- Нет, нет, - отрекся Лужинский. - Его сестра врач…
- Ага, - тотчас же перебил гондольер. - Вы коммунист и попали к… нему! Но вы знаете, кто такой капитан Карло Даниэль Пока?
- Нет, говорю вам, нет! - торопился поляк. - В квартире Каспара меня выследила полиция. Пришлось спасаться, как посоветовала мне врач.
- Сестра капитана…- гондольер махнул рукой Лужинскому, чтобы тоже сел на борт. Может, для равновесия лодки, а возможно, предостерегая его. - Сестра капитана, Зельда, замечательный врач и друг наших людей.
Слово «наших» гондольер сказал с особой интонацией, которая никогда не изменяла искренности.
- Да, это правда, - подтвердил Лужинский, заполнив паузу в разговоре. - Она так горячо восприняла мою беду и подключила к укрытию своего брата.
Гондольер не сдержал горькой улыбки.
- Он искренне служит и в тайной полиции, тот браток хорошей сестры!
Удивление и страх на мгновение даже язык отобрали у Лужинского. Обернуться, чтобы осмотреть место и пути к бегству, уже и не решился. Не было сомнения, что гондольер вполне его понял.
- Мой сын привел вас сюда не по приказу капитана. У моего Педро не было другого выхода, хороший парень! А полицейский агент ждет его с вами на бульваре. Дождется, Педро пойдет к нему… Значит, мы вместе в интернациональной бригаде были?
Гондольер умолк, о чем-то размышлял и вдруг начал сбрасывать с себя одежду.
- Кажется, мы с вами одного роста? - сказал, отдавая свою гондольерскую робу. - Сейчас же переоденьтесь. С лодкой справитесь? Вам нужно будет, словно гуляя, выбраться далеко туда, за мыс. Там оставьте лодку, хотя бы немного прикрыв, если сможете. Имейте в виду, что тот агент будет ждать вас только в улице, куда его заведет мой Педро. Те ребята терпеливые, будут ждать! А вы идите дальше по берегу, где-то до тридцать шестого километра. Даже лучше было бы лодкой проехать туда. Там, наверное, встретите меня или… другого. Вас надо на время спрятать. Не мешкайте же…
Гондольер положил одежду гостя в лодку, а сам в одной рубашке, прихватив какую-то рыбацкую утварь, быстро поскакал с лодки на лодку к берегу. Только один раз оглянулся, когда Лужинский вывел лодку со стоянки. Не оглядывался больше и Лужинский, старательно делая вид, что прогуливается в этой причудливой, послушной лодке, только бросал взгляды на берег.
Берег, где, наконец, пристал Лужинский, был действительно совсем пустой. Пожалуй, полиции не так уж и нужно было знать, что за врач навещал больную жену Каспара Луджино. Такой удивительно мирный берег Лигурийского моря, теплый предзимний денек. Где-то дальше по дороге слышался грохот авто. Автострада жила своей жизнью.
Только образ капитана, образ холодного замкнутого человека, шпика, который только формально угождал сестре, теперь не выходил из головы. К чему же там «Цыганка» в стильной раме? Удивительная «честность» по отношению к сестре-демократке…
Только переодевшись, выбрался на берег и сразу же почувствовал свое положение человека, преследуемого полицией.
Стремительно и со вкусом сплюнул, оглядываясь вокруг. Встречные авто его нисколько не беспокоили. К счастью, утром авто спешили только в Ниццу. Настороженный, шел на тридцать шестой километр, ожидая встречи с гондольером.
Тот поднялся с набережной кручи, где сидело их двое. Поднялся, сбрасывая с себя верхнюю одежду. В руке держал фетровую шляпу. Его приятель был одет в робу гондольера.
- Педро все еще водит полицейского, - смеясь, сказал знакомый гондольер. Его друг тоже улыбнулся, поддерживая тем спокойное настроение.
Когда Лужинский послушно переоделся в сброшенную с плеч гондольера одежду, надел широкополую шляпу, немного сбив ее на бок, гондольеры уже совсем весело засмеялись.
- Брависсимо! - заверил отец Педро, беря под руку Лужинского. - Этот мой друг проведет вас в одно место. Вам непременно нужно сейчас спрятаться на время, пока угомонится полиция.
Даже имя своего друга не назвал. Повернулся и исчез, спрыгнув с береговой кручи к морю.
Углубившись в придорожную поросль, шли быстро. Молчали, потому что, действительно, о чем говорить с незнакомым человеком, который только выполняет просьбу своего друга - спрятать друга Каспара Луджино. Позже повернули дорожкой дальше от моря. Даже шумы морские начинали теряться в шелесте перелеска.
- Приятель сказал, что вы интересуетесь городом Сетубал? - наконец, спросил гондольер.
- Да. Может, случайно найду ребенка одной хорошей матери. Его преступно похитили для шантажа родителей накануне этой войны с Советским Союзом, - пояснил Лужинский.
- Вы имеете знакомых в Сетубале?
- Никого. Только адрес женщины, к которой отослали ребенка. Но теперь война, уцелело ли то агентство преступников?
- Если американка, то уцелела - они сейчас увеличивают количество своих аборигенов на этом континенте. Американка уцелеет… Мой друг советовал помочь вам. А как? Чем? Здесь или в Португалии? Продолжается война. Вы летаете?
- Только как пассажир. Но…
- Самолеты теперь… в основном только военные. Мой брат летчик. После ранения на африканском плацдарме переведен в гражданскую авиацию. Был… - гондольер понизил голос, оглянулся, - был французским и коммунистом.
