17.27
Бьюкенен-стрит: воздух пропах дизельными выхлопами и жлобьем. Торговые центры и дизайнерские бутики странным образом не скрывали, скорее даже подчеркивали отдельные порывы грубости.
Я даже не вспомню, как отсюда до Куин-стрит дойти. Ну конечно, прямо по дороге. Мобильный не работает, звоню домой из автомата. Отвечает Сандра Биррелл. Мама в больнице вместе с тетей Аврил.
Она рассказала мне, как обстоят дела. Я наплел какого-то бреда и, когда уже пошел на поезд, сообразил, что ни о ком не спросил, даже про Билли.
Билли Биррелл и его прозвища, некоторые ему нравились, на другие он пиздец как дулся. Плакса (начальные классы), Белка-Шпион (средняя школа), Бюро (таким знала шпана на районе поджигателя и головореза), Бизнес Биррелл (боксер). Давненько не виделись. Охуенный чувак, лучше я и не встречал. Билли Биррелл.
Пришла пора вернуться. Я дохожу до Куин-стрит и сажусь на поезд.
Среди пассажиров есть знакомое лицо. По-моему, он диджей или клубный деятель какой-то. Промоутер? Владелец лейбла? Фиг его знает. Я кивнул. Он ответил. По-моему, его зовут Рентон. У него еще брата в армии убили, который раньше на Тайнкасл ходил. Хороший парень был его брат. Об этом чуваке я особо никогда не вспоминал, слыхал, что он кинул своих друзей. Я так думаю, что нам всем нужно быть сильными и готовыми к тому, что самые близкие люди могут нас обломать.
Похороны Голли – самое грустное событие в моей жизни. Как это ни странно, но единственным лучом света там были Сьюзен и Шина. Стоя над могилой, они, как два магнита, прижались друг к другу. Было такое впечатление, что окружавшие их кирпичные стены мужской силы, мистер Г. и Голли, оказались соломенными и их просто сдуло. Остались только они вдвоем. Однако, несмотря на поразившее их горе и полное опустошение, в них чувствовалась такая сила, такая подлинность.
У семьи был участок на кладбище. Я помогал нести гроб и опускать Голли в землю. Билли тоже помогал, а вот Терри не позвали. Гейл, как и обещала, не сунулась и Жаклин не пустила. Да и к лучшему. Отец Голли где-то пропадал, отбывал, наверное.
Пришли мои родители, Бирреллы, пришел Рэб с их футбольной компанией. Была и мама Терри с Вальтером. Топси тоже объявился. Но больше всего я удивился, когда уже на поминках Билли сказал мне, что он видел нашего школьного Блэки. Он уже дослужился до директора. Услышал, что погиб кто-то из его бывших учеников, и пришел. Я не видел его ни в церкви, ни возле могилы, да и на поминках его не было, но Билли утверждал, что это был он, стоял такой мрачный на кладбище под дождем, сцепив руки на животе.
Дорожки были усыпаны гравием, и один камешек застрял у меня в подошве. Помню, как меня это бесило. Дико хотелось кого-нибудь ебнуть только за то, что мне в подошву камешек забрался.
Утро было противное, холодное, с Северного моря дул сильный ветер и плевался нам в лицо мокрым снегом и дождем. Священник, к счастью, не рассусоливал, и мы, дрожа, отправились на поминки, где нас ждали чай, пироги и выпивка.
На поминках Билли все качал головой и что-то бубнил себе под нос. Он еще не отошел от потрясения. Я беспокоился за него. Это был не Билли Биррелл. Выглядел он таким же, но куда-то подевались его сосредоточенность и подспудная сила. Как будто из него вынули батарейки. Билли всегда был столпом силы, и таким он мне не нравился. Ивон Лоусон, посмотрев на него, заплакала и взяла его за руку. Билли предстоял важный бой, а он пребывал в жесточайшем ахуе.
Я зажал между ладоней руку Сьюзен Голлоуэй и начал речь:
– Если что-нибудь… хоть что-нибудь…
И она улыбнулась одними только уставшими прозрачными глазами, как у ее сына, и сказала, что ничего, они с Шиной справятся.
Когда я пошел поссать, за мной в туалет пришел Билли и стал, запинаясь, рассказывать что-то про Дойла, а я, отупевший от горя и алкоголя, довольно смутно понимал, о чем это он.
Дойл пришел к Билли в клуб после тренировки. Ждал его у выхода.
– Я думал, – говорил Билли, указывая на шрам, – этого достаточно, и вот – снова-здорово. Я напрягся. Но он вроде был один. Он сказал, что знает, что я под Пауэром, и неприятностей не хочет, что просто ему нужно кое-чего узнать. И тут говорит: это ты с Голли к Полмонту приходил?
Но тогда, на похоронах, я даже слушать об этом не хотел. Мне уже хватило, ведь я привык думать только о себе. После Мюнхена все это казалось мне дерьмом, недостойным внимания, я как будто подвел черту тому периоду своей жизни, жизни в родном городе. Я хотел только похоронить друга и двигать дальше. Тот вечер, когда Голли прыгнул, был для меня прощальным, сразу после я собирался в Лондон.
Билли засунул руки глубоко в карманы и застыл в такой напряженной, неестественной для него позе, что это поразило меня больше, чем его рассказ. Обычно движения Билли были легкими, плавными и грациозными.
– Я ему говорю, а тебе какое дело? Дойл сказал, что Полмонт утверждает, что Голли пришел один, что с ним никого не было, что он просто хочет узнать, правда ли это.
– Меня там точно не было. В любом случае, – сказал Билли, глядя на меня, – если кто там и был, Полмонт не сдал его Дойлу.
– Ну и? – спросил я, стряхивая и засовывая в ширинку.
Говорю же, все это меня уже не интересовало. Полагаю, я все еще злился на Голли за то, что мне казалось проявлением эгоизма. Больше всего теперь меня заботила судьба Сьюзен и Шины; по мне, так все происходящее было ради них. А уж обсуждать гребаных дойлов с полмонтами мне уж точно не хотелось.
Билли почесал коротко остриженный затылок.
– Понимаешь, в чем дело, Дойлу-то я не сказал, что Голли звонил мне и спрашивал, не пойду ли я с ним навестить Полмонта. – Билли выпустил воздух из легких. – Я понял, что значит навестить. Я сказал ему, чтоб он оставил эту затею, сказал, что из-за этого задроты у нас уже было достаточно проблем.
Я не мог отвести глаз от Биллиного шрама, который оставила на нем дойловская бритва. Я его понимал, на фиг ему связываться, он готовился к важному бою. Думаю, Билли, так же как и я, хотел двигаться дальше.
– Я должен был постараться и отговорить его от этой затеи, Карл. Если б я хотя бы зашел к нему…
В этот момент я чуть было не рассказал Билли секрет Голли, что у него был ВИЧ. Для меня именно это было причиной его прыжка. Но я обещал Голли. Я подумал о Шине и Сьюзен, сидящих в зале, о том, что, если скажешь одному, узнает еще кто-нибудь… а потом разнесется. Я не хотел, чтоб им еще больнее было узнать, что малыш прыгнул с моста, потому что не хотел умереть от СПИДа. Я сказал только:
– Ни ты, ни кто другой не мог уже ничего поделать. Для себя он уже все решил.
На этом мы вышли и присоединились к скорбящим.
Терри, такой большой, лоснящийся, крикливый, в этом зале как будто съежился, уменьшился в размерах. Он не был похож на себя даже больше, чем Билли. Это был не Джус Терри. Спокойная, но мощная враждебность, исходящая от Сьюзен Гэллоуэй в его сторону, была почти осязаемой. Как будто мы вернулись в детство, и Терри как старший несет ответственность за то, что случилось с ее мальчиком. Мы с Билли как-то избежали ее гнева за смерть сына. Тем более заметной была ее почти животная ненависть к Терри, как будто он был основной разрушительной силой в жизни Эндрю Гэллоуэя. Казалось, что Терри стал олицетворять для нее мистера Гэллоуэя, Полмонта, Дойлов, Гейл, всех, кого она могла ненавидеть.
И вот я в поезде, смотрю в окно. Состав остановился. Я взглянул на надпись на платформе:
ПОЛМОНТ
Я отвернулся и уставился в «Геральд», который прочел уже трижды от корки до корки.
