- Никакой не штаб. Мы так, играя, штабом себя объявили.
- Угу… Значит, Вейгт утопит… - произнес летчик жестокое резюме и как бы от неловкости отвернулся.
Лодка подходила к большой двухмоторной машине. Она легко и величаво качалась на спокойной ряби моря. Винты мощными стропилами своих трех лопастей словно в дреме успокоились, нависая над водой.
- О чехах слышали, народ такой есть? - еще более тихо и грозно спросил летчик, снова остро глядя на ребят в вечернем миноре дня. Казалось, что и не увидит он их за внезапной мыслью о собственной судьбе…
- Мы хорошо знаем чешский народ. Это наши друзья!.. - подхватил Олег, словно услышав в этом спасение. Даже слезы вытер ладонью на щеках.
- Чех исем, - уже совсем тихо и, казалось, успокаивая нервы, произнес летчик, хватаясь за поплавки, на которых качался самолет. И подсаживал поочередно всех четырех, каждый раз шепотом произнося: «Саветници друзья…». Каждое слово хотел выговорить, как произнес Олег.
На борту авиакорабля крикнул толстому, как будто опухшему офицеру, показавшемуся в дверях:
- Герр Вейгт! Капитан фон Пуффер приказал взять их на борт!
Толстый Вейгт капризно провожал глазами каждого мальчишку и про себя выражал недовольство командованием:
- Запас горючего - до Вейгта. Замыкающий эскадрильи - тоже Вейгт. Игрушку для фон Пуффера, каких-то молокососов большевистских возить - опять Вейгт… Пранек! Распоряжайся ими сам, ну их к черту. Все равно в рейсе придется за борт выбрасывать.
- Есть, - с подчеркнутой обычностью в условиях службы ответил чех.
Совсем вечерело. Эскадрилья самолет за самолетом снялась с моря, взяв курс на запад.
Самолет лейтенанта Вейгта поднимался в воздух последним. Он дольше других разгонялся по морской глади и очень трудно, не с первого раза, оторвался от воды. Пилот Вейгт недовольно оглянулся с кабины, молча взглядом выразив свое недовольство перегруженностью самолета.
- Пранек! - крикнул он в трубку к бортмеханику машины, чеху. - Груз фон Пуффера привязать или пристрелить. Чтобы они не переходили с места на место.
- Есть!
Пранек в самолете был и за бортмеханика, и за стрелка на башенном пулемете, а в дальних рейсах подменял даже пилота. Наблюдательному Юре Бахтадзе сразу показалось, что чех - опытный и точный в вопросах выполнения службы человек. Однако немцы при первой же возможности пытаются бесцеремонно подчеркнуть свое арийское превосходство.
Даже в этом приказе о пионерах Вейгт мог бы не задевать чеха - он стоит у пулемета. Ведь известно, что ни один бортмеханик эскадрильи не стреляет так метко по вражеским самолетам, как Пранек. Именно из-за Пранека, как бортового стрелка, Вейгта всегда оставляют замыкающим в эскадрильи.
На борту самолета был еще один гитлеровец - штурман. Службу свою знал хорошо, добросовестно ее выполнял, но считал, что тем приносит большую жертву на алтарь нацизма. Не будучи графом, он не жаловался на нехватку друзей из графских сынков, которые плелись за ним, привороженные неограниченным богатством его отца. Среди членов экипажа штурман держался обособленно. В рейсе только он один никогда не расставался с парашютом и каждый раз на стоянках делал массаж плечам. Во время воздушных боев штурман хоть и брался за ручку своего нижнего пулемета, но еще ни разу им не воспользовался.
Проходя к верхнему пулемету, Пранек осмотрел всех четверых. Ребята сидели в разных местах, неудобно вцепившись кто за канистры с горючим, кто за трап башенного пулемета. Юра прикипел в уголке так, что его с первого раза и не увидишь, пока не привыкнешь к темноте.
К нему и подошел чех.
- Боишься?
- Боюсь? - переспросил Юра, гордо выпрямившись и отрицательно качнув головой.
Чех не видел этого жеста, пригнулся ближе к парню, осматривал.
- Я не первый раз лечу, господин… чех…
- Пранек я си зову. С Судет я, гражданский авиатор… - Юра почувствовал, как все его тело закололо иголками.
Не сводя глаз с летчика, до боли в голове смотрел, как тот отвернулся, затем, вспомнив, шагнул к трапу, на ходу вынимая из кобуры длинный маузер. Парень попытался прижаться плотнее в своем углу. О маузере он кое-что знал из рассказов руководителя стрелкового кружка. Намерения чеха ему показались угрожающими. Они никак не вязались с теми представлениями о друге, которым показался им чех с первого взгляда. Медленно расправлял правую ногу, чтобы, если бортмеханик захочет стрелять, толкнуть его в живот. Судетский чех в гитлеровскую авиацию попал…
Чех молча щелкнул предохранителем маузера и снова задумался. Красная лампочка под трапом, чуть моргнув, словно разбудила бортмеханика от тяжелой задумчивости. Он быстро положил револьвер около себя и схватил переговорную трубку, даже вытянулся по привычке, слушая какие-то приказы командира.
Потом решительно подошел к Ване, который стоял, согнувшись у обшивки в другом углу. Ваня почувствовал, как тяжело дышал чех, оказавшись совсем близко. Было уже темно, и тень в углу прятала Ваню от самого пристального взгляда. Что чех оставил и, видимо, забыл оружие - этого ни Ваня, ни другие ребята, кроме Юры, в темноте не заметили.
