Оттолкнув растерявшегося лакея Фердинанда и резко открыв дверь кабинета, Карлос увидел, что сын сидит за рабочим столом и что-то пишет. И снова ему вспомнились предупреждения, постоянно нашептываемые в последние дни, о том, что принц постоянно что-то пишет. «Следовало бы проверить, ваше величество, что именно». Король только усмехался на все предостережения и отвечал, что инфант, вероятно, вновь увлекся переводом какой-нибудь греческой трагедии, дабы забыть о безвременной кончине супруги. Но теперь от этой уверенности не осталось и следа.
— Фернандо, я принес тебе книгу, — обратился к нему Карлос с заранее заготовленной фразой, но не сдержался и тут же с порога спросил: — А что ты там пишешь?
Фердинанд совершенно онемел от неожиданности и смотрел на отца застывшими от ужаса глазами.
Король подошел к нему и взял со стола бумагу. И прочел распоряжение министру Кабальеро подготовить проект первых постановлений по смене власти в Испании. Быстро просмотрев содержание бумаги, Карлос уже окончательно перестал в чем-либо сомневаться.
— Загуанете сюда! — распорядился король и, не говоря более ни слова онемевшему от страха сыну, лично произвел у него в кабинете настоящий обыск.
Забрав все найденные у Фердинанда в кабинете бумаги, Карлос распорядился немедленно сменить всю прислугу принца, его самого оставить под охраной гвардейцев, а также немедленно арестовать Кабальеро. Затем со всеми бумагами в руках направился прямо в покои королевы.
Камеристки уже успели предупредить Марию Луизу, что случилось нечто непредвиденное, и к ней идет сам король. Королева только что собралась вожделенно предаться страсти с давно не ласкавшим ее Мануэлем, как вдруг, к своей необычайной досаде и к невероятному облегчению Князя мира, вынуждена была накинуть пеньюар и выйти из алькова в будуар.
— В чем дело, Карлос? — недовольным тоном встретила она супруга, в ужасе подумав, уж не возжелал ли он вдруг исполнить свои супружеские обязанности.
— А вот, полюбуйся-ка, матушка, — с красным от с трудом сдерживаемого гнева лицом сунул он ей в руки целый ворох бумаг. — Почитай, почитай, что пишет наш разлюбезный сыночек.
Королева в полном недоумении стала просматривать оказавшиеся у нее в руках листы, машинально проговаривая вполголоса отдельно выхватываемые строки то из одного, то из другого документа.
— … королеву Марию Луизу отстранить от всех дел и от всех должностей и в тот же день отправить в отдаленное поместье… кортесы разогнать… премьер-министром назначить Эфиальта… Что это за галиматья, чикаро? — все еще с полным недоумением вновь обратилась королева к супругу. И пребывавший в приятном безделье Мануэль вдруг услышал, как христианнейший монарх громовым голосом заорал в ответ:
— Заговор, моя дорогая! Заговор! Наш милый сынок, наш маленький Фернандито хочет уморить тебя и меня да поскорее, а сам занять трон Испании … — Мануэль спрыгнул с постели и в чем был, то есть прямо безо всего, подошел к тяжелой портьере, чтобы не пропустить ни единого слова. Смелость его оказалась вознаграждена: он услышал детали, которые, по всей видимости вновь выхватив из рук королевы бумаги, одну за одной вычитывал король. — … временщика Годоя немедленно отдать под суд… — эти слова, произнесенные громовым голосом короля и разнесшиеся едва ли не по всему дворцу, крайне не понравились Мануэлю, если не сказать хуже. Затем послышались вопли королевы, крик и беготня лакеев. — Его самого надо отдать под суд! — кричал, надрываясь, король. — Казнить, казнить, казнить негодяя немедленно!..
Затем неожиданно все стихло. Выждав еще немного и не слыша более ни звука, Мануэль наспех оделся и заглянул в щелку. Будуар был пуст. Тогда, держа сапоги в руках и прижимая шпоры, чтобы не звякнули, он стал пробираться тайными ходами, которыми не пользовался уже со времен начала своего романа с королевой. «Хорошо еще, что благодаря своей любвеобильности эта карга не приказала их все заделать!» — подумал он, привычной рукой нащупывая потайные кнопки и отодвигая уходящие в стены двери. Наконец, он добрался до дверей, выходивших прямо в кордегардию, и облегченно вздохнул, встретив там лишь пару гвардейцев. Те, увидев князя Мира в столь нетрадиционном наряде, лишь привычно хмыкнули и отдали честь. Годой спокойно натянул ботфорты и через пару минут уже ехал в карете к себе. Конечно, этот Фердинанд идиот и мерзавец, но он, по крайней мере, избавил его от столь неприятной обязанности. Уж теперь-то королеве будет не до него.
Действительно и королеве, и другим обитателям Прадо было теперь не до Мануэля. Повсюду носились взбудораженные слуги со свечами, а по углам шушукались, прикрываясь веерами и фартуками, горничные. То тут, то там раздавался звон шпор, лязг оружия и топот солдатских сапог, и на полдворца разносился крик его величества. Это король Карлос орал на принца Астурийского в его собственном кабинете. Орал как на последнего проштрафившегося конюха.
Вскоре в громовой бас вплелись, перебивая его, и истошные визги королевы:
— На колени, на колени, тварь, проси прощения!
