«Ударить и бежать! - возникло молниеносное решение. - А куда убежишь? Опять полиция будет поставлена на ноги, сорвется дело».
- Да, господин Рашевич, политэмигрант - такова уж наша судьба. Но, извините, вовсе не потому, что коммунист, - решил идти напрямик. - Польши, знаете, сейчас нет даже той, которая удерживала такую опытную тайную полицию.
Рашевич засмеялся, чиркнул зажигалкой и дал Лужинскому прикурить.
- Полиция есть полиция, господин Лужинский, если сказать о нашей родной польской земле. В самом деле, там бы я был особенно благодарен счастливой возможности взять вас. Вы же, кажется, были осуждены?.. Да мы успокоились на том, что вы погибли в Испании. Вижу, ошиблись.
- И рады бы здесь закончить еще те свои старания, господин Рашевич?
- Бруно Рашевич, - энергично дополнил агент. - Но если вы только политэмигрант в Португалии, позвольте вас числить за мной только как… поляка. Ибо на дружбу коммунисты слишком скупы.
- Что же, пожалуйста! Но дружба даже в эмиграции, да еще, как вы смело определили, по собачьей памяти, - согласитесь, господин Рашевич, обязывает к чему-то большему, чем только числить за собой и требовать регулярно явок на регистрацию.
- Абсолютно правильно. Правда, я с вами проехал поездом аж от Кримбры. Зачем вы мне здесь? Но проклятая привычка.
- Сочувствую.
- Нет, серьезно: недоедал, недосыпал. В этом городе встретить поляка это же счастье, согласитесь. Если же, вижу, не имеете, где остановиться, трижды рад. Живу… одиноко, жена с дочерью остались в Кракове. Живы ли…
- Понимаю вас. Многие поляки сейчас не досчитаются ни жен, ни детей, - посочувствовал Лужинский. - Что касается квартиры спасибо, не хочу мешать.
- Глупости, извините, - совсем просто заговорил Рашевич. - До утра еще успеем заснуть. Затем давайте заключим джентльменское соглашение!
- Какое именно? - насторожился Лужинский. У него уже совсем отлегло на души. Не будет же этот Рашевич арестовывать его в чужой стране. Да и не было за что.
- По истечении войны пан Станислав… посетит меня в Польше. Ну хотя бы в Кракове, где мы и договоримся о наших взаимоотношениях. Согласны?
- И вы меня как коммуниста тогда отдадите в руки закона, собственно беззакония?
- Необязательно. Кондиции послевоенные нам сейчас неизвестны. Во всяком случае…
- Господин Рашевич будет иметь на мне очко?
- Абсолютно правильно.
Это избитое «абсолютно правильно» в языке полицейского не говорило о солидном уме. Но в условиях этой встречи Станиславу было не до тонкостей.
- Ладно. Пожалуйста, я согласен. Это очко господин Рашевич будет иметь. Только условие, пока мы оба эмигранты, быть только поляками. Обещаю не доставлять хлопот господину Рашевичу своим пребыванием здесь. А в Польше, в первый же день возвращения в Краков, напомню вашей… той памяти о себе.
На том бы и закончили. Пожали друг другу руки. Но ночь еще не прошла, и Лужинский должен был снова ходить по улицам чужого города, дожидаясь утра.
- Господин Станислав не имеет же в этом городе пристанища. На условиях абсолютного доверия предлагаю отдохнуть у меня.
- В полиции? Однако господин Рашевич не совсем полагается на свою ту… память.
- Абсолютно искренне… и для вас совершенно безопасно. Есть здесь пристанище. Нас, поляков, так мало в Сетубале, такая скука. В Кримбри нас несколько, приживаемся, привыкаем. Кстати, пан Станислав будет туда ласково давать нам о себе знать.
Да он достаточно самоуверенный нахал. Но… что выберешь лучше в этих критических условиях?
- Открыткой или как?
- Абсолютно можно и открыткой. Да мы еще договоримся здесь. Зайдем… - указал на здание полиции порта Сетубал.
Молниеносные мысли на какой-то миг даже вскружили были голову. Лужинский решал: бить или просто повернуться и скрыться за углом? Немного неуклюжий от жира Рашевич не успеет достать револьвер - видимо же, он у него есть.
- К сожалению, как видите, - перебил те намерения Рашевич, - наша контора находится здесь, при полиции. Служу в пароходстве. Кельнером в ресторане.
- Хе-е! - вздохнул Лужинский. - Почему бы сразу не сказать, уважаемый господин Рашевич, я думал, что вы, как рыбак, выводите щуку из глубины.
- Ха-ха-ха! Щуку из глубины! Но и официанты ресторанов в нейтральных странах…
- Тоже шпионят?
- Абсолютно нет, но… работать так работать!
Он собственным ключом открыл дверь рядом с парадным входом в полицию и, посторонившись, ввел своего гостя в небольшую, довольно заброшенную комнату. Мигнул свет. Лужинский осматривал комнату, стоя на одном месте. При свете она показалась почти не обжитой. Старый диван с латаной кожей, напротив под стеной - кровать, застеленная только одеялом. Икона Богоматери в почерневшем золоте, старый стол, накрытый новенькой клеенкой.
- Ужинать ничего нет, - сказал хозяин. - Будем закрываться или нет?
Почему он об этом спрашивает? Неужели до сих пор убеждает в своей искренности к мирному земляку-политэмигранту. Лужинский только махнул рукой. Это могло означать, что ему все равно! Кому здесь нужны двое незаметных поляков?..
