— Вы знаете, что такое Испания?! Знаете?! Это наша земля, наши дети, наши дома, наши короли, наши войска, наше богатство, наша история, наше величие, наша слава, наша религия, наши могилы!..
И от этих криков дрожала земля, и дрожали руки солдат, лишь множа тем самым муки несчастных пленников…
Часть третья. ДУША САРАГОСЫ
Глава первая. Желанный
На редкость невеселое народное гулянье на празднике с «веселым» названием «Похороны сардинки» 17 марта 1808 года к вечеру каким-то странным образом переросло в откровенный бунт.
Множество людей в темных одеждах, местами перемежающихся всполохами красных плащей, стягивалось с факелами к Аранхуэсскому дворцу. Все изрядно разогретые вином, что-то кричали, и отчетливо различить в этом всеобщем гвалте можно было только все чаще и громче выкрикиваемое «Да здравствует Фердинанд!» Чернь разгулялась не на шутку, гвардия же подозрительно бездействовала.
Клаудиа пробиралась темными коридорами дворца к потайному выходу, крепко держась одной рукой за плащ Хуана, а другой не менее крепко сжимая ладонь Игнасио. Сердце ее бешено колотилось. Мальчик, еще толком даже не успевший понять, что именно происходит, почему лучше оставить мать, чем остаться с ней, куда они теперь направляются, а главное — почему посланный отцом гвардеец сменил лейтенантский мундир на цивильное платье и хотел спасти одну только Женевьеву, инстинктивно тоже вцепился в руку этой странной француженки, всем своим существом чувствуя, что и его спасение сейчас заключается только в ней одной.
Но вот, наконец, на мгновение замерший на пороге и к чему-то прислушивавшийся Хуан распахнул дверь, и все трое выскользнули из гудящего, как улей, дворца, направившись в отдаленный конец сада. На улице оказалось едва ли не светлее, чем во дворце. Клаудиа невольно обернулась и увидела, что за ними по небу расплывается багровое зарево. Неужели они посмели поджечь дворец?! Но, словно отвечая на ее немой вопрос, Хуан пробормотал:
— Это только конюшни. Дьявольщина, свет нам совсем не на руку, — и ускорил шаги.
Они пробирались через то заливаемый сполохами пожара, то на мгновения погружавшийся в полную мглу дворцовый сад, где, несмотря на гарь, тонко и остро пахло едва раскрывшимися листьями. Во вспышках света отчетливо блестели лезвия шпаги в руках Хуана и маленькой даги, судорожно зажатой в кулачке Игнасио. Крики со стороны площади перед дворцом становились все сильнее и угрожающей; слышался звон разбиваемых стекол, падение людских тел и самое страшное — то могучее дыхание толпы, которое ясно говорит, что уже ничего остановить невозможно. И от этого ощущения неотвратимо нависшей угрозы, словно вернувшись на четырнадцать лет назад, Клаудиа вдруг вновь ощутила тот ужас, который испытала когда-то в лавочке Бадалоны, слушая разговоры о революции во Франции. Страшный призрак тетки Гильотины вновь встал перед ней — неумолимый, безжалостный и неопределенный. Но теперь призрак этот превратился в реальность: у них за спинами бушевала разъяренная толпа, готовая в любой момент настигнуть и уничтожить, ни о чем не спрашивая и никого не щадя. Клаудиа невольно еще крепче ухватилась за плащ Хуана и почти до боли сжала пальцы свободной руки Игнасио.
— Если мы сумеем проскочить через те ворота, что выходят на Кареччо, то, считай, спаслись, — прошептал их провожатый.
— А если нет? — тихо, но твердо спросил мальчик, и Клаудиа с замирающим сердцем ждала ответа на вопрос, который хотела, но не решилась задать сама.
— Для чего у тебя дага, приятель? — усмехнулся Хуан.
— А Женевьева?
Хуан даже на мгновение приостановил шаг и с любопытством взглянул в лицо навязанного им третьего спутника.
— Ты постой за себя, малыш, — почти неслышно прошипел он, — а за нее можешь не беспокоиться! Она владеет шпагой не хуже многих мужчин, — закончил Хуан, и все пошли еще быстрее.
«Откуда он это знает?» — мысленно удивился Игнасио, но продолжить свою мысль не успел; чем ближе они подходили к воротам, которыми мало кто пользовался, тем шаги Хуана становились все осторожнее, и скоро он резким жестом остановил всех. Впереди, почти невидимые во мраке, стояли две фигуры. Хуан всмотрелся в темноту своими круглыми, как у кошки, глазами и коротко выругался.
— Это, конечно, всего лишь какие-то горожане, не из зачинщиков… но все равно пачкаться не хотелось бы.
Несколько секунд они стояли в нерешительности, однако этих кратких мгновений Клаудии хватило для того, чтобы с полной отчетливостью осознать, что происходит сейчас во дворце. Мануэль, разумеется, бьется сейчас в первых рядах за свою жизнь… если он еще жив… Но есть ли у него вообще шансы спастись? И, может быть, несколько минут назад она видела его в последний раз?..
Перед мысленным взором молодой женшины промелькнули теперь все восемь лет, проведенные с ним: и первое горячее объятие на берегу Мансанареса, и горькие разочарования, и его доброта, и его упрямство, и первая ночь, и первая измена… и все ее честолюбивые планы, похороненные в его дворцах, в его роскошных альковах… Горькие слезы обожгли ей глаза, и девушка порывисто притянула к себе Игнасио, совсем забыв в этот момент, что мальчик вовсе не был сыном ее возлюбленного.