Эдинбург, Шотландия18.21
Снимай с нее штаны! Снимай с нее ботинки!
В такси Рэб слышал, как Терри что-то бормотал про Энди Гэллоуэя, друга его брата. Рэб его отлично знал, хороший был парень. Его самоубийство всем омрачило существование, особенно Терри, Билли и, наверное, Карлу Юарту. С Карлом, правда, вроде все путем, во всяком случае было раньше, а о друзьях своих он, может, и не вспоминал никогда.
Странные у Голли были похороны. Там были люди, про которых и не подумаешь, что они знали Голли. Гарет, например. Они с Голли вместе работали на озеленении. Рэб помнил слова Гарета:
– Все мы похожи на болотистые такие пруды, мутные воды стоят слоями до дна, а самые глубины приводят в движение никому не понятные подземные течения.
Этим, решил Рэб, он хотел сказать, что в душу не залезешь и до конца никого узнать невозможно.
В гостинице Катрин сразу шлепнулась на кровать и мгновенно отправилась к Морфею.
– Так, Рэб, помоги-ка мне ее уложить, – сказал Терри, – сними с нее ботинки.
Рэб устало подчинился и ловко стянул одну туфлю, Терри грубо скинул другую, отчего Катрин поморщилась, не открывая глаз.
– Помоги штаны с нее стянуть…
Рэб почувствовал, как в груди у него отчего-то забурлило.
– Оставь ее в покое, не надо снимать с нее брюки, просто накинь покрывало.
– Я ж не насиловать ее собираюсь, это чтоб ей удобней было. Я-то и без этого найду кому присунуть, – хмыкнул Терри.
Рэб остановился как вкопанный и посмотрел ему прямо в глаза.
– Что ты, еб твою, хочешь этим сказать?
Терри покачал головой и улыбнулся в ответ.
– Да эта твоя малышка, Шарлин. Что за игры, Рэб? Я чего-то не пойму. Может, ты расскажешь.
– Не суй свой нос, еб твою…
– Да когда суну, будет уже поздно.
Рэб сделал шаг вперед и толкнул Терри в грудь, тот упал на неживую Катрин, певица застонала под его весом. Терри вскочил на ноги. Он был в ярости. Один Биррелл сегодня его уже ебнул, и этот сучий номер два получит за обоих. Рэб оценил предзнаменования и быстро ретировался, Терри пустился за ним. Рэб выскочил из номера и помчался не вниз, а вверх по лестнице. Катрин нетрезвым голосом вопила им вслед:
– Ребята, что вы делаете? Что вы затеяли?
Терри хотел втоптать гондона Биррелла в землю. Давно уже пора было это сделать. Когда он рванул вслед за Рэбом, в его воспаленном сознании братья Бирреллы были уже неразделимы. Когда добыча заходила на поворот, Терри потянулся, чтоб схватить его за ногу, но потерял равновесие, лишился опоры и опрокинулся через перила в лестничный пролет. Чтоб не сверзиться вниз, Терри бешено схватился за балясины с обеих сторон. К счастью для него, пролет был очень узкий, его пивное брюхо застряло в нем.
ВОТ ОН, ПИЗДЕЦ
ВОТ КАК ОНО ВСЕ КОНЧАЕТСЯ
Терри подвис вниз головой между двумя пролетами, сердце его бешено колотилось, а пятнадцатью метрами ниже блестел полированный паркет гостиничного холла.
ВОТ ОНО
ВОТ ТАК ВСЕ И КОНЧАЕТСЯ
Тут перед взором Терри вспыхнуло изображение, будто на полу мелом обвели тело поменьше, показывая ему, где падать, где лучше всего принять смерть. Это был силуэт Голли.
ВОТ МЫ И ВСТРЕТИМСЯ
ДАВНО ПОРА, ТОГДА ЕЩЕ
Рэб осторожно спустился и оценил плачевность состояния Джуса Терри: друг его висел вниз головой, зажатый между деревянными перилами.
– Рэб… – прохрипел Терри, – помоги!
Рэб холодно посмотрел на Терри и испытал исключительно злобу, которая хлынула на него через лупу более чем десятилетие наслаивавшихся мелких унижений, и лупой этой была потная кудрявая рожа Терри. И Шарлин… девочка достойна лучшего, нуждается в понимании, а ей придется всю жизнь выслушивать, как будут ухмыляться в усы и высмеивать ее проблемы подобные Терри упертые упыри, которые оценивают женщину исключительно по тому, насколько быстро она раздвигает ляжки. Помочь ему? Спасти гребаного Лоусона?
– Ах помочь тебе? Ща я тебе помогу, еб твою. Вот тебе рука помощи. – Рэб протянул руку.
Из своего весьма авантажного положения вниз головой Терри ошеломленно смотрел на приближающуюся к нему руку. Но он-то держится обеими руками и не может отпустить. Как он схватится? Как ему… Терри готов был уже объяснить свои затруднения, когда, к своему ужасу, заметил, что рука сжимается в кулак и с внушительной скоростью движется через перила прямо в его обрамленное лицо.
– ВОТ ТЕБЕ РУКА ПОМОЩИ, СУКА! ХОЧЕШЬ ЕЩЕ? – заорал Рэб.
– БЛЯ… СУУУКАААА…
– Что значит Биррелл? Биррелл значит бизнес. Помнишь, да? Вот тебе, сука, бизнес, еб твою! – Рэб снова двинул кулаком по пьяной Терриной роже.
У Терри пошла кровь носом, в голове помутнело. Его вытошнило, блевонтин пролетел вниз и расплескался по холлу.
– Рэб… харэ… это ж я… я соскальзываю, Рэб… ща упаду… – кряхтел Терри, отчаянно давя на жалость.
– БОЖЕ МОЙ, ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С ТЕРРИ? ЧТО ТЫ С НИМ ДЕЛАЕШЬ? – завопила стоящая этажом выше Катрин.
Сигнал тревоги от Катрин и беспомощные мольбы Терри привели Рэба в чувство. В панике он обхватил Терри за бедра и стал тянуть. Катрин, подбежав, взялась за ноги, и чтоб подстраховать, и чтоб самой удержаться. Терри уперся руками в лестницу и тоже стал отталкиваться, старательно пробивая себе путь к свободе. Раскорячившись для безопасности, как лягушка, он выпрямился и оказался наконец по нужную сторону перил. Терри не мог отдышаться.
Он поблагодарил себя за годы злоупотребления пивом и жареной пищей. Без них он бы точно свалился и разбился бы насмерть. Будь он поменьше, будь его тело вместо праздной лени и злоупотреблений отточено физическими упражнениями и диетами, сейчас он был бы уже мертвенький, решил Терри. Будь он поменьше.
Рэб Биррелл отошел, испытывая одновременно стыд и облегчение при виде мокрого от пота друга, чье окровавленное лицо уже начинало распухать.
– Ты в порядке, Тез?
Терри схватил Рэба за волосы и приложил еблом об колено.
– Да просто заябись! Сейчас, бля, посмотрим, какой тут у нас бизнес, на хуй! – Терри еще раз сильно пнул Биррелла коленом в лицо. Раздался овощной звук разбитой губы, и кровь быстро закапала на толстый лестничный ковер.
Катрин заскочила на Терри со спины и вцепилась ему в волосы:
– Прекратите! Хватит вам, черт подери! Отпусти его!
Терри попытался скосить к ней глаза, рассчитывая, что, увидев его взгляд, Катрин поймет, что ситуация находится под его полным контролем, но зрительного контакта не вышло. Тут он увидел, что снизу к ним бегом поднимаются двое в униформах, и отпустил Рэба, под глазом у которого уже набухал кровоподтек там, куда пришлось колено Терри. Рэб пытался остановить поток крови, льющий изо рта. Он поднял голову и увидел Террину харю. Только он собрался вдарить, как его схватили и свернули в бараний рог два швейцара, прибывшие для выяснения обстоятельств. Одного из них Терри узнал: это был чувак из Нидри, нормальный мужик.
Бабертон-Мейнз
Он стоял в телефонном автомате на почти пустой станции Хеймаркет уже, казалось, несколько часов. Разница во времени и наркотический отходняк разрушили его практически до основания. Нос был заложен беспробудно, приходилось дышать ртом, и всякий раз, когда он вдыхал, воздух битым стеклом резал его сухое, воспаленное горло.
На стоянке – никого. Свободных такси не видно. Фестиваль, понимаешь.
