвященство, приняли нашу гостью за ту исчезнувшую монашку?! — искренне удивилась Альба. — Но разве вы не верите в то, о чем говорят по всей Испании?! Сестра Анна чудесным образом вознеслась к Господу Богу прямо из своей кельи, и туда вот уже два года стекаются паломники чуть ли не со всего света. Девица стала славой монастыря, затмив даже мученическую смерть бывшей настоятельницы, и монастырь в народе теперь так и именуется — обитель Святой Анны. А вы, человек, к словам которого прислушивается столь множественная паства, святое лицо… — тут губы герцогини невольно дрогнули в подавляемой улыбке — … покровитель этого монастыря, наконец, вдруг хотите заявить всему миру, что это неправда?! Удивляюсь вам, Ваше Высокопреосвященство!
Вальябрига заметно смутился таким неожиданным поворотом и попытался загладить неловкость.
— Ну, что вы, герцогиня! Вы знаете мою щепетильность в подобных вопросах! Я и сам, встретив прекрасную Женевьеву в гостях у герцогини Осунской, был необычайно удивлен и обескуражен ее поразительным сходством с новообретенной святой…
— А мне кажется, Ваше Высокопреосвященство, — вдруг рассмеялась герцогиня Альба. — Вас просто искушает Господь Бог.
— Пожалуй, вы правы, — пробормотал с красным от смущения и едва ли не слившимся с цветом сутаны лицом Вальябрига.
Но Клаудиа уловила в его мимолетно брошенном на нее взгляде искру злости, если не сказать, настоящей ненависти, и поняла, что кардинал впервые ощутил свое полное поражение по-настоящему только теперь и именно с этого момента и на все времена стал одним из самых опасных и, что еще хуже, тайных ее врагов.
— Я не удивлюсь теперь, если завтра вы вдруг заявите, что и Святая Клара тоже самозванка, — не унималась Мария Тереза. — А ведь сам Папа Пий Седьмой особым эдиктом разрешил ей произнести обеты монахинь-капуцинок.
— Увы, герцогиня, — неожиданно разозлился кардинал. — Я сам еще совсем недавно дал ей разрешение устроить престол прямо в больнице напротив ее ложа. И теперь там ежедневно служат по несколько обеден, и в дарохранительнице даже выставлены Святые Дары.
— Кто из нас, Ваше Высокопреосвященство, не знает этого, — вдруг вступила в разговор графиня Кастильофель. — Я просто счастлива тем, что меня допустили к ее постели и позволили говорить с нею.
— И вам она тоже рассказала, что питается только евхаристическим хлебом? — вдруг с любопытством спросила у Пепы герцогиня Осуна.
— Да, — решительно ответила Пепа, в которой до сих пор был силен дух слепой народной веры во всяческие чудеса. — Она женщина героической добродетели. Ведь по особому призванию Святого Духа она предназначена быть монахиней-капуцинкой, но испытывает чрезвычайную скорбь оттого, что не имеет ни силы, ни здоровья, необходимых для жизни в общине и в монастыре. Бедняжка на всю жизнь прикована к постели…
— А в это время ее мать и духовник получают значительные суммы от богатых и знатных мадридских дам… а также других набожных лиц, — неопределенным тоном то ли обвинения, то ли поощрения закончила герцогиня Осуна.
Пепа вспыхнула, а герцогиня Альба, уже в который раз за этот странный вечер весело расхохотавшись, сказала:
— Вам я не удивляюсь, дорогая Мария Хосефа, — вы всегда были безбожницей и приверженцем чистого разума… Однако кардинал сегодня повергает меня в истинное смятение. Вы сказали «увы», Ваше Высокопреосвященство? Неужели вы, человек, призванный насаждать веру среди народа, сам же первый совершенно не верите в подобные проявления… хм… божественной воли?
— Вопрос о том, дорогая герцогиня, верю я сам или не верю, мы с вами здесь обсуждать не будем, — почти грубо ответил Вальябрига. — А вот всякие самозванства и самозванок я разоблачал и всегда буду разоблачать во славу Божию.
— Так вы считаете нашу Святую Клару самозванкой, Ваше Высокопреосвященство? — с ехидной улыбкой дерзко спросила Альба.
— Да! — неожиданно твердо ответил кардинал. — И даже скажу вам больше, герцогиня. До самого этого вечера я еще склонен был верить в то, что она, возможно, и в самом деле осенена Святым Духом. Но теперь, вот с этого самого момента, я уже абсолютно уверен, что эту вашу святую необходимо как можно скорее разоблачить и отправить на костер… чтобы другим неповадно было.
И ни от кого не укрылось, что эти последние слова кардинал адресовал прямо в лицо юной француженке.
За столом повисло тяжелое молчание.
«Ого, — подумал Мануэль, — похоже на то, что моя девочка не зря боится этого фанатика. Ради того, чтобы завладеть ею, он пойдет на все. Придется постоянно быть настороже и, быть может, дать в распоряжение Мартина еще пару десятков молодцов. Этот Хуан, судя по всему, парень надежный, раз уж малышка сама видит в нем верного защитника и уверяет меня, что доверять ему можно безоговорочно. Вот еще бы разыскать его товарища… Но от Аланхэ ничего не добьешься, кроме дежурного «пропал без вести».
