Папаша чуть ли не силой заставил нас выпить водку и опять поднял крик:
- А где закуска? Ну-ка, тащи сюда хлеба, маслин!
Бедняга Фазыл-бей! Нас можно было принять за подгулявших греков, эдаких сорвиголов, которые, возвращаясь с ярмарки, останавливаются у каждого кабака и, выпив водки, требуют музыки. Хорошо, что в этот час на улице было темно и безлюдно.
Мы облегчённо вздохнули лишь у ворот сада, когда избавились, наконец, от гостеприимного Папаши. Но беда ждала нас впереди.
Глава сорок девятая
Через некоторое время Папаша опять появился перед нашими глазами. Он еле держался на ногах. Пробираясь между столиками, он опрокидывал все попадавшиеся на его пути стулья.
И я, и Фазыл-бей - мы словно лишились дара речи. Папаша был без пиджака, он накинул его на плечи, рукава красной рубахи были закатаны до локтя. Одной рукой он налёг на наш стол, другой - опёрся на длинное кнутовище и, покачиваясь, возгласил:
- Ах, дорогуша! Вот видишь, опять встретились! Где я тебя только не искал. Всюду заглядывал. И нашёл всё-таки! Значит, судьба! От неё никуда не денешься! И лучше не перечить ей. Ну что вам стоило уважить бедного человека и выпить с ним по стопочке? Не снизошли! А всё почему, дорогой? А потому, что я, видите ли, извозчик. Разве можно так обижать человека?! У нас всегда найдётся пятак-другой, чтобы угостить друзей, дай бог им удачи!
Уже все окружающие смотрели на нас. Поняв, что от меня не будет никакого проку, Фазыл-бей сам попытался уговорить пьяного:
- Помилуй, братец, мы завтра вечерком встретимся с тобой, и выпьем, и повеселимся. Папаша криво усмехнулся:
- Ах ты, бей мой милый, ну зачем сладкие речи ведёшь, доброго человека только обижаешь! Значит, пренебрегаете нами, хочешь сказать, недостаточно культурные мы для вас! Мы, конечно, люди бедные, но сердце у нас, зато, открытое, и в кармане всегда пятак найдётся.
Он вытащил из кармана грязные, мятые бумажки и показал нам.
- Дай бог всем удачи. Сегодня заработал несколько лир, хватит на вечер и нам, и друзьям. А завтра видно будет, аллах милостив. Всевышний и слепого волка в беде не оставит, и Папаше даст кусок хлеба. А вот эти деньги мы должны сегодня вместе прокутить.
Теперь настала моя очередь вмешаться. Уж как я только не старался уговорить Папашу, чтобы избавиться от него. Всё было бесполезно, он уже не понимал, что ему говорят. Видно, когда мы расстались с ним у ворот сада, он успел после этого не раз заглянуть в кабак, - и, знай себе, твердил одно:
- Мы должны непременно пропить эти деньги! Нечего оставлять их на завтра. А вдруг ангел смерти Азраил заберёт сегодня мою душу, что тогда делать, друзья? Хоть вы будьте милосердны! А вдруг я загнусь сегодня ночью - и уплывут мои денежки к мулле Кямилю. Обмоет он моё тело грешное, а денежки прикарманит.
Рот его перекосился, лицо сморщилось. Он принялся громко всхлипывать, и только глаза его оставались сухими.
- Не приведи Аллах такого! - растерянно пролепетал Фазыл-бей. - Не приведи аллах. Даст бог, завтра увидимся.
- Тьфу ты, господи, сила твоя! Да простится мне богохульство! - закричал Папаша. - Нет, ты что, аллах? Откуда тебе знать, что завтра будет? - И стал рвать и бросать на землю свои деньги. - Лучше разорву, чем мулла их прожрёт. Лучше разорву, чем мулла их прожрёт. Мулла Кямиль.
Люди за соседними столиками смеялись, но были и такие, которые не скрывали своего возмущения.
Разорвав деньги, пьяный немного успокоился. Казалось, он сейчас уйдёт и оставит нас в покое. Но тут заиграл оркестр и всё испортил. Папаша, только что рыдавший по поводу собственной смерти, вдруг сразу развеселился.
- Наши денежки плакали! Туда им и дорога. Давайте, дорогие, ваша очередь угощать меня.
Он оглянулся, поискал стул.
- Гарсон! Куда ты, к чёрту, запропастился?! А ну-ка, беги сюда! - заорал он во всю глотку.
Рядом за столиком сидела многочисленная армянская семья, их шляпы и пальто были сложены на стуле.
- А ну-ка, мадамы и мусью, уберите свое барахло! - приказал Папаша. - Людям сидеть не на чем.
- Здесь нам будет неуютно, Папаша. Давай переберёмся в какой-нибудь ресторан, напротив, - предложил я, рассчитывая, что при выходе мы сумеем как-нибудь избавиться от пьяного.
В это время появился гарсон в сопровождении здоровенного полицейского, которому наш разбушевавшийся скандалист был отлично известен.
- А ну, Папаша, - приказал он. - Убирайся отсюда!
- Я не сам пришёл! - смиренно ответил Папаша. - Вот приятели пригласили!
- Нечего болтать! - снова приказал полицейский. - Шагом марш!
Папаша обернулся ко мне.
- Ну, скажи, дорогуша, что я кому сделал плохого? Кого я потревожил? Хотел по-честному выпить стопку, не правда разве? Ну, скажи ты ему! Разве так защищают друзей?!
