— Хотя все это лишь вполне естественные формальности. В результате переворота король оказался бы перед жестким выбором, либо удовлетворить все требования заговорщиков, то есть, поменять весь кабинет министров и уступить место сыну, либо…
— Ты думаешь, они не остановились бы перед насилием?
— Я думаю так же, как, скорее всего, думают и они. Карлос согласился бы с первым вариантом и отправился в добровольную ссылку вместе с дражайшей супругой. Они, как мне кажется, даже особо не расстроились бы, а стали бы жить себе припеваючи, уже и вовсе ничем себя не сдерживая. Так что… этот заговор не столько против них, сколько против тебя, мой милый.
— Ты так думаешь? — Настроение Мануэля снова испортилось.
— Абсолютно в этом уверена. А в каком состоянии твой договор с Наполеоном? Ты успел заключить с ним соглашение?
— Неделю назад мы тайно договорились о захвате Португалии. Я как раз возвращался с переговоров и еще не успел ничего сообщить тебе, как в Прадо, куда отправился первым делом, узнал все эти события.
— Отлично, в таком случае, быть может, еще не все потеряно. Скажи мне, о чем именно удалось вам договориться? И удалось ли подписать какие-нибудь бумаги?
— Мы совместными усилиями захватываем Португалию, командовать при этом войсками будет лучший друг самого Бонапарта, генерал-полковник Жюно. Все считают, что после захвата Лиссабона Наполеон, наконец-то, пожалует и ему титул маршала Франции. Правда, сам Жюно втайне надеется стать королем Португалии, но, насколько мне известно, до этого дело вряд ли дойдет.
— Ладно, Бог с ним с Жюно. Что тебе удалось подписать?
— Мы ничего не подписывали, Жанлис.
— Плохо.
— Но это же тайное соглашение. Мне следует титул принца Альгарве и вся южная половина Португалии. Так что, уже совсем скоро, Жанлис, мы станем с тобой королем и королевой, хотя и не всей Португалии, но маленькой собственной страны! А здесь пусть все хоть перегрызут друг друга!
«Вот оно! — подумала Клаудиа. — Как близко и как возможно самое высокое достижение в этом свете! Королева!..» — грустно усмехнулась она, но вслух сказала:
— Ты, разумеется, как всегда, забыл графиню Чинчон… и Пепу… Но свободы, конечно, будет больше. Только как бы теперь из-за этого глупого заговора Наполеон не пересмотрел свои планы.
— Не вижу смысла отказываться от исполнения нашего соглашения в связи с заговором. Что меняет арест принца Астурийского?
— Видишь ли, Мануэлито… Представь себе: во время твоего отсутствия в столице, при дворе едва не происходит переворот. Ты же ничего об этом не знаешь. Однако, где гарантия, что об этом не знал и Наполеон, который вел с тобой переговоры для вида, причем, наверняка, не лично…
— Да, мы договаривались не с ним. Но я встречался с самим Талейрном!
— С Талейраном? — удивленно вскинула брови Клаудиа, а затем отвернувшись задумчиво добавила: — La parole a ete donnee pour cacher sa pensee.[124]
— Что ты сказала? — удивился в свою очередь дон Мануэль. А сам подумал: «Боже мой, и откуда она все знает? Уж не переписывается ли она тайно с отцом? Господи, — вдруг пронзила его еще более ужасная мысль, — я столько с ней живу, а ведь, в сущности, ничего о ней не знаю».
— Знаешь, что говорит Талейран; не слушайся первого движения души, оно, как правило, всегда благородно. Этому человеку ни в чем нельзя верить. Тебя, возможно, специально удалили из Мадрида на это время.
— Но для чего? Ведь соглашение это выгодно обеим сторонам?
— К сожалению, Мануэлито, я все более опасаюсь, что никакой выгоды для Испании в нем нет. Бонапарту нужен не ты, а твое согласие на захват Португалии. Тем более что возглавлять вторжение будешь даже не ты. Здесь же, в Мадриде, на основании твоего согласия тебя было бы только легче свергнуть. Поэтому, хорошо, что ты ничего не подписал.
— О, черт! Жанлис! Девочка моя! А ведь и верно, все это очень правдоподобно выглядит.
— Не бросайся в крайности, Мануэль. Может быть так, но может быть и совсем иначе. Теперь я уже не поручусь ни за что. — Клаудиа снова отошла к окну и долго смотрела в ночь. Где-то над Алькаррией уже начинало светлеть.
— Но в таком случае — что же нам теперь делать, дорогая?
— Сейчас, как никогда, придется быть предельно настороже. Ты не должен упустить ни единого нюанса из начавшегося расследования заговора — а, я думаю, оно уже началось. Внимательно изучи все мельчайшие детали. Все имена. Узнай, кого именно арестовали и кого где содержат. Одно дело тюрьма Монклоа, другое — дворцовая гауптвахта. Кроме того, необходимо знать подробности обвинения и меры пресечения…
Ночь была испорчена окончательно для всех обитателей Прадо. Помимо чудовищности самого заговора, Карлос был взбешен нарушением своей привычной жизни, а Мария Луиза — исчезновением Мануэля. Именно последнее обстоятельство бесило ее больше всего и раздувало ненависть к сыну до последних пределов.
