Виталя отпрянул, вдруг догадавшись, что сейчас произойдет. Он успел пробежать шагов пять, не больше, когда за спиной рвануло, и раскаленная волна сшибла его наземь. И хотя он понимал, что это взорвался бензобак, ему вдруг показалось, что пожар уже вырвался из леса.
– Девушка, хотите коренным образом измениться? – жизнерадостно заорал кто-то над самым ее ухом, и Катерина испуганно отшатнулась.
– Ой, ну что я такого сказала? – обиделось, подхватывая ее под локоть, очаровательное создание в желтой каскетке, желтой майке и желтых шортах.
Оно было похоже на одуванчик, все такое длинноногое, отчаянно хорошенькое в своей веселой юнисековой бесполости. «Аллюр» – было написано на футболке и каскетке, а также на большой зеленой сумке, висевшей через плечо. И это славненькое беззаботное существо было еще и добрым, великодушным. Потому что оно снисходительно называло девушкой зачуханную, измотанную, невыспавшуюся тетку, кое-как одетую и причесанную, вдобавок ко всему перепуганную до такой степени, что она шарахалась от людей.
– Измениться? – ничего не соображая, пробормотала Катерина, подбирая рассыпавшиеся волосы и запихивая их в бесформенный кукиш на затылке. – Что вы говорите?
– ООО «Аллюр» проводит рекламную акцию своей сети косметических салонов-парикмахерских, – счастливым голосом заявил одуванчик. – Мы хотим, чтобы все женщины стали нашими клиентками! У нас вы найдете все, о чем можете мечтать: массаж лица и тела, маникюр, педикюр, окраска ресниц и коррекция бровей, уроки макияжа у профессионального визажиста, консультации модельера как по современным течениям большой моды, так и конкретно по вашему стилю одежды. А какие у нас работают парикмахеры! Если же вам надоело собственное лицо, вы можете изменить его полностью. Раньше это могли себе позволить только самые богатые звезды эстрады или голливудские дивы, но после того, как на межпланетной станции «Мир» наши космонавты вырастили культуру липостероидов, с ее помощью одним движением руки даже самые невзрачные женщины превращаются в…
– Вы сначала скажите, сколько это будет стоить! – взвизгнул кто-то над ухом, и Катерина снова шарахнулась в сторону. На сей раз одуванчик не озаботился ее подхватить, и она только потому удержалась на ногах, что наткнулась на стену людей. Оказывается, вокруг собралось немалое количество женщин, которые зачарованно внимали «рекламной акции». Однако низенькая коренастая особа, стриженная «под бокс», с лицом боксера-профессионала, своим ехидным выкриком разрушила колдовство.
– Для кого вы все эти байки травите? – продолжала она. – Думаете, по Покровке одни только «новые русские» на своих белых «шестисотых» разъезжают?
– Вообще-то Покровка уже лет десять как пешеходная улица, – подал кто-то реплику, но женщина не обратила внимания на вспыхнувшие вокруг смешки.
– Да? Это для нас с вами она пешеходная, а им-то закон не писан, за все заплачено!
И, словно в подтверждение ее слов, невыносимо – «шестисотый», кошмарно-белый «Мерседес» равнодушно прополз по единственной закрытой для автотранспорта улице Нижнего.
– Вот! Видите?! – взревела женщина-боксер. – Ну да, именно этого вы и добиваетесь, чтобы нас, простых людей, загнать в Сормово да в Автозаводские окраины, а здесь, в центре, все было бы только для богатых! Сколько, ну сколько стоит стрижка в вашем са-ло-не?! – Она не произнесла, а как бы провыла это слово, сопроводив его соответствующей гримасой.
– Ну, это зависит от сложности… – прошептал бедный одуванчик, покачнувшись от этого бурного вихря классовой ненависти. – Например, самая такая простая… всего сто пятьдесят рублей…
– Всего сто пятьдесят рублей?! – завопила женщина-боксер. – Да у меня пенсия триста, это что, я два раза подстригусь – а потом зубы на полку?!
– А вы займите у вашего лидера, – подсказали из толпы. – У защитника всех обездоленных рабочих и крестьян. У вас-то пенсия, может, и триста деревянных, а у него зелененький летний костюмчик тысячи за три баксов, не меньше! Тот самый, в котором он вчера по телевизору сокрушался насчет голодного и оборванного русского народа.
– Голубенький костюмчик-то, – вмешался новый голос. – Вернее, бледно-голубого колеру.
– Да зелененький, я же говорю! И галстук красно-синий с золотом, сразу видно – ручная работа.
Катерина с ужасом огляделась. Народищу-то сколько собралось! Надо уходить, ей всегда дурно становится от большого скопления людей. И орут, главное, как!
– Да у него таких костюмчиков и галстуков – всех цветов радуги небось!
– А разве только у него? Посмотрите на красноярского генерала! Начинал с белых носков при черных туфлях, а теперь вообще весь в белом, как девственница!
– А у того костюмчик все-таки зелененький!
– Это провокация! Это клевета! Мы вас всех будем ссылать… на южный берег Северного Ледовитого океана! Вместе с вашими салонами!
– Да вам вообще стричь нечего, что вы переживаете, женщина? – рассердился одуванчик, переводя стихийно возникшую политическую тусовку в бытовое русло. – Тем более два раза подряд! Что касается участников нашей рекламной акции, они могут пройти полное обслуживание бесплатно вот по такому талончику. Даже с использованием липостероидов! Погодите, девушка, куда же вы уходите? – И одуванчик, протолкавшись сквозь толпу за Катериной, сунул ей в руку что-то глянцевое, плотное, вроде телефонной карты. – Вот. Приходите по этому адресу сегодня к одиннадцати часам – и после этого вы сами себя не узнаете! Вся ваша жизнь изменится, как по волшебству!