Затем Клаудиа вспомнила, что во дворце с ним остались другие его женщины. Пепа, которая любила Мануэля действительно бескорыстно, и графиня Чинчон, выданная за Князя мира против своей воли. И теперь им обеим суждено погибнуть только из-за того, что они имели несчастье оказаться в орбите блестящего фаворита! И маленькая дочь — неужели они не остановятся перед тем, чтобы растерзать и ее? Но ведь погубили же французы малолетнего дофина… И неожиданный стыд за свое возможное спасение вдруг ожег Клаудиу страшным позором.
Однако отступать было уже поздно. Хуан быстро обмотал правую руку плащом, а шпагу переложил в левую — это был один из его коронных номеров, в первое мгновение совершенно сбивающий противника с толку.
— Ты прикрываешь мне спину, — приказал он Игнасио, — а ты, что бы ни случилось, беги на берег и затаись где-нибудь в кустах. Я тебя найду… ну, а если нет, то к утру все более или менее уляжется, и ты сама поймешь, что делать. Но все же сначала попробуем пройти мирно.
После этого троица спокойно приблизилась к воротам.
Увидев идущих со стороны дворца людей, два здоровых парня из простонародья тут же угрожающе набычились и потянулись за навахами.
— Младший атташе французского посольства и подданная его императорского величества Наполеона Первого, пропустите, — ледяным голосом жестко заявил Хуан, и несколько опешившие от неожиданности стражи невольно подались в стороны. Хуан уже протянул руку, чтобы открыть чугунные ворота, как небо над садом вдруг полыхнуло новой волной огня, залив всех на мгновение ярким светом.
— Постой-ка, да ведь это любимая шлюха кердо! Я сам не раз видел, как они ездили вместе с его выродком верхом!
Хуан не стал более дожидаться и с силой рванул ворота.
Игнасио подтолкнул Клаудиу в спину и крикнул:
— Женевьева, беги!
Хуан следующим же движением свободной руки сильно отшвырнул одного детину в сторону, и Клаудиа, проскочив в образовавшееся пространство, бросилась бежать с быстротой, которую трудно было предположить в этой изящной девушке. Пока Хуан пытался разобраться со вторым детиной, первый встал и хотел было уже броситься ему на спину, как вдруг на его пути возник тщедушный юнец. Мальчик стоял, не двигаясь, и Хуан буквально чувствовал своей спиной его спину. Ему, опытному воину, в такой ситуации не стоило большого труда обойтись и без помощи мальчишки, однако Хуан, всегда готовый в последний момент исправить положение, не торопился. Прямо на Игнасио, подобно разъяренному быку, шел второй страж, намереваясь убрать столь не стоящее внимания препятствие одним ударом. Но тут мальчик, словно он был не человеком, а кошкой, изогнулся в каком-то неуловимом движении и в одном прыжке хладнокровно вонзил дагу прямо под ребра не успевшему даже двинуть рукой парню. Тот глухо вскрикнул и безжизненным мешком повалился на землю. И в следующее же мгновение Хуан поразил второго детину. После чего Хуан и Игнасио бросились бежать по Кареччо в сторону реки.
Однако за первым же поворотом они вновь заметили перекрывшую дорогу бушующую толпу и тут же нашли затаившуюся Женевьеву. Хуан решил не повторять прежнего опыта. Они молча развернулись и помчались обратно к Аранхуэсскому дворцу.
— Наверное, рядом с самим логовом сейчас и впрямь будет спокойней, — бормотал Хуан.
Они обогнули парк и скоро оказались на ступеньках второго дома по улице, которая вела от дворца к выезду из города на Мадрид. Улица неожиданно оказалась пустынной, а редкие прохожие бежали, не обращая ни на кого внимания, в сторону дворцового плаца, над которым стоял неистовый рев. Быстро проскочив мостовую, Хуан повозился с замком и втолкнул Клаудиу с Игнасио в темное, пропахшее мышами помещение.
— Свет не зажигать, к окнам не подходить, на стук не отзываться, — коротко распорядился он. — Вон кувшин, в углу тюфяк, ложитесь и спите, пока я сам за вами не приду. Все, аста луэго[130]. — Он уже взялся за ручку двери, но в последний момент обернулся и, бросив одобрительный взгляд на мальчика, усмехнулся. — Теперь я за вас не боюсь, — после чего исчез, побежав, как по стуку сапог поняла Клаудиа, обратно в сторону дворца.
«Куда он?!» — смятенно подумала Клаудиа.
— А разве он не должен был и в самом деле отвести нас во французское посольство? — Вместо ответа Клаудиа только прижала к плечу кудрявую голову и почти силой усадила Игнасио на тюфяк. Но мальчик, возбужденный всем происшедшим, не успокаивался. — И где, в конце концов, королевская гвардия?
— Королевская гвардия? — механически повторила Клаудиа. Перед глазами ее, как наяву, промелькнуло фарфоровое лицо со стальными серыми глазами. Вот кто сумел бы остановить людей, превращающихся в зверей — и, может быть, даже не силой оружия, а силой презрения… — Где королевская гвардия? Наверное, в