И сел на диван, задумавшись. Покоя не было. Если этот Рашевич работает здесь, в соседнем помещении портовой полиции, то он гениальность! Даже Лужинский, битый конспиратор, готов был поверить в безвредность этого перемолотого эмиграцией человека.
- Делайте, как всегда. Вы же здесь хозяин, - только и сказал, почувствовав страшную усталость.
Лужинский еще спал, когда хозяин комнаты проснулся и, не залеживаясь, начал одеваться. Услышав это, вскочил и Лужинский.
- А чего вы, отдыхайте. Мне на роботу. - И чуть позже, увидев, что Лужинский не ложится, добавил: - Крепко спите, завидую. Для конспиратора это опасно, но… тут нейтральная страна. Ключ, пожалуйста, занесите в портовый ресторан. Там же и… позавтракаете. Только ключ положите, пожалуйста, прямо на столе во время завтрака. И плюньте вы на свои подозрения. У нас есть джентльменское соглашение, прошу покорно. Позвольте уж мне бояться вас в этой стране.
И ушел. Что он за человек, на каких ролях живет здесь, ездя из Сетубала в Кримбры и обратно? Разобраться в этом было трудно, теперь уже совсем запутался Лужинский. Слышал, как за дверью, в сенях, хозяин одевался, возился и ушел, загремев выходными дверями.
В соседнем помещении полицейского участка начиналась жизнь. Слышны были голоса начальников и подчиненных.
Скорее бы отсюда. И как можно дальше. На дворе уже было позднее утро. Какой-то полицейский на крыльце окинул взглядом Лужинского. Поляк хозяйственно закрыл дверь и повернул ключ в замке. Полицейскому, очевидно, этого было вполне достаточно - отвернулся и пошел с крыльца.
Лужинский, следовательно, теперь мог уйти, забрав с собой и ключ. Наверное, удивится хозяин, поиски начнет. Портовый ресторан был совсем рядом. Пора - самое время завтрака. В ресторан спешили моряки, женщины. «Зайду», - решил Лужинский и, смело пройдя мимо полицейского, нырнул в стеклянные двери ресторана.
Попытался рассмотреть, найти своего «приятеля» хотя бы для того, чтобы отдать ему ключ. Тут было как в улье.
Чужие лица, равнодушные взгляды. Сел за ближайший пустой столик и почти игриво положил руку с ключом на чистую, еще не загрязненную объедками клеенку стола.
Заказал только кофе с бутербродами, зачитался меню. Услышал, как прошел он сзади, качнулась рука, поймал со стола ключ. Лужинский поднял голову, огляделся. Едва узнал дородную спину своего земляка, Рашевича. Черный пиджак типа смокинга, блестящие штаны, в правом кармане четко выделялся браунинг. Даже и хотел бы ошибиться, да трудно. Слишком колоритная эта фигура.
Так и не подошел больше, не отозвался, где-то затерявшись в ресторанной суете. Маневр с ключом ему вполне удался - значит, «привязал» земляка к себе, убедил и уверен, что, где бы тот ни ходил, ночевать вернется в его полицейскую комнату! Станислав Лужинский теперь уже наверняка был предоставлен самому себе и своей судьбе.
«Давайте заключим джентльменское соглашение!» - вспомнил уже на улице.
- Давайте! - громко согласился, ибо был почему-то уверен, что и здесь услышит его слова этот опытный шпик. Вспомнилась родная страна, над которой издевается оголтелая гитлеровская банда. А тут какая-то сытая гнида курсирует между Кримброй и Сетубалом, отслеживает поляков в эмиграции, надеется на встречи и там, на родине. К счастью, рашевичи - единицы, лишь единицы, на израненном теле польского народа!..
Большой портовый город сразу поглотил Лужинского. Выполняя свою основную задачу, Станислав не забывал и о дочери Марии Иосифовны. Спрашивать об улице Катабанья не решался. Должен разыскать мисс Гревс без посторонней помощи, потому что в каждом прохожему видел шпика. Ведь именно они такие быстрые на всяческую «помощь» чужаку.
Надо пройти по улицам от набережной вверх, - может, где-то же найдет ту Катабанью. Что это - улица или целый район? Катабанья, 3… Видимо, таки улица.
Немалый опыт подпольщика не обманул интуицию. Катабанья - это была небольшая площадь на холме, с которого живописной панорамой открывался залив океана. Дом 3, наверное, хорошо виден далеко с океана, а из дома, с фасадных окон третьего этажа, да еще, скажем, с хорошим биноклем - залив и порт были как на ладони.
В списке жильцов этой тихой пристани мисс Гревс стояла последней и дописана была позже, почти совсем свежими чернилами. Докуривая в вестибюле сигарету, Лужинский внимательно оглянулся. «Хвост» был чистый. Никаких подозрительных гуляк, прохожих поблизости не увидел через широкие окна вестибюля. На лестнице тоже не встретил никого, потому что считать шпиком девчонку с корзиной, которая ему встретилась, он не мог.
Нежный звонок едва послышался на лестнице, когда нажал красную кнопку. Почему красная, когда на всех дверях второго и первого этажей были белые?.. Открыла пожилая женщина. Молча выслушала вопрос, дома ли мисс Гревс, покачала головой. То, что женщина не пошла спрашивать разрешения принять посетителя, немного дезориентировало гостя. Кто она: служанка или мать, сестра?