Для таксомоторных парков он, получается, клоун, клакер голимый. Отчаявшись, Карл Юарт принялся за разрушающий душу упаднический ритуал перекидывания вещей из кучи в кучу, чтоб в итоге добраться до места. Краем глаза он заметил, как сильная загорелая рука схватила одну из его сумок. Ворюга, ептыть, вас-то нам и не хватало!
– Че-то вы сдали, мистер Юарт, – сказал вор.
Это был Билли Биррелл. Карлу необходимы были несколько часов на восстановление, прежде чем окунуться в ужас, встретиться с обезумевшей от горя матерью и больным отцом. Но такси не было. Слава богу, Билли объявился.
– Я в полном ахуе, Билли, перелет, смена часового пояса. Мне сказали, когда я играл на рейве…
– Не разоряйся, – сказал Билли, и Карл вспомнил, что его друг хорошо переносит молчание.
– Хорошее авто, – заметил Карл, проскальзывая на удобные кресла Биллиного «BMW».
– Нормально, раньше у меня «ягуар» был.
На другой стороне улицы, возле «Клинтон-отеля», вспыхнула какая-то заваруха.
– Алкаши, – сказал Билли, сконцентрировался на дороге.
Они были вполне различимы.
Это был…
Да ни хуя, с чего бы
Это был брат Билли Биррелла, Рэб, и за ним приглядывал полицейский. Карл и Билли проехали в машине, находясь метрах в пяти от происходящего.
Брат Билли был в странной желто-зеленой забрызганной кровью футболке. Карлу хотелось крикнуть «Рэб», но он был такой убитый. Кроме того, ему нужно поскорее домой. Он обернулся и увидел женщину, которая ему кого-то смутно напоминала… но еще он увидел мелкие кудряшки и потную харю, которая выкрикивала, как обычно, всякий бред. Это Терри. Жирная тварь Джус Терри! Женщина что-то громко говорила, похоже, защищала Рэба и Терри. Даже самодовольный чинуша-полицейский, и тот слушал ее с некоторым почтением.
Но тут «BMW» ускорилась, чтоб проскочить на желтый, проехала по петле Хеймаркета и выехала обратно на Далри-роуд.
Карл поудобнее устроился на переднем сиденье и подумал, что не сказать своему старому другу, что его брат попал в заваруху, это, конечно, неправильно, но он просто не мог тратить на это время. Домой, переодеться, в больницу.
Он вспомнил, что под конец Терри еще хрипло прокричал ЮАРТ. Нет. Сначала Бабертон. Потом Королевский госпиталь.
Бабертон.
Этот дом не стал ему своим, это был дом его матери. Ему он никогда не нравился, он и жил-то там всего год, пока не стал сам снимать.
Терри.
Как здорово, что он до сих пор не утратил пылкости чувств, позволяющей ему быть полнейшим засранцем и упырем.
Тупой, сука, пиздец.
Билли.
Вот он, рядом, везет его в больницу. А Терри – на улице, разбирается с копами. Затертая мыслишка, мол, сколько б что ни менялось, все остается по-прежнему, просочилась сквозь уставшую голову Карла.
Терри. Когда он последний раз его видел? После похорон. Когда Билли в последний раз бился на ринге. Карл пришел с Топси и Кенни Мьюирхедом. Терри был с Алеком Почтой и другими пацанами.
Бился на ринге… да не бился он совсем, думал Карл, смотря на профиль своего друга. Шрам от дойловской бритвы с годами стал почти не виден. Вспоминая тот вечер в лейтовском «Таун-Холле», Карл всегда думал, что дело было не только в щитовидке. Билли казался затравленным, будто все сомнения, какие когда-либо беспокоили его, в один миг заполнили его сознание, полностью парализовав тело.
Помнится, Терри еще усмехался и скалил зубы на выходе, а потом отправился спокойненько по Ферри-роуд. Потом была драчка, пацаны напали на болельщиков Моргана, которых приехал целый автобус. Какого-то парня из Уэльса жестко порезали розочкой.
Еще он слышал, как Терри, жирная тварь, удаляясь от «Таун-Холла», крикнул Рэбу, брату Билли: «Так оно все и происходит, Биррелл». Тогда он понял, что больше с этим гондоном встречаться не желает.
Билли остался ждать внизу с Сандрой, своей матерью, пока Карл побежал наверх, чтоб быстренько принять душ. Под успокаивающими струями он мог простоять неделю, а потом бухнуться в постель, но обстоятельства подгоняли, и он в спешке выскочил и надел свежее белье.
– Да от тебя только кожа да кости остались, – сказала Сандра, ощупывая его, когда он подошел ее поцеловать. Потом он подошел к своей тетке, Аврил. Он был рад их видеть.
Билли с Карлом поехали в больницу. Карл повис на ухе.
– Я даже не видел, как «Хартс» выиграли кубок, Билли, да и узнал я об этом несколько месяцев спустя после победы… – Теперь такое безразличие казалось странным. О чем он там себе думал? – А когда «Хибз» последний раз кубок выигрывали, а, Биррелл?
Билли улыбнулся, достал мобильный телефон и набрал номер. Никто не подходил.
– Пойдем в больницу, – сказал он.
В машине Карл пережил еще несколько смертей. Он боялся увидеть отца, боялся, что не перенесет зрелища, которое теперь представлял собой его папа. Аврил и Сандра выглядели раздутыми, как в кривом зеркале, карикатурами на тех женщин, что он помнил. Как же тогда выглядит папа? А мама? И почему это имело такое значение? Это потому, что я без ума от молодости, печально размышлял он. Большую часть времени его окружали девочки вдвое моложе его. Это давало пищу его эго, довод отрицанию возрастных процессов, платформу его личному бегству от ответственности. Но так ли это плохо? До сих пор все было хорошо. Но он любил своих родителей, и сейчас ему нужно было быть рядом с ними, это стопудово. К таким событиям готовиться бесполезно.
Голова у Карла работала на самых высоких оборотах. Вот если б она вошла в консонанс с потрепанным телом. С этими алконаркотическими отходами одно мучение: голова разрывается – тело закисает, или наоборот. Теперь Карл размышлял о романтических заблуждениях, которые испаряются вместе с юностью. Гнусь прагматизма и ответственности подточит тебя, как волны камень. Когда они смотрят на тебя с экрана, рассказывают, как себя вести и что делать, что покупать и на кого быть похожим, а ты сидишь дома, ничего толком не понимаешь, усталый, сбитый с толку, запуганный, то ясно – победа за ними. Идеологии больше нет, и речь идет о том, как продать побольше продукта и контролировать тех, кто не способен за него заплатить. Нет утопий, героев – нет. Они всегда пытались убедить себя, что потрясающе проводят время, но ни фига им не было так здорово, а было скучно, утомительно, бессмысленно.
Болезнь его старика расставила все по своим местам.
Проскальзывание
Его перевели. Теперь он лежал в четырехместной палате, но его она увидела сразу. Мария не стала разглядывать соседей, пошла прямо к мужу. Приблизившись, она расслышала неглубокое прерывистое дыхание, посмотрела на толстые синие вены, с запястья уходящие под ладонь, которую она так часто держала с тех пор, как он легко вдел ее палец в колечко. Это было в обед. Они сидели в ботаническом саду в Инверлейте. По дороге на работу в адвокатскую контору у нее кружилась голова, она чуть не падала в обморок всякий раз, как смотрела на колечко. Он поехал на автобусе обратно на фабрику. Он перечислил ей все песни, что играли у него в голове.
Теперь на подключенном к нему электрокардиографе зеленой линией по электронно-лучевой трубке выводилось биение его сердца. На тумбочке лежало несколько открыток, она развернула их и поставила перед ним:
ПОПРАВЛЯЙСЯ СКОРЕЙ
СЛЫШАЛИ ПРО ТВОЕГО КОНДРАТИЯ
и еще одна с грудастой медсестрой в чулках с подвязками. Она склоняется над пациентом, тот потеет, пускает слюни и эрегирует, отчего одеяло встает колом. Маленький очкастый доктор говорит:
ХММ, ТЕМПЕРАТУРА ВСЕ ЕЩЕ НЕМНОГО ПОВЫШЕНА, МИСТЕР ДЖОНС, только Джонс зачеркнуто и поверх каракулями выведено ЮАРТ. И подпись «От Новобранцев Джерри, Алфи, Крейги, Монти».