Принца под конвоем цагуанете немедленно отвели в отдаленные покои дворца, где заперли, даже не дав ни воды, ни сигар. А уже утром было объявлено, что старший сын короля Карлоса Четвертого Фердинанд за попытку учинения государственного переворота и покушения на жизнь их католических величеств лишается права наследования вообще. Принцем Астурийским был объявлен его младший брат Дон Карлос Мариа Исидро, а сам бывший инфант Фердинанд приговаривался к пожизненному заключению.
В тот же день была взята под стражу вся челядь принца Астурийского, включая водовоза и сапожника, а за его ближайшими друзьями, герцогом Уруэнья, Эскоикисом и герцогом Инфантадо, учредили строжайший надзор.
Нигде не удалось обнаружить лишь верного валета принца, этого стремительного Санчо Арандано, и не так давно прибывшего в Мадрид из Парижа графа де Мурсиа, который в последнее время несколько раз конфиденциально беседовал с Фердинандом. Впрочем, поговаривали, что последний, как профессиональный моряк, отправился в итальянские порты, дабы присмотреть для разгромленного испанского флота несколько новых фрегатов.
Узнав об исчезновении Арандано, граф Аланхэ нисколько не удивился, хотя и несколько разочаровался. Именно от него и можно было узнать, вероятно, самые интересные подробности. Впрочем, весь этот кукольный заговор мало интересовал дона Гарсию, понимавшего, что заговоры делаются не так и не такими людьми. «Боже мой, несчастная страна, где даже мятеж не умеют устроить как следует!» — вздохнул он, и тем самым положил конец своим размышлениям о случившемся. Однако, когда спустя несколько дней он получил приглашение на Леганитос, в библиотеку графини Осуны, где она теперь проводила большую часть времени, то с удовольствием принял его.
Осуна, постаревшая и теперь со смертью Альбы и откровенной старостью королевы уже не скрывавшая своих лет, встретила его в огромном зале, где стены от пола до потолка были уставлены книгами.
— Я полагал, что вы увлекаетесь лишь книгами из index expurgatorius[125], донья Мария Хосефа, — улыбнулся Аланхэ, и улыбка, так редко трогавшая бледные губы, сделала его лицо совсем юным.
— Отчего же, граф? Есть много и других довольно интересных вещей. Вот, например, не хотите ли послушать одну презабавную сайнете[126], которую мне совсем недавно доставили из королевского дворца.
— Из дворца? — усмехнулся Аланхэ. — И там нынче еще увлекаются театром?
— Именно сейчас! Так садитесь, я сама прочту вам.
И Аланхэ покорно утонул в глубоком кожаном кресле. Бойкая пьеска выводила на сцену некое семейство доньи Фелипы, дона Диего и их сына дона Агустино, а, кроме того, там еще действовали красавец дон Нуньо и принцесса, на которой собирались женить сына — донья Петра. Сюжет же заключался в том, что донья Фелипа высказывала различные замечания, а ей на все давались остроумные ответы, целью которых было изобличение в ее глазах красавца дона Нуньо. В выражениях автор явно не стеснялся, и к концу пьесы дон Агустин наотрез отказывался жениться на донье Петре, свояченице красавца.
— Забавно. Я первый бы начал аплодировать такой сайнете на сцене. Но меня как человека военного интересует другое: действительно ли в этой истории замешан Наполеон?
Осуна сняла очки в тонкой серебряной оправе.
— Думаю, что да, дон Гарсия. Иначе этот сумасшедший не рискнул бы писать ни сайнете, ни еще один прелюбопытный документ в роде сказания, в котором королевская чета и Годой обозначены готскими именами: Леогвильд, Госвинда и Сисберт, а сам инфант в роли святого Эрменегильда объявляет, что на головы всех троих скоро обрушится гроза, а не то и что-нибудь похуже.
— Как я вижу, Фердинанд неплохо образован.
— Боюсь, он читал даже слишком много романов.
— Но это все баловство, герцогиня — а где серьезные улики?
— Кто бывает в Прадо каждый день, дон Гарсия — я или вы?
— Я не слушаю досужих разговоров и не вхож к Годою. Кстати, зато от него не отходит один из ваших старых протеже, прибывших с маленькой француженкой.
— Высокий красавец, вынырнувший из небытия?
— Нет, другой.
— А! Так он?..
— Сделал блестящую для простолюдина карьеру.
— А первый?
Аланхэ опустил матово-молочные веки.
— К сожалению, опять пропал. Так что же улики?
— В бумагах принца найден доклад королю, где в резком тоне осуждаются две жены Годоя, его распутство, его торговля должностями, пенсиями и пребендами[127]. Кроме того, требование посадить в тюрьму несчастную Пепу с детьми, низложить самого князя и конфисковать его имущество.
— В чью же пользу?
Но вопрос графа остался без ответа.
— Еще раскрыт шифр, при помощи которого инфант вел переписку с Эскоикисом.
— И это все?
— Для Совета Кастилии достаточно. Впрочем, есть самое неприятное: декрет принца о назначении Инфантадо главнокомандующим морскими и сухопутными войсками, причем начинается он так: «Поелику Богу было угодно призвать к себе душу короля, нашего родителя…» ну, и в том же духе.