В растерянности я оглядывался по сторонам. И тут в пьяном сознании Папаши вдруг мелькнуло подозрение:
- А может, это ты свистнул полицию! Конечно, ты! Дал сигнал, чтоб меня выгнали! Ах ты, падло!
Папаша готов был броситься на меня. Но полицейский схватил его за плечи и потащил к воротам. Люди поднялись со своих мест, окружили его, а он орал всё громче и громче:
- Ты сам ведь ворюга! Думаешь, стал господином, коли навесил галстук на шею?! Не забывай, что сидел за решеткой, гад паршивый!
Фазыл-бей еле вывел меня из сада. Целый месяц после этого я провалялся больной.
Глава пятидесятая
Как-то в четверг я должен был встретиться с товарищем на площади Беязида. Сходя с парохода у Галатского моста, я уронил очки и разбил их. Время в запасе у меня ещё было, и я решил дойти до Бейоглу и купить новые. Когда с освещённой ярким солнцем улицы я вошёл в туннель фуникулера, глаза мои в темноте перестали что-либо различать. Я осторожно продвигался среди людей, словно слепец. Вдруг я услышал, как женский голос тихо позвал меня:
- Иффет-бей!
Сердце в моей груди замерло. Я сразу узнал голос Ведии.
Конечно, мы жили в одном городе, и вполне естественно, что в один прекрасный день должны были встретиться. И, тем не менее, я был убеждён, что никогда больше её не увижу.
Она очень спокойно спросила меня, как я поживаю, сказала, что очень рада встрече со мной. И я отвечал ей и задавал вопросы так же спокойно. Сколько лет я готов был ради неё на всё! Отчего же теперь я так спокойно разговариваю с ней?
Казалось, мы боимся напомнить друг другу о прошлом. И сейчас мы, наверное, расстанемся, как чужие, лишь обменявшись несколькими пустыми, ничего не значащими словами. Но неожиданно разговор изменил своё направление. Я вдруг спросил её, куда она едет.
- За сыном, взять его из Галатасарая[30]. В этом году я отдала его в интернат. Мы так привязаны друг к другу, не хотели расставаться, да вот пришлось. Мальчик требует, чтобы я ездила за ним и отвозила его непременно сама. Впрочем, у меня более важных дел и нет. Ведия чуть заметно улыбнулась.
- Как поживают старшие? - смущённо спросил я.
- Думаю, хорошо.
- Дочь ваша, наверное, уже барышня?
- Я давно её не видала.
- Почему?
Она подняла на меня глаза.
- У Джемиля Керим-бея другая жена. Мы расстались.
- Значит, вы разошлись?
- Мы всегда не очень-то ладили, вы же знаете. Вот уже год, как я живу у брата в Эренкёйе.
Толпа рассаживалась по вагончикам. Светским жестом Ведия протянула мне свою маленькую руку, затянутую в чёрную перчатку, и произнесла:
- С вашего позволения?
***
На Бейоглу я купил очки, но на свидание с приятелем так и не пошёл. Я был слишком взволнован и говорить о чём-нибудь другом, не имеющем отношения к Ведии, всё равно бы не мог.
"Когда я увидел её, то не почувствовал ни боли, ни сожаления. Как странно всё это! - думал я, вспоминая встречу. - Но это только начало, я знаю, прежняя рана в моём сердце откроется, и снова я буду страдать и мучиться. Зачем только я встретил её?"
До позднего вечера я бесцельно бродил по городу, а когда стемнело, заглянул в ресторанчик на открытом воздухе в парке, сел за столик и заказал пива.
Я сидел, слушал музыку, смотрел на ночное небо и пил. Фантазия моя разыгралась, и я, как обычно, начал сооружать воздушные замки.
"Это только казалось мне, что я забыл Ведию и даже будто смог полюбить другую, когда встретил Рану. Нет, ничего этого не было. Теперь-то я хорошо понимаю, что, кроме Ведии, для меня не существует ни одной женщины на свете. И она, конечно, не забыла меня. Она не могла забыть. Она любит меня. Она полюбила меня ещё крепче за долгие годы разлуки. Уж ей-то известно, какие муки я принимал ради неё. Для всех я - клеймёный вор, а для неё - Исмаил с мельницы Дамладжика. Теперь Ведия свободна. И нет никаких препятствий, которые могли бы помешать нам соединить наши жизни. Теперь у меня есть положение, ведь я уже не мальчишка, я человек обеспеченный, и нищета не грозит нам. Ничто не может помешать нашему браку. Мы будем любить друг друга до самой смерти, и пусть все говорят обо мне, что хотят. Это не имеет уже никакого значения, ведь человек, которого я люблю больше всего на свете, знает обо мне всё, как оно есть на самом деле. Может быть, в один прекрасный день причину моего позора, тайну клейма узнают и другие. И найдутся даже люди, которые будут жалеть меня так же, как жалели Исмаила с мельницы Дамладжика."
Оркестр играл тихую и грустную румынскую мелодию. Я закрыл лицо руками и, отвернувшись в тёмный угол сада, заплакал, точно ребёнок.
То была последняя ночь, когда сердце моё ещё переполнялось надеждой, и я мог восторженно мечтать о будущем, а проснувшись на следующее утро, я увидел, что розовые мечты мои успели за ночь порядком поблекнуть. Но отступиться от своего решения я уже не мог. Ведия может стать мне верной подругой.
В этот же день я узнал её адрес в Эренкёйе и написал коротенькое письмо, в котором просил её