Это парни со старой работы, там уже все давно закрылось. Пошутить, значит, хотели. Скорее всего, они просто не знали, насколько все это серьезно. Доктора сказали, что нужно готовиться к худшему.
Здесь же стояла более уместная карточка от Вулли и Сандры Биррелл: МЫСЛЕННО С ТОБОЙ.
И Билли звонил, спрашивал, может ли он чем помочь. Хороший мальчик, и дела у него пошли в гору, но своих он никогда не забывает.
А вот и он. Билли. Он здесь. И Сандра. И Аврил. И Карл!
Карл приехал.
Мария Юарт обняла сына, ее сразу озаботила его худоба. Он был тощий, как никогда.
Карл смотрел на мать. Она постарела и выглядела измотанной. Неудивительно. Он взглянул на ссохшуюся плоть, на то, что осталось от его отца.
– Он под наркозом, еще не просыпался, – пояснила она.
– Мы посидим с ним, а вам хоть словом надо перекинуться, – сказала Сандра. – Пойдите выпейте кофе, – посоветовала она.
Мария с Карлом вышли, держась за руки. Карл не понимал, кто кому помогает: он был в полнейшем ауте. Он хотел остаться с папой, и с мамой тоже хотелось поговорить. Они пошли к кофейному автомату.
– Все так плохо? – спросил Карл.
– Он уходит, сынок. Я не могу в это поверить, но он уходит, – всхлипнула она.
– О боже, – он прижал мать к груди, – прости меня, я только о себе и думаю. Я был на сборище и прилетел сразу, как только Хелена сообщила.
– Она мне понравилась, – сказала мама, – почему ты нас раньше не познакомил? Почему ты не пускал ее в нашу жизнь, сынок? Почему закрылся сам?
Карл взглянул на свою мать и в глазах ее увидел то ли упрек в предательстве, то ли непонимание. Он старался разобраться, но тут увидел все ее глазами: она вела себя так, будто сама в чем-то не права, как будто она до какой-то степени виновата в его провалах. Нет уж; он еще способен посмотреть себе в глаза и сказать, что сам воспитал в себе мудака, который особенно заметен в подобных ситуациях.
– Просто… понимаешь… не знаю… я не знаю. Прости меня. Плохой из меня сын… – заскулил он, оглушенный глубоким отвращением и жалостью к себе.
Мать смотрела на него, и в глазах ее была искренность.
– Нет, ты самый замечательный сын, о котором мы только могли мечтать. У нас была своя жизнь, и мы поощряли твою самостоятельность. Если б ты еще почаще нас вспоминал.
– …Это точно. Я просто думал… мне всегда кажется, что успеется, будет еще время все уладить. А потом случается, и ты понимаешь, что времени совсем не осталось. Я столько мог бы сделать.
Мария смотрела, как перед ней дергается, заикается сын. Совсем плох. Ей всего-то и нужно, чтоб он звонил хоть изредка, чтобы знать, что с ним все в порядке. А теперь он весь убивается, изводится из-за пустяков.
– Да будет тебе, сынок, будет! – сказала она и обхватила его голову. – Ты сделал все, что мог. Ты помог, когда наш дом хотели изъять за неуплату, а нас выбросить на улицу. Ты спас нас.
– Но у меня же были деньги… я мог себе это позволить, – начал он.
Мама повертела его голову в руках и отпустила.
– Не прибедняйся, не надо. Ты не представляешь, насколько это было нам важно. Ты отвез нас в Штаты, – она улыбнулась, – да, я знаю, для тебя это – ничто, но для нас это была мечта всей жизни, главное путешествие. Это столько значило для отца.
Слова матери принесли облегчение. Он слишком строг к себе. Хоть в Штаты их свозил, показал старику Грейсленд. Видел, как он проронил слезу над могилой Элвиса.
Но удивительно, что по-настоящему его вставило, когда он привез его в Лидс и они пошли в бар под названием «Моджо». Перед закрытием там вживую играли «Американскую трилогию», и все посетители встали, и бар осветился десятками зажигалок. Отец не верил своим глазам, потому что до этого Дункан даже представить себе не мог, что люди этого поколения, эйсид-хаус-дженерейшн, способны так близко к сердцу принимать творчество Элвиса. Потом Карл взял его в «Бейзикс» и дал ему табл. И отец все понял. Он знал, что для него это никогда не будет то же, что для его сына, но он все понял.
Карл думал, стоит ли рассказать об этом маме. Тогда они с Аврил уехали в Сент-Эндрюс на выходные. А они с отцом пошли сначала на матч «Ливерпуль» – «Манчестер юнайтид», потом заехали в Лидс в бар «Моджо», после чего отправились в «Бейзикс». Он рассказал ей обо всем, кроме таблетки. Нет, сейчас, пожалуй, момент не самый подходящий.
Мария смотрела на сына, потягивала кофе. Чего ему надо? У него есть все, о чем они с Дунканом мечтали всю жизнь, свобода от «с девяти до пяти», но он не ценил этого. Может, и ценил, но по-своему. Мария не понимала сына, а может, и не поймет уже никогда. А может, так оно и должно быть. Ей достаточно было понимать, как она его любит.
– Пойдем обратно.
Они сменили Сандру и Билли возле распростертого тела Дункана. Карл снова посмотрел на отца, и на грудь его накатила почти непереносимая тяжесть. Он подождал, пока сойдет первая волна, но этого не произошло, напряжение осталось и давило все время, не давая передышки.
Дункан моргнул и открыл глаза. Мария увидела в них безумный свет его жизненной силы. Она слышала гимн и видела славную победу «Килмарнока», хотя в жизни не была на футбольном матче, а главное, она видела его, каким он всегда был, когда смотрел на нее. Перекошенная, усталая плоть его лица как будто исчезала, когда этот взгляд поглотил ее.
Карл заметил этот момент близости, напомнивший ему о детском ощущении, когда ему казалось, что он лишний, что его присутствие совсем не обязательно. Он откинулся на спинку стула. Это был их момент.
Но Дункан хотел что-то сказать. Мария с ужасом смотрела, как зеленая линия принялась неравномерно подпрыгивать. Он нервничал. Она схватила его руку и пригнулась к нему, чтоб расслышать, как он слабыми толчками воздуха беспокойно выдавил:
– Карл… где Карл?
– Я здесь, папа, – ответил тот, придвигаясь и сжимая отцову руку.
– Как Австралия? – прохрипел Дункан.
– В порядке, – только и мог он сказать.
Психдом какой-то. Как Австралия? Австралия в порядке.
– Мы так редко тебя слышим… мать… мать, бывает, ужасно расстраивается. Ну да ладно… ужасно рад тебя видеть… – Его глаза блеснули теплотой.
Карл кивнул.
– И я тебя, – улыбнулся он.
Простота этих слов больше не казалась ему банальной. Скорее сама изощренность, утонченность, украшательство и постоянные поиски глубины казались теперь постылым притворством. Они были рады просто побыть вместе.
Обиженные в ауте
Джус Терри повернул голову и взглянул мельком на другую сторону Далри-роуд. Рэб Биррелл все еще преследовал его, но дистанцию держал. Скроив надменную физию, Терри отвернулся и продолжил свой путь. Такси проносились мимо, не обращая внимания на его вытянутую руку.
Ну, хотя б от коровы американской отвязался. Она рубанулась в гостинице, сказала, что утром позвонит. Гнала что-то про Эдинбург, что собирается остаться здесь на какое-то время. Бред, улетит на рассвете, с первым же самолетом.
Мимо то и дело проходили на автопилоте поддатые мужички. Терри с радостью заметил, что навстречу студентику Бирреллу направляется парочка непростых пацанов. Может, сунут ему в рыло ни за что, как часто случается на улицах шотландских городов, когда рабочая молодежь месит себе подобных без разбора. Не выгоды ради и даже не для укрепления репутации крутого мачо, а так просто, для протокола. Дичь. Но если они примутся за него всерьез, что он будет делать? Придется за мудака вписаться. Но пусть сначала залепят ему пару раз хорошенько. Нет, Биррелл их знает. Даже руки жмут. Постояли, потрепались немного и разошлись по своим дорожкам. Рэб продолжил преследование Терри.