- А воевал на стороне Гитлера? - удивился Лужинский.
- Не удивляйтесь, друг, - гондольер по-приятельски хлопнул рукой по плечу Лужинского. - Не все коммунисты в подполье. Брат, видимо, потерял связи с партией. Такое кругом… Думаете, что в армии Гитлера нет коммунистов? Ого! А где же им быть, если открутились и не попали в концлагеря.
- Думаете, летают? - многозначительно спросил Лужинский, невольно поддерживая этот рискованный разговор. Ведь ему необходима связь.
Гондольер только кивнул. Вышли из леса на пустую дорогу в поле. Она круто поворачивала и спускалась в долину. Там, прижимаясь к оврагам, расположился небольшой поселок. За ним просто по долине извивалась спокойная река.
- Тут, в крайнем доме, остановитесь. Хорошие люди, тоже рыбаки, родственники брата. Хозяин уже инвалид этой войны, протез ожидает от государства, а сам деревяшку себе смастерил и даже на рыбалку ходит с нею. Вот увидите, хороший человек.
- А мы не повредит людям?
- Ого, еще как! - воскликнул гондольер. - Но мы зайдем к нему не с дороги. Давайте вот сюда, перепрыгнем овраг и проберемся от усадьбы.
Инвалида на неуклюжей деревяшке встретили еще во дворе. По-родственному поздоровался с гондольером, подал руку и Лужинскому.
- Брат в полете, не знаешь? - спросил гондольер. Инвалид тотчас осмотрел Лужинского с ног до головы и улыбнулся себе в усы.
- Кажется, сегодня отдыхает. Вся авиация теперь перебрасывает войска. Не усидели наши на африканском побережье… Но он, кажется, вновь при фирме.
Какое-то и свое слово хотелось бы сказать Лужинскому о тех авантюрных операциях фашистских десантов на африканском побережье. Но из осторожности и предусмотрительности промолчал.
Когда эти двое отошли, Лужинский вошел в тень сарайчика. Приятели не стояли на одном месте, что-то горячо доказывали друг другу. Только когда возвращались от сарая, Лужинский услышал, как хозяин в последний раз с упреком сказал: «Он мне будет рассказывать!..»
- А французский язык вы знаете? - спросил инвалид, а не окончив ту фразу.
- Совсем плохо. Знаю немного английский.
- Английский… - рассуждал инвалид. - Английский Дук тоже немного знает, но он… Но хорошо, что и так.
- Все же я вполне пойму и француза, - торопился Лужинский как-то угодить людям, имеющим с ним столько хлопот.
- Словом, заходите в дом. Скоро обед. А я пошлю мальчишку. Лаверна обещал мне трубочного табака. Может, привез.
Что и когда говорили эти люди с тем летчиком, Лужинский не знал. Терпеливо и настороженно пересиживал эти несколько дней. О связи пока и не заикался, когда так охотно берутся люди перебросить его в Сетубал. Его только скупо информировали, что летчика не пришлось долго уговаривать. Лаверна охотно согласился, но вылететь с ним Лужинскому повезло только на девятый день тоскливого укрытия у его родственника и друга-инвалида.
- Ситуация сложная! - уверял инвалид. - Почти ежедневно какие-то тревоги, иногда обыски.
Наконец, Лаверна зашел накануне дня вылета и забрал Лужинского к себе.
- За нами придет авто этой компании.
- Авиакомпании? - спросил Лужинский, ориентируясь.
- Компания ресторанов Ниццы вновь наняла наш самолет… - летчик немного помолчал, что-то обдумывая. Затем достал из кармана бумаги. - Итак… - еще немного помолчал, остро вглядываясь в Лужинского. - Брат заверил, что… я могу довериться. Здесь все с бумагами. Вы же боец интернациональной бригады?
- Да. Один из младших офицеров интернациональной бригады, как и Каспар Луджино.
- Ясно. Отныне вы служащий компании ресторанов Ниццы и называетесь… Как тут, - развернул бумаги, прочитал: - Вольдемар Зитцмайер. Помните: вы немец Зитцмайер, говорите исключительно на немецком языке. Как он у вас, не выдаст? - засмеялся, отдавая документы.
- О-о! Битте зеер, майн либе фройнд!
Летчик удовлетворенно улыбнулся от такого натурально картавого похищения отдельных звуков в произношении.
- Прекрасно! Только на немецком, помните. Другими языками не пользуйтесь, хотя бы и знали. Значит, компания ресторанов Ниццы отправляет вас в Опорто, провинция Дору в Португалии. Воздушный корабль берет на борт две тысячи условноконьячных и ликерных бутылок. Понятно? О приеме на самолет груза расписываетесь вы. Можете покапризничать, потому что груз уже на самолете. Но… расписывайтесь, я сам его считал, принимая, и вас поносил последними словами за неявку на прием груза. Что там везем, вы уже и не интересуйтесь, коньячные бутылки… В Опорто усердно сдаете груз, деретесь за каждый ящик. И принимаете на борт коньяки, теперь уже настоящие коньяки, ликеры для треста.
- Потом?
- Потом меня и компанию уже не будет интересовать, что вы с собой сделаете. Конечно же, эти документы вам в дальнейшем вряд ли пригодятся - немец не у дел вызывает всякие подозрения. Но смотрите сами. Мы пойдем с вами в ресторан, как только примем груз на самолет. А из ресторана я уже вернусь на самолет сам. Вы готовы и полностью меня поняли?