Но что же делать? Какие доказательства, документы, аргументы и откуда может она взять, будучи в этом государстве практически никем. Легкой тенью без имени, без положения. Пушинкой, которую при первом же удобном случае готов сдуть в бездну не один влиятельный человек. А кто может ей помочь? Мануэль, этот, как сказала покойная герцогиня Альба «ветрогон»? Увы! Хуан? Но он теперь, как любимчик генералиссимуса, должен постоянно находиться при нем, а, кроме того, имеет немало действительно серьезных забот по службе. Так кто же? Опять получается, что в этом деле ей может помочь только один человек — Педро. Да, именно Педро, по рассказам Хуана, живущий теперь на приволье и болтающийся со своим принцем по всем злачным местам столицы.
Но и Хуана вот уже третий день нет во дворце, ибо Годой отправил его с каким-то очередным поручением в Португалию. Узнав, что лейтенант Мартин обязан явиться через неделю, Клаудиа немного успокоилась. Время пока не очень торопило ее; выезжала она мало, и возможность встретиться с Пепой равнялась почти нулю. И вот, получив некоторую передышку из-за отсутствия Хуана и валета Браулио, Клаудиа, дабы немного забыться, с упоением отдалась чтению новой, запрещенной испанской цензурой, но доставленной ей через герцогиню Осуна, книги Шатобриана «Гений христианства». Книгу эту провез в дипломатическом багаже посол Австрии, как любой утонченный иностранец в этой стране, конечно же, друживший с Марией Хосефой.
Чтение оказалось воистину увлекательным, и, открыв том утром, Клаудиа оторвалась от толстых, шероховатых, неровно обрезанных страниц лишь тогда, когда почувствовала за спиной чье-то присутствие. Она неохотно подняла глаза, увидела, что небо за окном налилось тяжелым пурпуром позднего заката, вздохнула и неохотно обернулась.
На пороге стоял улыбающийся Браулио.
— Рад видеть сеньору в добром здравии и за столь благочестивым занятием, — он кивнул на книгу в ее руках.
— Вы так неожиданно исчезли, а ведь я совсем не хотела вас напугать, — почти приветливо ответила Клаудиа, уже точно зная, что Браулио совсем не испанец, а француз, чувствуя себя все же немного уверенней.
— Вы так задели мои чувства, сеньора, что я не выдержал и решил вправду посетить наши родные места, о которых мы с вами так много говорили… — Валет сделал угрожающую паузу, и сердце Клаудии на миг похолодело. А если он действительно добрался до Монпелье и узнал, что дочь депутата де Салиньи умерла как раз накануне выборов в Генеральные Штаты? Впрочем, кто будет там разговаривать с каким-то испанцем, слугой, лакеем — пусть даже самого Князя мира. Это здесь Мануэль — Князь мира, а там, во Франции, он только глупый фаворит старой королевы, не больше. Хотя, если он и в самом деле француз… — Так вот, — вернул ее к действительности голос Браулио, — представьте себе, что там ничего не изменилось, Эро все так же неспокойна, рыбы по-прежнему много, дом господина де Салиньи все так же покрыт охряной краской… — Браулио не мог отказать себе в удовольствии помучить девушку подольше и был готов перечислять бессмысленные подробности до бесконечности.
Но Клаудиа властно остановила его:
— И что же, надеюсь, меня там тоже еще помнят?
Но вместо ответа валет шагнул к ней, вынул из-за обшлага бумагу, неторопливо развернул ее и бесстрастным голосом прочел:
— Александр Жозеф-Мария де Салиньи, родился 4 августа 1756 года в Руане, был избран депутатом от дворянства Монпелье в 1789 году; в 1793 году, как бывший, заключен в тюрьму, но освобожден и в 1795 году выбран начальником департамента Луары; в 1799 году назначен членом Государственного совета и помощником министра по морским делам. — Браулио перевел дух и победно улыбнулся, но в ответ услышал равнодушное:
— Я, вероятно, лучше вашего знаю биографию своего отца.
— Но вы еще не дослушали до конца, сеньора, — одними губами улыбнулся валет и продолжил. — Семья графа состоит из жены Элизабет Флоранс, урожденной маркизы де Понтийяк и сына Шарля Генриха Никола, двадцати семи лет, коменданта города Мелюн… — Тут он снова сделал эффектную паузу и закончил. — Дочь, Женевьева Мария, умерла от скарлатины в 1789 году. Справка заверена французским посольством в Мадриде, сеньора. — Браулио насмешливо посмотрел прямо в глаза Клаудии. — Так что, вас нет на этом свете, мадмуазель, уже целых тринадцать лет…
Глава седьмая. Перстень с гранатом
После ухода несносного валета, которого по всем правилам давно надо было бы рассчитать, Пепа, однако, не стала бесноваться, как сделала бы в юности, а в задумчивости стала прогуливаться по многочисленным залам своего дворца. Ее не интересовало, какие дела связывают Браулио и Мануэля, они нуждаются друг в друге — с нее достаточно и этого. Но как она сама смогла очутиться в такой зависимости? Увы, десять лет назад положение Пепы, несмотря на жизнь в шатком домишке на окраине Мадрида, было гораздо прочнее, чем сейчас. Мануэль любил ее тайно — и, значит, искренне. Неужели ей казалось мало той его любви, что она впуталась в эту историю? Слезы показались в больших серых глазах Пепы и, повинуясь какому-то необъяснимому порыву, она направилась в классную комнату, где как раз в это время занимался Игнасио.