Из кармана пилота коричневой кожи Рэб Биррелл достал мобильный. Включил, набрал номера компаний такси, которые знал наизусть. Обе линии были заняты. Положил телефон обратно в карман. Рэб не умел поддерживать в себе огонь гнева, и сложившаяся ситуация смущала его, превозмогая обиду. Он стал переходить дорогу и остановился посередине на белой разметке нейтральной полосы.
– Да ладно уже, Терри, дружище…
Терри остановился и указал пальцем на Рэба.
– Даже не думай, что я пущу тебя к себе. Иди домой, Биррелл!
Рэб замялся посреди дороги:
– Я ж тебе говорю, заберу Шарлин, тогда пойду.
Да кто он такой, недоумевал Терри. Вот гондон, чуть жизни меня не лишил и думает, что все путем, что так и надо.
– Не-а. Дуй обратно на свою сторону, – простонал Терри, приглаживая волосы.
– Терри, это просто детский сад какой-то! Хватит! – Рэб сделал шаг вперед.
– ПИЗДУЙ НА СВОЮ СТОРОНУ, БИРРЕЛЛ! – заорал Терри и принял боевую стойку. – Иди на хуй отсюда!
Рэб разразился недовольными междометиями, воздел очи к небу и пошел на свою сторону. Навстречу шли два мужика, и на этот раз по Терриной стороне. Они были в кожаных пиджаках и облегающих штанах. Волосы короткие, у одного – выдающиеся усы. Терри не замечал их, пока не подошел практически вплотную.
– Поцапались? – пролепетал безусый. – Этот тоже не подарок, – указал он на своего дружка.
– Чтоооо?
– Простите, я, кажется, ошибся.
– И нефигово, – рявкнул Терри и прошел мимо, но притормозил и засмеялся.
Как это смотрится со стороны: они с Рэбом идут по разным сторонам и переругиваются через дорогу. Он, конечно, сдурил, но совсем недавно он висел вверх тормашками и смотрел в лицо смерти. Он еще не отошел. А Биррелл хочет, чтоб он вел себя, будто все путем.
Еще одно такси прошуршало мимо. Водила еще и рожу скорчил и угрюмо повертел головой. Тут он услышал, как на другой стороне улицы остановилась машина. В такси уже забирался Биррелл. Терри стал переходить, но машина рванула, а он остался. На заднем сиденье удаляющегося таксо наглый Биррелл подмигивал ему и показывал кукиш.
– СУЧЬЯ БИРРЕЛЛОВСКАЯ ПОРОДА! – заорал Терри небесам, как будто обращаясь к высшей силе.
Рэб похихикал и попросил водителя развернуться. Машина притормозила, Рэб открыл перед Терри дверь. Тот смотрел на него с укором.
– Ты едешь?
Терри устало уселся в машину и большую часть пути упорно молчал. Когда они переехали Кросс, Рэб стал смеяться. Терри держался, сколько мог, но в итоге тоже загоготал.
Когда они пришли, Лиза смотрела телик, Шарлин спала на диване.
– Ну как, уложили Кэт без приключений?
– Да, – ответил Терри.
Лиза посмотрела на их потрепанные лица: у Терри заплыл глаз, у Рэба кровь на куртке, губа распухла.
– Вы че, подрались?
Парни переглянулись.
– Да так, встретили по дороге обуревших каких-то, – сказал Терри.
Она подошла к Терри.
– Да на тебя смотреть страшно, – сказала она и обвила его шею руками.
– Ты б видела, что мы с теми сделали, – ответил он и мельком глянул на Рэба.
Рэб не хотел будить Шарлин, он подлег к ней и обнял. Она на секунду открыла глаза, поняла, что это он, замурлыкала и обняла его покрепче. Рэб был изнурен и быстро провалился в сон.
Сначала Терри и Лизу еще слегка подпирало, потом они стали подрубаться, сидя напротив камина, и вскоре оба задремали.
Резкий, настойчивый звонок разбудил всех. Это был мобильный Рэба.
Терри взбесился. Ну что за мудило, не мог отключить эту гопницкую игрушку? Рэб попытался выловить телефон из кармана, не потревожив Шарлин. Сделать это было невозможно, телефон выскочил и упал на пол. Рэб подполз к нему и ответил.
– Але… Билли… Что?… Нет… Шутишь.
Терри уже собирался разнести Рэба за включенный мобильный, но разговор с Билли заинтриговал его.
– Если он звонит в такую рань, чтоб извиниться за свое поведение, пошли его на хуй!
Рэб не обратил на Терри внимания, он слушал своего брата.
– Так… – повторил Рэб несколько раз и повесил трубку. Он посмотрел на Терри.
– Ты не поверишь. Вернулся Карл Юарт, а отец его в больнице.
– Дункан? – спросил Терри с неподдельной тревогой. Тот ему всегда нравился.
В голове застучало. Карл вернулся. Ебнуться. Карл. Репа разрывалась от мыслей. Он чувствовал что-то неладное. И друг нуждается в его помощи. Карл. Терри поднялся, оставив оплывшую Лизу на полу. Некрасиво, конечно, вот так вот бросать телочку, тем более что она составляла важнейший компонент в его системе «Семи „П“ для лечения бодуна», о которой он решил рано или поздно написать книгу. Лечение следовало принимать в следующем порядке: поебаться, посрать, помыться, побриться, переодеться и пойлом похмелиться. Пойлом называлась отстоявшаяся в кружке пена от светлого, которая в пабе сохранялась с вечера до прихода Терри, с добавлением на два пальца лимонада. Но сейчас он зашел в туалет, быстро принял душ и переоделся.
Когда Терри появился, раскрасневшийся после горячего душа, Лиза подняла голову с ковра и посмотрела на него. Рэб с Шарлин снова коматозили на диване.
– Куда ты собрался? – спросила Лиза.
– Пойду проведаю кореша, – сказал Терри, раздвигая занавески, чтоб впустить дневной свет. Улицы были пустынны, слышалось пение птиц. Он повернулся к Лизе: – Я ненадолго. В спальне нормальная кровать, если хочешь подрубиться, – улыбнулся он. – Я скоро перезвоню. Рэб! – крикнул он.
Рэб скорчился и простонал:
– Что…
– Позаботься о дамах. Я позвоню тебе на мобильный.
Конец
Билли Биррелл немало удивился, увидев, как отмытый, поскобленный и переодетый Джус Терри идет к нему по больничному коридору. Один глаз вышел из орбиты. Это не я, подумал Билли, я ж его в челюсть двинул. Наверное, уже после напросился.
– Терри, – немного виноватым примирительным тоном сказал Билли.
– Они там, да? – Терри глянул на палату.
– Да, но я б их сейчас не трогал. Дункану уже недолго осталось. Моя мама только что ушла, но я их дождусь, – объяснил Билли. – Ты уже вряд ли сможешь чем-нибудь помочь, дружище.
Ну конечно, ты-то как собираешься им помочь, еб твою, вернешь старикашку из царства мертвых? Вот Биррелл, чопорное рыло, опять строит из себя благодетеля.
– Я тоже дождусь. – Терри шмыгнул носом. – Карл мне тоже не чужой.
Билли пожал плечами, как бы говоря, да ради бога.
Терри вспомнил, что Билли был куда менее чувствителен, чем его брат, и завести или застыдить его так же легко не получится. По-настоящему задеть его могло только неприкрытое хамство, прямое оскорбление, но в этом случае есть серьезный риск схлопотать по роже, о чем ему совсем недавно напомнили.
Билли думал примерно о том же.
– Прости, что пришлось тебя ударить, но ты первый начал. Ты не оставил мне выбора.
Ты не оставил мне выбора. Только послушать его – это пиздец, он че, решил, что он уже в Голливуде? Да бог с ним, у Карла отец помирает. Не время офигевать. Терри протянул руку.
– Все по чесноку, Билли, прости, что вел себя как мудак, сам понимаешь, без задней мысли.
Билли ни слову не поверил, но сейчас не время в этом дерьме копаться. Он крепко пожал Терри руку. Когда они расцепились, наступило неловкое молчание.
– Сестрички есть хорошенькие? – спросил Терри.
– Было, парочка.
Терри вытянул шею и заглянул в палату.
– Это Юарт там? Все такой же тощий.
– Да, он не сильно изменился, – согласился Билли.
За плечом сына Мария видела Билли Биррелла и Терри Лоусона, его старых друзей. Они стояли в коридоре возле палаты.