Летчик постоял возле парня, тяжело дыша, как после тяжелой работы. Вдруг нашел Ванину руку, дернул и показал второй рукой в круг серого света с верхнего люка на картонную коробку.
- Гладни есте? - отпустил руку пионера.
Ваня ничего не ответил, решал. Но сомнений не было, чех доброжелательно предлагал взять еду из этой коробки и поесть.
…Когда ребята быстро доедали какие-то бутерброды, Пранек вновь спустился к ним от пулемета. Ребятам показалось, что он одобрительно улыбнулся. На место, где оставил оружие, даже не посмотрел. Неужели забыл?.. Потом как-то болезненно посмотрел на всех и показал рукой на середину пола:
- Люк… - безнадежно махнул рукой.
По этому жесту Ваня безошибочно понял, что может ожидать их.
А чех вновь стал у пулемета, поднявшись на две ступеньки по трапу. Его голова и плечи были в целлулоидной круглой башне.
Летели долго, ребятам очень хотелось перекинуться хоть словом о своем трагическом положении. Олег несколько раз собирался подойти к чеху и просто спросить его обо всем. Неужели… их сбросят в этот люк? Но не решился не только сойти с места, а даже пошевелиться. Удивлялся Роману, рука которого все время касалась ноги чеха. Почему он не заговорит с чехом? Почему не спросит, что задумали сделать с ними?
Речь ведь шла об их судьбе, о жизни и смерти. Каждого из них неотступно преследовали страшные мысли. Юра несколько раз коснулся рукой холодной ручки маузера, думал, зачем чех оставил оружие. Может, это провокация? Наверное, именно так и начинаются фашистские провокации.
В самолете стало так темно, что только отверстие над головами, где стоял чех, чуть выделялось бледным пятном, усеянным звездами.
На циферблате у пилота стрелки показали двенадцать часов. Вейгт поочередно убирал с руля то одну, то другую руку, чтобы размять их. Слегка стучал ногтем по стеклу приборов, зевал. Вдруг штурман со стороны подал некий знак, Вейгт быстро накинул радионаушники.
- Вейгт, я - капитан Пуффер. Где вы? Вы отстали от эскадрильи. Летим со скоростью четыреста двадцать… Какая у вас?
- Четыреста, точнее - триста девяносто, господин капитан. У меня перегружена машина.
- Чем? У вас один комплект бомб. Каждая машина идет с двумя, господин Вейгт. Спите…
- Сорок канистр горючего, четверо ваших трофейных русских. Какие-то дети по приказу адъютанта, господин капитан.
- Дети? - Вейгт уловил злую нотку в голосе командира. - Какого дьявола вы взяли на борт эту шваль? Ответите потом… Сейчас же - за борт!
- Есть, господин капитан! Будут еще приказы?
- Мы прилетаем в Италию, через полчаса или через сорок минут снова будем над землей. Садимся, согласно маршруту, не ранее чем через полтора часа. Разрешаю в Средиземном море сбросить часть бомб, если, избавившись от большевистских детей, не сможете набрать нужную скорость… Выполнение доложить немедленно! Все…
Вейгт по медвежьем оглянулся. Нервно крикнул: «Пранек!» - хотя понимал, что бортмеханик не услышит. Затем нажал кнопку.
У верхнего отверстия дважды засветилась лампочка. Она тускло осветила живописным конусом обычный закрытый люк внизу. За пределами этого конуса стало еще темнее.
Заметив сигнал, Пранек быстро спустился и подошел к командиру. Так было всегда, и Пранека это не удивило. Как и всегда, Вейгт кивнул непокрытой головой на сектор руля и, сняв наушники, встал с сиденья пилота.
Для Пранека не новость - такая молчаливая беседа в рейсе. Даже уже выработалась профессиональная последовательность движений при замене пилота в рейсе. Пранек взял руль, протиснулся мимо Вейгта и сел на его место.
Стрелочки на приборах чуть шевельнулись и снова стали в свое нормальное положение. Только стрелка скорости нервно прыгала между отметками триста восемьдесят и триста девяносто.
Вейгт устало ткнул пальцем, указывая на эту нервную стрелку, вышел из кабины пилота, плотно прикрыв за собой стеклянные двери, и двинулся в глубь самолета.
Пилот привычным движением раскрыл люк, и страшный рев самолета ворвался внутрь. Разгибаясь, Вейгт начал загребать рукой позади себя, чтобы схватить Ваню. Но из такого неудобного положения не мог достать. Тогда передумал, оглянулся, посмотрел снизу вверх на Романа. Лицо фашиста в холодном зеленоватом свете было перекошено устрашающей гримасой: выражение звериного удовольствия, улыбка дьявола, подчеркнутой злости.
В эту напряженную минуту и выстрелил Юра Бахтадзе. Пилот согнулся, губы капризно дернулись ужасом. Шевельнулся, как сильный медведь на цепи, стараясь не упасть в люк, взмахнул обеими руками, чтобы уцепиться за что-то. Цеплялся за жизнь, уже навсегда оставляющую его.
Ваня толкнул гитлеровца ногой и тем довершил дело. Тяжелый Вейгт, окончательно потеряв равновесие, нырнул в люк. Падая, еще раз взглянул налитыми кровью глазами, за кого бы ухватиться. Цеплялся руками, неуклюжими ногами за борта люка. А внизу под ним дрожала гулом пустая пропасть ночи…