— Вы не могли бы унизить будущего короля Испании сильнее, мадам, — огрызнулся, словно затравленная собака, наследник.
— Да какой ты король! — закричал в ответ Карлос, и его с надрывом поддержала Мария Луиза:
— Не бывать этому! Не бывать! Никогда не бывать!..
Над Мадридом висела беспросветная темная ночь. На бархатном небе не было видно ни единой звезды, и даже фонари сторожей, бродивших, как лунатики, по пустынным улицам, не рассеивали мрака. Наоборот, от этих размытых пятен мутного света тьма казалась еще непроницаемей и глуше. Со всех сторон виднелись лишь сплошные черные громады, над которыми торчали крыши, купола, башни, печные трубы, а флюгера и аркбутаны врезались в небо, подобно мачтам огромного корабля. «Да, именно в этот день два года назад я узнала о Трафальгарском разгроме, — печально подумала Клаудиа. — Было точно так же пасмурно, и из сада тянуло холодом, когда явился Мануэль и объявил мне это. Как печален он был тогда. Ах, Мануэль, Мануэль, где ты теперь?»
Девушка сидела у открытого окна спальни и глядела в ночь — настоящую мадридскую ночь, которая в детстве казалась ей полной чудес и волшебных неожиданностей. Но сегодняшняя ночь не сулила ничего, кроме одиночества. В последнее время Мануэль заметно от нее отдалился. Клаудиа знала, что ее возлюбленный опять вернулся к Пепе Тудо, но теперь ее больше расстраивало даже не это, а то, что стала окончательно ясна вся бессмысленность ее надежд занять ведущее положение при испанском дворе. Надо было искать какой-то выход из той новой тюрьмы, в которой она оказалась. Но просто возвращаться к дону Гаспаро, так ничего и не добившись, было и обидно, и стыдно, и Клаудиа лихорадочно искала любой возможности снова изменить свою судьбу, на этот раз уже совершенно самостоятельно. В поисках неожиданного хода она перебирала историю, этикет, философию, политику и многое другое, пока, в конце концов, не решила затеять весьма рискованную игру, толкнув Мануэля в объятия Наполеона. В случае неудачи это грозило ей потерей не только всего того материального благополучия и спокойствия, в которых она последние годы жила, но, возможно, и жизни. Зато в случае выигрыша… И Клаудиа решилась, ловко подала свой план Мануэлю и теперь вот уже третью неделю ждала, когда он вернется и сообщит, что вышло из этой ее затеи. Но сегодня ей, кажется, придется просидеть одной еще одну ночь, с тоской понимая, что единственным развлечением для нее теперь стало ожидание неизвестного финала переговоров премьера.
Часы пробили половину первого. Вероятно, следовало перестать ждать и пойти спать, но неожиданно на лестнице послышались гулкие шаги, дверь распахнулась и, принеся с собой ночную прохладу и запах вянущих листьев, в спальню ворвался Мануэль. Густые волосы его были растрепаны, и грудь поднималась от быстрой ходьбы. Даже не припав к ее руке, Мануэль упал на хрупкий стульчик, едва не развалившийся под напором его вальяжного тела. «Неужели все-таки полный крах?» — подумала девушка, обернувшись к нему и продолжая спокойно стоять у окна в ожидании заключительного рокового удара.
— Дорогая, дорогая Жанлис, — едва выговорил он, переводя дыхание. — Ты не представляешь, что творится сейчас во дворце!
— Во дворце? — Клаудиа отошла от окна и с любопытством посмотрела на Годоя. — Разве во дворце еще может что-нибудь происходить?
— О, Господи, перестань же смеяться, я говорю совершенно серьезно!
— В таком случае успокойся и расскажи толком, что именно происходит сейчас во дворце.
— Заговор, дорогая моя, настоящий заговор.
— Фердинанд?
— Да. Король получил от кого-то анонимную записку и тотчас отправился в кабинет Фердинанда. Там, учинив обыск, он нашел бумаги, полностью изобличающие принца — и теперь в Прадо переполох.
— Наконец-то.
— Что «наконец-то»? — удивился Мануэль.
— Наконец-то нарыв прорвался, и теперь начнет выходить гной.
— Ты так спокойно говоришь об этом…
— Но из-за чего волноваться? — Клаудиа улыбнулась и поднесла к губам Мануэля зажженную пахитоску. — Тебе же, как я вижу, удалось и на этот раз избежать опасности. А ведь одной из первых мер принц, несомненно, считал устранение тебя.
— Да уж. Судя по тем бумагам, что читал нам вслух король, эта слюнявая жаба собиралась первым делом посадить меня в тюрьму без всякого суда и следствия, а королеву сослать в отдаленные имения.
— И при этом оставить короля на месте.
— Вот именно! Однако его величество ничуть не порадовался такой милости…
— Разумеется. Подобное решение, конечно, не делает чести уму принца, хотя…
— Что «хотя»? — переспросил уже вновь попавший под обаяние Клаудии и соблазн женской спальни сразу же успокоившийся Мануэль. Он расслабился и с наслаждением вдохнул пряный возбуждающий дым. Как легко и внятно эта девочка всегда умеет подать любое событие! И где умудряется она добывать такие пахитоски?