Дункан снова попытался что-то сказать, и Мария с Карлом пригнулись поближе.
– Не забывай про десять правил, – прохрипел он, сжимая Карлу руку.
Карл Юарт посмотрел на то, что осталось от его отца, на развалины под одеялом. Да, тебе-то эти правила сослужили службу, подумал он. Но как только эта мысль оформилась в его голове, ее захлестнуло мощной волной, которая поднялась от сердца и остановилась в районе верхнего нёба. Слова посыпались из него, как шары золотого света. И слова эти были:
– Конечно, пап, не забуду.
Когда Дункан умер, они по очереди обняли его тело, тихо плача и стеная. Внутри у них все болело от неспособности в это поверить и горечи потери, которую смягчала лишь мысль о том, что страданиям его пришел конец.
Терри и Билли печально застыли у дверей, ожидая, когда они могут понадобиться.
Терри заметил рыжую медсестру, и его воспаленное сознание сконцентрировалось на ее лобковых волосах. Воображение рисовало ему собственный череп, в котором из серого вещества вились шелковистые рыжеватые локоны. У женщины было милое веснушчатое лицо, и она улыбнулась ему, отчего Террино сердце потекло, как мед из кувшина. Вот то, что ему нужно, думал он, четкая телочка, чтоб присматривала за ним. Одна такая и одна, как малышка Лиза, чтоб повеселей да поборзее. Одной-то уж точно не обойдешься. Вот бы вписались две телочки, и чтоб они и друг другу нравились. Он бы зажил тогда, как тот деятель из старинного сериала «Мужчина в доме». Но тогда у телочек должны быть лесбийские наклонности. Но не слишком, чтоб про самого не забыли, размышлял он, слегка подшкуривая свою мечту.
– Как Ивон? – спросил Билли.
– Все замужем за этим Пертом. Он такой фанат «Сент-Джонстона», повсюду за ними ездит. Дети растут, уже большие.
– Сам-то встречаешься с кем-нибудь?
– Ты ж знаешь, как у меня с этим делом, – улыбнулся Терри, и Билли безучастно кивнул ему в ответ, – а ты?
– Да вот жил пару лет с одной француженкой. Она вернулась в Ниццу на Рождество. Роман на расстоянии. Ничего хорошего.
Так они разговаривали, пока не решили, что пришло время войти к Карлу и Марии. Билли положил руку на плечо Марии, Терри – Карлу.
– Карл, – позвал он.
– Терри.
– Вы скажите, что будете делать, – прошептал Билли Марии. – Хорошо? Мы можем уйти или остаться.
– Ты поезжай, сынок, а я пока останусь, – ответила она.
Карл почувствовал укол ревности. Билли делал то, что должен делать он, говорил то, что он должен был сказать. Билли не был болтлив, но если что и говорил, то обычно – в точку. Умение вовремя заткнуться – талант великий и неоценимый. Карл мог прогнать на любую тему, но иногда, особенно в такие моменты, прогоны не канали. Тогда своевременно вступали такие, как Билли, у которых все четко.
– Нет, мы будем рядом. Пока вы не соберетесь. Торопиться некуда, – сказал он маме Карла.
Они еще долго сидели после того, как зеленая линия перестала колебаться. Они понимали, что Дункана там уже не было. Но они все же не торопились уходить, вдруг он вернется.
Билли позвонил сестре Марии Аврил и своей маме. Потом отвез их всех к Сандре. Женщины сели с Марией, парни вышли прогуляться, шли без цели, пока не оказались в парке.
Карл взглянул на серое небо и затрясся без слез в жестоких конвульсивных рыданиях. Билли с Терри переглянулись. Им было неловко, не из-за Карла, а за него. Он же все-таки пацан, как-никак.
Однако смерть Дункана что-то протянула между ними. Нечто такое, вроде последнего шанса, и даже Карл, несмотря на горе, почувствовал это. Он вроде как пытался успокоиться, восстановить дыхание, сказать что-то.
Рядом мальчишки лет по десять играли в футбол. Билли вспомнил, как они так же вот играли. Время, подумал он, сначала разрывает тебя на части, потом обращает в камень и потом уже откалывает по кусочку. Ветер доносил кисло-сладкий аромат свежескошенной травы. Газонокосилки по ходу накосили дерьма собачьего не меньше, вскрыли подсохшие залежи. Мальчишки кидались травой, запихивали друг другу за шиворот, ровно как они когда-то, даже не задумываясь о том, что можно измазаться в собачьих испражнениях.
Билли посмотрел в угол парка, туда, где за стенкой происходили все бои, разрешались конфликты, вспыхнувшие на школьной площадке или во дворе. Там он несколько раз поколачивал Брайана Топси, Мопси, приятеля Карла. Борзый пацан. Не умел останавливаться, его побьют, а он все лезет. Не отставал. Такая тактика часто давала плоды: он знал нескольких пацанов, которые вдували Топси, но на второй или третий раз капитулировали, просто чтобы жить спокойно. Денни Фрост, например. Несколько раз избивал Топси до полусмерти, но так утомился от нескончаемых атак и заводок, что в итоге просто лег.
А вот Билли было пофиг: если Топси так хочется, он будет надирать ему задницу хоть каждый день до конца жизни. После третьего раза Топси хватило ума сообразить, что долгосрочный эффект, который оказывали ботинки «Доктор Мартенс» на клетки головного мозга, может оказаться губительным для будущего экономического и социального роста. Да, борзый был пацан, вспоминал Билли со смешанным чувством восхищения и гадливости.
Терри втянул сырую вонь, и затхлые испарения обложили горло, окутали легкие. Алкогольно-кокаиновое пиршество подкосило иммунную систему, которая заработала на самых низких оборотах, и ему казалось, что он прямо-таки чувствует, как туберкулезная палочка размножается в его легких.
Серятина в душу лезет, однажды сказал ему Голли. Не в первый раз, а когда отсидел полтора года в Саутоне. По выходе Голли сказал, что чувствует, будто часть его серого вещества превратилась в кусок шлакобетона. Терри подумал о себе; да, и в его каштановых зарослях на висках проступило несколько седых волос.
Серятина лезет в душу.
Спальный район, коробки муниципальных домов, биржа труда, фабрика, тюрьма. Все вместе это создавало атмосферу затхлости и безнадеги, которая, если ей поддаться, вытянет из тебя все жизненные соки. В свое время Терри чувствовал в себе силы отчаянно сопротивляться, когда его социальный арсенал был достаточно богат, чтобы простреливать в серой завесе большие «техниколорные» дыры. Тогда он был Джусом Терри, борзым пацаном, ценителем мохнатки и мог выделывать фортели на тонком льду не хуже, чем Торвилл и Дин. Но протест, борьба за выживание – это для молодых. Он был знаком с пацанами из тусовки молодняка, которые относились к нему с тем же нежным презрением, каким он в свое время награждал Алека Почту.
Теперь лед таял, и Терри быстро погружался в воду.
Сливался с серятиной.
Люси рассказала ему, что у их сына проблемы в школе. Весь в отца… невысказанная претензия читалась по губам. Он вспомнил отца, который был для него таким же чужим, как он для своего сына. Терри мучила зрелая мысль, что по большому счету он не способен сделать ничего, чтобы усилить положительное влияние на жизнь своего ребенка.
Но все же попробовать следует.
У Джейсона был хотя бы он, жалкий хмырь. У Жаклин вот Голли нет.
Карл понемногу восстановил дыхание. Сладкий воздух смешивался с каким-то странным запахом, который был знаком ему ранее. Парк как будто тот же, а что-то вроде изменилось.
Взгляд Терри искал подтверждения. Билли крепко задумался, как будто нащупывая ход. Он посмотрел на Карла, тот кивнул.
Билли заговорил медленно, взвешивая каждое слово, уставившись на битое стекло и красную банку на земле.
– Вот что интересно, – начал он, как адвокат какой-то, – когда все стало известно, Дойл пришел ко мне в спортзал. Мы сели в машину. Он сказал мне: мой друг теперь разговаривает, как далек. Твоему другу повезло, что он помер. А на этом предлагаю остановиться. – Билли сурово посмотрел на Карла, потом на Терри, потом снова на Карла. – Скажи мне, Карл, ты был тем вечером у Макмюррея?
– То есть – вместе с Голли? – спросил Карл. Он вспомнил похороны. Билли тогда что-то говорил об этом.