Выдержанный мальчик не вскочил при ее появлении и не бросился ей на шею, как делал в детстве, а только поднял от книги точеную, в крупных смоляных завитках голову, и улыбнулся обезоруживающей улыбкой, которой покорял всех.
— Добрый вечер, мама. Ты прости, но мне нужно позаниматься еще с четверть часа. Я дочитаю Горация и буду в твоем распоряжении.
Зачем мальчишке в десять лет читать какую-то заумь на латыни, когда в его возрасте надо бегать по лугам и лесам, мимоходом уже задирая юбки девчонкам! Как делал, например, его отец, — подумала Пепа, имея в виду Мануэля, и в смятении от этой своей неожиданной мысли даже прикрыла рот рукой. Кто мог знать, чем занимался в такие годы его отец?!
— Нет, Игнасильо, я пришла просто проведать тебя. Тебе ничего не нужно?
Мальчик снова с удивлением оторвался от книги.
— Нет. Я только хотел спросить, почему папа приходит теперь так редко?
Пепа с тоской посмотрела в черные, широко распахнутые и светящиеся каким-то внутренним огнем глаза, и вдруг почувствовала, что сознание вот-вот оставит ее. Где она видела эти глаза? Где?!
Ничего не ответив, графиня, изо всех сил сдерживая себя, постаралась как можно спокойнее покинуть классную комнату. Надо найти ведьму во что бы то ни стало! От проклятого бездаря Браулио толку не будет, он, по крайней мере, пока молчит — и то слава Богу! Значит, остается только расхваленный Мануэлем фактор принца Астурийского. Пепа, как почти всякая придворная дама, терпеть не могла наследника престола не по причине его отвратительных человеческих качеств, но, скорее, из-за его отталкивающего физического обличья. Она всегда очень сочувствовала дамам, на которых принц обращал внимание, а теперь вот самой придется каким-то образом просить у него слугу. Пепа вспомнила запах, которым всегда несло от инфанта — смесь двух ужасных, перебивающих друг друга ароматов эвкалипта и пачулей — и с трудом подавила тошноту. Нет, самой лезть в пасть к этому выродку… Впрочем, у такой женщины, как она, есть и другое средство. И, быстро присев к палисандровому столику, Пепа набросала своими каракулями короткую записку.
Клаудиа еще нашла в себе силы улыбнуться. Спокойно закрыв книгу так, чтобы ее названия не увидел этот мерзавец, отошла и прислонилась спиной к стене. Ей казалось, что теплый кремовый штоф, которого касались ее обнаженные лопатки, может теперь дать ей хотя бы какую-то опору и защиту.
— Давайте поговорим спокойно, — наконец, тихо вымолвила она, пытаясь выиграть время. — Я уважаю в вас достойного противника, как, надеюсь, и вы во мне. — Браулио, с любопытством уставившись на девушку, спокойно уселся на тот стул, с которого она только что встала. — Вы узнали, что мной раскрыто ваше подлинное происхождение и вероятность каких-то ваших занятий, с этим связанных — в ответ вы припираете меня к стене, — она усмехнулась буквальности этой идиомы, — моим подлинным происхождением. Впрочем, подлинного-то вы все равно не знаете. Короче, мы квиты и… молчим.
— В принципе вы совершенно правы, сеньора. И я вполне мог бы заключить с вами этот негласный договор, если бы здесь не присутствовало еще одно весьма досадное обстоятельство. Дело в том, что ваше происхождение меня, в общем-то, интересует мало и только как контроружие против вас. Но есть еще одна вещь, которая касается моего соответствия занимаемой должности и, буду откровенным, моих доходов.
— Что же вы хотите узнать еще? — Стараясь унять дрожь в голосе, смело спросила Клаудиа.
— Я хочу узнать всего лишь то, от кого вам стало известно, что сын графини Кастильофель не является сыном его сиятельства? — решил играть в открытую Браулио, полагая, что теперь девчонка все равно уже полностью в его руках.
На мгновение девушка увидела перед собой манящие блестящие глаза, при взгляде в которые она каждый раз, словно проваливалась куда-то, и улыбнулась.
— Но, послушайте, разве это может быть тайной для любого разумного человека? Посмотрите сами: у графини глаза серые, как небо над грозовым морем, а у Ма… у герцога — голубые, как день. Что же тут удивительного? Странно, что герцог сам этого до сих пор не заметил… или не захотел заметить.
Ответ был обезоруживающим, но Браулио не понравилась именно эта его простота.
— Звучит убедительно, но если за все десять лет эта мысль здесь никому не пришла в голову, а вы появляетесь и осмеливаетесь говорить это прямо в лицо графине… Значит, у вас есть на то основания.
Клаудиа почти обрадовалась. Значит, ее слепой удар попал в цель и не только оцарапал противника, но нанес ему серьезную рану. Настолько серьезную, что вокруг этого поднялась целая буря со шпионами и шантажом. Неужели это стоило бы делать из-за простого адюльтера, каких полно при любом дворе? За этим явно крылось нечто большее. Но именно поэтому и последствия могут оказаться для нее самой гораздо страшнее, если не сказать плачевнее. Однако девушка твердо решила пока стоять на своем.