– Уже… – прошептала Катерина, изо всех сил стискивая зубы, но было поздно. Последнее, что она успела увидеть перед тем, как пелена слез скрыла мир вокруг, было испуганное личико одуванчика, к которому со всех сторон тянулись руки жаждущих волшебного преображения женщин. И ближе всех была трудовая мозолистая рука боксерши.
Первая минута была самая страшная. Всех поразила одна мысль: беглецы врезались в пожар, а раз так… Прошло не больше часу с той минуты, как они угнали «москвичок», и если за это время Змей успел погибнуть, а Виталя – вернуться пешком, значит, огонь уже совсем близко, настолько близко, что все меры, задуманные Петром, могут оказаться бессмысленными. Просто не хватит времени для их осуществления! И когда Виталя рассказал о случившемся, сначала все почувствовали только облегчение, весьма далекое от человеколюбия. Впрочем, Змей был не из тех, кто пробуждает в душах высокие чувства…
Однако Виталя горевал искренне.
– Иришка, – с тоской сказал он, – жалко Змея! Он мне стал как братан. Сколько лет вместе на одного бугра пахали! Змей – он ведь был безвредный, мухи не обидит. Подлянки никому не строил. А как стрелял, гад! После него контрольного выстрела не требовалось.
Ирина подумала, что эта эпитафия не хуже прочих, и сочувственно похлопала Виталю по плечу.
– Я только не понял, зачем ты вернулся? – ревниво блеснул глазами Павел. – Драпал бы до станции.
– Я сначала двинул в ту сторону, – признался Виталя. – Но дымина становился все гуще. Думал, это только в ложбинке так, но нет, когда выбрался на взгорок, лучше не стало. Я… ну, это, типа жутко стало… – неловко пробормотал он. – Иду, как в страшном сне. Подумал, подумал – и чесанул назад. У вас все же машины есть. Может, еще прорвемся!
– Есть, да не про твою честь, – буркнул Петр. – Еще одну тебе дать, чтоб ты и ее рассадил об дерево, как мой «Москвич»? Спасибо за него, кстати. Большое человеческое спасибо!
– Да ладно тебе, братилла, – искательно поглядел на него Виталя. – Это ж не я был за рулем, а Змей. И я так тебе скажу: «москвичара» твой был чистое старье, не разовьешь на нем хорошей скорости. Пора новый заводить, теперь на таких уже никто не ездит.
– Теперь-то уж точно, с вашей помощью, – проворчал Петр, впрочем, беззлобно, даже рассеянно, и пошел в ближний двор, к сараю.
Обернулся на полпути:
– Кстати, хочу сразу отбить у тебя охоту угнать другую машину. Очень может быть, что на ней к станции не прорваться. Не исключено, что на «хорошей скорости» ты въедешь в самый огонь. Если уж там такое задымление, как ты рассказываешь…
Сквозь грязь и пыль, покрывавшую потное лицо Витали, проступила бледность:
– Да вы что, мужики? В натуре, без лажи?! Ну, делишки… А другой дороги здесь нет?
– Я так понял, что нет, – отозвался Сергей.
– А если поискать?
– Некогда нам искать, – вмешалась Маришка. – Деревню окапывать надо. Вон Петька лопаты тащит, берись, ты же здоровый конь.
– Чего? – робко переспросил Виталя.
Маришка в двух словах объяснила ему ситуацию, и лицо Витали приняло детское, обиженное выражение.
– Иришка… – пробормотал он. – Мужики… Да вы что, самоубийцы, что ли? Геройство проявлять?! Драпать отсюда надо, драпать без оглядки, а не эти дрова спасать! – Он махнул на ближний заколоченный дом с провалившейся крышей.
– Дело хорошее, – невесело усмехнулся Сергей. – Но, похоже, драпать уже поздно. Придется все-таки проявлять это самое геройство. Нам просто ничего другого не остается, если хотим жить. И, может, хватит дискуссий? Перед твоим появлением мы все обсудили, и довольно бурно, проголосовали и постановили…
– А через болото?! – радостно заорал Виталя. – Если через болото уйти? Через него огонь факт не пройдет.
– Огонь-то не пройдет, – послышался надтреснутый голос. – Но ведь и ты не лапчатый гусь – не переплывешь, не перепелица – не перелетишь!
Все разом обернулись, ощутив одно и то же: будто в этот жаркий, угарный день вдруг повеяло стужей.
Ирина покачнулась, и Павел с Виталей подхватили ее с обеих сторон.
Да уж, было от чего покачнуться! Встреться она один на один с этим стариком, неведомо откуда взявшимся посреди деревенской улицы, наверное, с криком бросилась бы прочь, словно увидела выходца из могилы.
Он был похож на призрак: белый призрак. Волосы его, расчесанные на прямой пробор и спускавшиеся чуть ли не до плеч, давно уже утратили серебристый оттенок седины и стали просто белыми, как бумага. Такими же были и кустистые брови, и борода, доходившая старику до середины груди. Лицо казалось выточенным из слоновой кости – бледное, с туго натянутой пергаментной кожей. Одет в белую рубаху навыпуск и белые штаны – просторные холщовые портки, какие Ирина видела только на картинах девятнадцатого века. Одежда незнакомца, чудилось, тоже сохранилась с той поры, ну а сам он казался даже не столетним старцем, а как бы посланцем других времен, такое неколебимое спокойствие осеняло его высокий бледный лоб.