Билли кивнул.
– Нет. Я и не знал, что Макмюррея уделали на тех выходных. Я-то думал, мы так, побухтеть собрались, я не знал, что Голли натворил.
Внутри у Терри все содрогнулось. Он не верил, что исповедь приносит душевное облегчение. Еще с детства часы, проведенные на допросах в полицейских участках, научили его тому, что лучшая линия поведения – это рот на замок. Когда ты связываешься с властями – шансов у тебя мало, у них все козыри на руках. Единственный способ – засылать всех на хуй, и то только если они попытаются выбить из тебя показания.
Но тут другое дело. Мозаика обстоятельств смерти Голли начинала складываться. Голова у Терри кипела.
Он посмотрел на Карла, потом на Билли и тихо сказал:
– К Полмонту той ночью с Голли ходил я.
Билли бросил взгляд на Карла, потом оба уставились на Терри.
Терри прочистил горло и продолжил:
– Я не знал, что он сначала обратился к тебе, Билли. Наверно, когда ты посоветовал ему оставить эту затею, он позвонил мне. Мы с ним пошли выпить, и я попытался его отговорить. Мы выпили всего по паре кружек в «Снопе пшеницы», но я понял, что Голли уже решился на конфликт с Макмюрреем. Мне нужно было быть там, потому что…
– Ты хотел поддержать друга, – закончил за него Карл и холодно посмотрел на Билли.
– Поддержать друга? Ха! – Терри горько засмеялся, и на глазах навернулись слезы. – Да я своему другу на голову насрал!
– Что ты мелешь, Терри? – заорал Карл. – Ты пошел туда, чтоб поддержать его!
– Заткнись, Карл, вернись на землю! Я пошел туда, чтобы знать, о чем они там будут говорить, потому что… потому что не хотел, чтоб Макмюррей кое-что говорил Голли… если б он ему рассказал… я бы этого не перенес.
– Сука… ты сука такая… – зашипел Билли.
Карл положил ему руку на плечо:
– Успокойся, Билли, послушай Терри.
– Между нами с Гейл кое-что было, – Терри закашлялся, – и расстались они с Макмюрреем из-за меня… но вся эта история тянулась уже много лет. Я не хотел, чтоб Голли знал об этом. Он был мне другом!
– Ты бы лучше вспомнил об этом, когда прилаживал его жене, как только он отвернется, ебаный ты гондон, – выплюнул Билли.
Терри поднял глаза к небу. Ему явно было очень не по себе.
– Не перебивай, – взмолился Карл. – Терри, продолжай.
Но остановить Терри сейчас было бы то же, что попытаться засунуть выдавленную пасту обратно в тюбик.
– Голли взял с собой арбалет в черном мешке для мусора. Он решил хуйнуть Макмюррея, то есть реально прикончить. Такое было впечатление, будто ему уже все пофиг. И что терять ему нечего.
Карл прикусил язык. Он сказал Голли, что никогда и никому не скажет про СПИД.
– Да, – хрипел Терри, – Голли сильно изменился. Что-то в нем сломалось… Помните Мюнхен? Так вот, в тот вечер он совсем схужел, просто с катушек съехал. – Он постучал пальцем по голове. – У него получалось, что Макмюррей забрал у него свободу, жену, ребенка. Из-за него он ранил свою девочку. Я пытался его отговорить, – уже скулил Терри, – но знаете что? Знаете, что я за человек? Какая-то часть меня решила, что если он пойдет и уложит Макмюррея, так и заябись. Вот вам и результат.
Билли отвернулся.
Терри сжал зубы. Он впился ногтями в зеленую краску парковой скамейки и процарапал кривые борозды.
– Помните, в каком он был тогда настроении? Что у него творилось с психикой? Мы, тупоголовые, все потешались, бухали, а наш малыш несчастный мучился… из-за меня.
Карл закрыл глаза и поднял руку.
– Из-за Полмонта, Терри. Она не к тебе от него ушла, а к Полмонту. Не забывай. Ты поступил плохо, но ушла она не оттого, что ты ее пялил. Она предпочла Полмонта.
– Правда, Терри, имей это в виду, – сказал Билли, не смотря на него, поднял руку и оттянул рукав. – А что произошло там?
– Прикол в том, – начал Терри, – что мы думали, придется ломать дверь. Но Полмонт сразу открыл и пригласил нас войти. Он пошел вглубь квартиры, как будто ждал нас: «А, это вы, – сказал, – заползайте». Мы, такие, переглянулись. Я-то думал, там будут Дойлы, был готов к ловушке. К засаде, типа, бля, пиздец. Голли, типа, замер. Я взял у него мусорный мешок. Дай-ка сюда, говорю. Но Полмонт… э, Макмюррей то бишь, сидел на кухне один, варил кофе. Спокойный как слон. Даже не спокойный – со всем, типа, смирившийся. «Хорошо, что вы зашли, – сказал он, – пора уже нам во всем разобраться», – а сам смотрит больше на меня, чем на Голли.
Терри сглотнул.
– Голли посмотрел на меня в смятении. Он ждал совсем другого приема. Больше того, я и сам был удивлен. Пересрался. Чувствовал себя виноватым, но больше того я боялся, что Голли возненавидит меня, что мы больше не будем друзьями. А он уже стал просекать: что-то здесь нечисто. Потом Макмюррей посмотрел на него: «Ты отсидел за то, что сделал я, и не сдал меня, – сказал он Голли, – потом я стал крутить с твоей телкой…» Голли смотрел на него, стоял и пялился в шоке. Этот упырь говорил его словами, спер у него готовый приговор. Однако Полмонт не злорадствовал, наоборот – как будто пытался объяснить. А вот я, я не хотел, чтоб он что-то там объяснял. Я хотел, чтоб он заткнулся. Но он стал плести Голли что-то про свою мать, рассказывал про ту ночь после «Облаков». Он сказал, что незадолго до того мама его померла. От рака. Ей было всего тридцать восемь. Понимаете – мне на будущий год столько же стукнет. А он все говорил и говорил. Что он просто свихнулся. Что не контролировал себя. Что ему было на всех насрать… что он был совсем еще молодой… Наконец заговорил Голли: «Я отсидел за тебя. Моя баба, моя дочка с тобой!» – взвизгнул он, как от боли. «Баба твоя больше не со мной. Она ушла. Забрала ребенка», – сказал Полмонт и смотрит прямо на меня. А Голли такой: «Что ты мелешь?..» А я тряхнул мешком: «Да пиздит он все, Голли. Пиздит! Урой его, на хуй!» Полмонт на меня ноль внимания, повернулся к Голли и говорит: «Я любил ее. Она, конечно, корова, но я ее люблю. До сих пор. И малышку я тоже полюбил. Она такое чудо. Я люблю ее, как свою…» Тут Голли разъярился. «Она не твоя!» Он сделал шаг вперед.
Терри замолчал и с трудом сглотнул. Карл стал подрагивать и сжал голову руками. Билли смотрел не столько на Терри, сколько ему внутрь, стараясь разглядеть душу, узнать правду.
Терри глубоко вздохнул. Руки его дрожали.
– На это Полмонту было что ответить, и я знаю, что он собирался сказать Голли в моем присутствии. А может, и нет, не знаю! Я не знаю! Не знаю, хотел я напугать его, чтоб он заткнулся, или это вышло случайно, но я направил на него арбалет и нащупал курок. Может, оно само сработало, или это я выстрелил, я до сих пор не уверен, хотел я этого или нет, я и надавил-то слегка.
Билли пытался разобраться. Что Макмюррей хотел сказать Голли? Что Терри увел от него Гейл. Ну конечно. Или что Терри все эти годы ей присовывал. Когда они женились, свидетелем был Карл. Билли помнил его тост. Он сказал, что свидетелем должен был быть Терри, потому что именно он познакомил Голли с Гейл. Терри.
Еще Купидоном его называл.
– Уф, ебаный рот. – Терри глубоко вздохнул и продолжил тихо, поскуливая: – Стрела просвистела и, прорвав мешок, попала ему прямо в шею. Он не закричал, просто отшатнулся и издал булькающий звук. Голли отступил назад. Полмонт схватился за горло, потом упал на колени. Кровь закапала на линолеум. Голли был в шоке. Я схватил его за руку и вытолкал из квартиры. Мы пошли по улице. Я вытер арбалет начисто, разломал на хрен и выкинул в залив на Галлейне.