«Ах, как падок этот проклятый святоша на девиц, — в это же время размышлял сидящий по другую руку от Клаудии Фердинанд. — Значит, мой новый валет не солгал мне о своих бедствиях. Рыжий жеребец готов отнять подругу даже у самого колбасника. Но погоди, чертов тонзурщик! За эту девочку тебе придется побороться еще и со мной. — Принц сладострастно зажмурился и стал похож на кота. — Не видать ее тебе, как своего длинного носа, блудодей!»
На улицах заметно темнело. Лиловый летний вечер начинал все больше окутывать мадридские улицы, скрывая очертания недостроенного дворца Буэнависта и придавая ему какую-то загадочную и тревожную прелесть. Во внутреннем дворе, еще заваленном досками и бочками со штукатуркой, сновали кучера, новомодные, несмотря на войну, грумы в английском вкусе, челядь Альбы и королевские гвардейцы. Последние, правда, не только хохотали на весь двор и ловили концы юбок сновавших служанок, но и выполняли свое непосредственное дело — охраняли все входы и выходы. У главной лестницы караул был особенно многочислен и сменялся каждые полчаса — об этом особо заботились командиры взводов, известный источник, откуда полковник Пипаон выбирал капитанов рот. Вот и сейчас проверить караул подошел невысокий, но бравый лейтенант с круглыми и зоркими, как у птицы, глазами. Он придирчиво осмотрел выправку и амуницию часовых, едва ли не засовывая нос под белые портупеи.
Наконец, лейтенант, проверив все до последних пуговиц и убедившись в полном порядке караулов, отошел в сторону и, встав у высокой пинии, где было уже совсем темно, принялся разглядывать звездное небо. Казалось, это достойное зрелище полностью поглотило его внимание, и ничто не могло отвлечь его от созерцания небесных светил. Однако он вдруг неожиданно, словно кошка, подпрыгнул и, развернувшись в воздухе, еще в прыжке поймал занесенную над ним руку. Рука принадлежала высокому бородачу, судя по цветам платья — из свиты принца Астурийского.
— Молодец! Молодец, старина, — тихо прошипел бородатый. — Даже по спине тебя без твоего желания не похлопать.
— Вот так встреча, — спокойно и почему-то тоже тихо произнес в ответ лейтенант, и его живые глаза подозрительно заблестели. Отвернувшись, он поспешно провел рукой по лицу и уже с любопытством стал разглядывать стоявшего перед ним в роскошном, придворном, ладно пригнанном, дабы не стеснять никаких движений, костюме сдержанно улыбавшегося бородача.
Улыбка на лице Педро была делом экстраординарным, впрочем, как и слезы на глазах Хуана.
Шли долгие секунды, а оба молодых человека, один высокий и стройный, другой пониже, но поплотней и покоренастей, так и продолжали стоять, один держа перехваченную руку другого, не зная, что делать дальше и рискуя вот-вот привлечь к себе чье-либо внимание.
— Где здесь можно спокойно поговорить? — наконец, взял себя в руки Педро. — У тебя теперь столько подчиненных, что сделать это, я думаю, нетрудно.
— В этом ты абсолютно прав, но есть одно «но» — здесь Вальябрига…
— Забудь об этом, пока здесь мы, — Хуан вопросительно вскинул глаза. — Я имею в виду свиту принца Астурийского, — спокойно пояснил Педро. — Если кардинал даже только попытается что-либо сделать, Фердинанд, которого я изрядно обработал в этом направлении, поднимет такую бучу, что услышат на другом конце света. Да и твой Мануэль пока еще кое-чего да стоит.
— Хорошо. Сейчас я проинструктирую караул, а ты иди вон туда, — Хуан махнул рукой на другую сторону курдонера[100], где в сумерках белели стройные колонны у выхода в сад. — Ротонда еще не достроена и потому пока пустует. Я буду там через пару минут.
Педро медленно и явно подавляя в себе желание обернуться, пошел в указанном направлении.
Тяжелое молчание, повисшее над столом в гостиной дворца, длилось всего несколько мгновений. Его нарушила хозяйка, быстро обведя всех своими темными живыми глазами:
— Ах, сеньоры, вы только взгляните на себя со стороны! К чертям серьезность! За праздничным столом она смешна и нелепа. Эй, музыканты, сыграйте нам что-нибудь повеселее. Я вижу, пришла пора показать вам, — заговорила она совсем о другом, — что мне уже удалось сделать, и похвастаться тем, что я еще задумала.
С этими словами герцогиня живо встала и вышла из-за стола, подавая пример остальным. Ему последовали с большой охотой, и в гостиной остался один Пиньятелли, то ли не интересуясь ее рассказами, то ли уже прекрасно зная все, что хотела показать гостям его кузина.
Пестрая вереница дам и кавалеров потянулась вслед за оживленной Альбой осматривать незаконченные залы и анфилады.
— А этот плафон Гойя распишет мне мифологическими сюжетами… — упоенно рассказывала герцогиня. Гости изображали на лицах восторг и одобрение, однако мысли их были далеки от того, чтобы представлять себе будущее великолепие дворца Марии Терезы и восхищаться грядущими гениальными росписями.