Джус Терри Лоусон замолк, почувствовав, как при упоминании Галлейна слабая улыбка заиграла на его губах. Он мельком взглянул на Билли, лицо которого по-прежнему ничего не выражало. Терри продолжил:
– На обратном пути мы остановились, и Голли вызвал Полмонту «скорую». Он спас ему жизнь. Голли! Голли его пожалел! Все думали, что это он пристрелил Полмонта, но это сделал я! Я! А он-то как раз жизнь ему спас. Я бы оставил его истекать кровью. Стрела пробила ему кадык, но позвоночник, сонную артерию и яремную вену не тронула. Но по мне, так лучше б он захлебнулся в собственной крови! Приехала «скорая», увезла его в реанимацию, сделали ему срочную операцию. Гортань была повреждена, и ему вставили такую электроприблуду, которую ему приходится нажимать, когда надо что-то сказать. Но он молчал, не сдал меня. После смерти Голли я уж решил, что точно сдаст.
Карл посмотрел на Терри.
– Как бы он тебя сдал, он же и говорить-то не мог ни фига. – Он выдавил странный смешок.
Впрочем, Терри это настроения не улучшило.
– Голли прыгнул, потому что знал про нас с Гейл… и обвинение в нападении на Полмонта он унес с собой в могилу, чтобы Дойлы до меня не докапывались… я пристрелил Полмонта, я убил Голли!
Только Карл знал, что Голли был ВИЧ-инфицирован. Голли заставил его поклясться, что он никому не скажет. Но он бы понял. Карл был уверен, что Голли бы его понял.
– Слушай, Терри, и ты тоже, Билли. Я должен сказать вам что-то важное. У Голли был ВИЧ. Герыч. Он вмазывался с Матти Коннелом и другими наркотами из Лейта, многие из них давно уже померли.
– Беспредел, это ж… – Билли с трудом переваривал это известие.
Терри молчал.
– Он вписался в это дерьмо только из-за этой истории с Гейл, Полмонтом и дочуркой, – сказал Карл и, повысив голос, добавил: – Терри, мать твою, ты меня слушаешь?
– Да, – смиренно отвечал Терри.
– Так что это все-таки Полмонт пустил его под откос, отправив несчастного за решетку, – продолжил Карл, глаза его покраснели. – Конечно, его тоже жаль, умерла мама, я его понимаю, особенно сейчас, когда… мой отец. Но минус на минус не дает плюс, он не имел права так поступать с Голли.
Билли взъерошил Террины кудри.
– Прости, что приплющил тебя, старик.
Это произвело на Терри сильное впечатление, пробив даже броню его уныния. Но ведь теперь, думал Терри, я и не знаю его толком. Мы сто лет не виделись. Поди узнай, кто как изменился.
– Ты все правильно сделал, – добавил Билли, – может, и не из лучших побуждений, но ты все-таки поступил как надо, ты за него вписался и сделал то, что, по сути, должен был сделать я.
– Нет, – Терри завертел головой, – если б я остановил его, он бы по сей день был с нами…
– Или я, ведь он меня первого попросил, – сказал Билли.
– Да бред собачий, – встрял Карл, – это бы ничего не изменило. Голли решил уйти из-за того, что произошло между ним, Полмонтом и Гейл. Он так и не узнал о вас с Гейл, и у тебя хватило совести постараться избавить его от этого. Ты рисковал нешуточно схлопотать от Дойлов и получить реальный срок, а то и чего похуже только ради того, чтоб Голли ничего не узнал. Но ВИЧ был для него последней каплей. Он бы порешил себя в любом случае.
– И все началось с того, что Полмонт порезал того парня, – заметил Билли.
– Ну, так можно далеко зайти. А зачем Голли притащил перо в «Облака»?
– Это все я. Все оттого, что я свою шнягу не могу в штанах удержать, – терзался Терри.
Карл улыбнулся.
– Послушай, Терри, вы с Гейл – гиганты секса. Велика беда. Людей от ебли не удержишь. Так всегда было, так и будет. Этого невозможно избежать. А вот не ебать себе голову – можно попробовать. Голли сбросился, потому что у него был вирус. Это его выбор. Я бы так не поступил, но это его решение.
Все из-за Полмонта, думал Карл. Он вспомнил отца, о том, какое влияние он оказывал на Голли, пока тот рос. Все те же правила: никогда не сдавай. Нет, это на фиг. Но в том-то и основная проблема морального кодекса: чтоб он работал, его должны соблюдать все. Если кто-то будет отлынивать и это сойдет ему с рук, обрушится вся конструкция.
Билли вспоминал ту историю с Дойлами и медной проволокой. Как несколько недель спустя Дойл попросил Голли пойти с ними на футбол и как малыш загорелся, как ему хотелось произвести впечатление. И как потом все продолжилось в «Облаках», когда Дойл бился с тем парнем. И что из этого вышло? Все это? Или нет? Не может ведь жизнь быть цепочкой неразрешимых загадок. Должны же быть и ответы, полагаются ответы, блядь.
Карлу Юарту мир казался жестоким и непонятным, впрочем, как и всегда. Цивилизация неспособна вырвать дикость с корнем, она просто смягчает ее, делает ее проявления менее зловещими и показными. Вопиющая несправедливость никуда не подевалась, и единственное, на что сподобилось общество, – это невнятные толкования причинно-следственных отношений, которые прячут ее за дымовой завесой вранья и мелочности. Мысли толпились, окончательно загоняя его изнуренное сознание, и зависали где-то между ясностью и полным мраком.
Билли нужно было позвонить Фабьен в Ниццу. На следующей неделе он собирался отправиться туда, релакснуть немного на Лазурном Берегу. Он совсем заработался, слишком много на себя взял. Рано или поздно он избавится от Гилфилана и Пауэра, он всегда к этому стремился и в достижении своей цели не знал отдыха. Но когда он видел, что стало с Дунканом Юартом, или думал о том, что годы делают с его родителями, то понимал – жизнь слишком коротка.
– Как твоя… э, щитовидка? – спросил Карл.
– Нормально, только приходится тироксин принимать. Иногда я забываю и принимаю больше нормы, и такое ощущение, будто спида нанюхался.
Терри хотел о многом их расспросить. Рэб говорил, что у Билли французская телочка. У Карла девчонка в Австралии, новозеландка. Ему хотелось разузнать про них. О стольком надо еще переговорить. К Лизе он вернется попозже. Как здорово снова увидеть Карла, пусть даже при таких мрачных обстоятельствах, как смерть старика Дункана.
А как он гнал на Карла после смерти Голли. Он неправильно его понял, решил, что Карл хочет разрулить все, типа, «давайте съедим по таблетке и расскажем друг другу, как мы любили Голли и как нам будет его не хватать». Думал, что он готов обесценить память друга. Но он был не прав. Конечно.
Карл думал о том же. Память о Голли то наплывала, то выплывала из реальности, как будто сам он летел на самолете. Он с болезненным чувством видел в этом знак приближающейся смерти. Он видел ее в глазах отца. Он притормозит с наркотиками и войдет в форму. Он уже мужчина средних лет, полжизни за спиной, не мальчик уже.
– Могу я предложить вам выпить? – спросил Терри.
Билли взглянул на Карла, чуть приподняв бровь.
– Ну, если только пива пару кружек. Я дико устал, и к тому же надо к маме вернуться поскорее, – сказал Карл.
– Моя матушка с ней и тетя Аврил, какое-то время можешь не беспокоиться, – урезонил Билли.
– «Сноп пшеницы»? – предложил Терри. Они кивнули. Он посмотрел на Билли: – А знаешь, Билли, ты больше не говоришь «жесть». Раньше через слово шпарил.
Билли поразмыслил, потом покачал головой:
– Не помню, чтоб я так говорил. Я часто говорил «беспредел». Да и теперь.
Они вопросительно посмотрели на Карла. Тот пожал плечами:
– Не помню, чтоб мы так говорили. Билли иногда говорил «край», это помню.
– Может, я это и имел в виду.
Трое мужчин прошли через парк, трое мужчин среднего возраста. Один из них был полноват, другой мускулистый, атлетического сложения, третий – тощ, и одежда его кому-то показалась бы молодежной не по возрасту. Они особо не разговаривали, но производили впечатление людей, близких между собой.