- К вашим услугам, - только в передней комнате с диваном и тяжелыми портьерами, чуть раздвинутыми на окнах, сказала эта самая женщина.
Трудно было сразу заговорить. Осматривал комнату и… хозяйку, подчеркнуто просто одетую. «Резидент!» - безошибочно определил Лужинский. Женщина в затененной комнате показалась не такой старой. Старательно причесанная голова, плотно закрытое платье и слегка тронутые улыбкой, как положено хозяйке, губы совсем преобразили ее.
Садясь на предложенный жестом руки стул, Лужинский начал с рекомендации:
- Прошу извинить, я не есть ваш знакомый. Моя фамилия Крашевский, Ян Крашевский - политэмигрант.
Женщина наклонила голову, мол, буру во внимание. Обошла столик и села с другой стороны. Рассудительный гость констатировал для себя, что женщина в своей жизни достаточно принимала визитеров. Она и не пытается как-то скрыть свою роль резидента. Ведь она, мол, резидент не какого-то там второстепенного государства…
- Вас я посетил по совету… знакомых. Собственно, хочу просить хотя бы совета, как попасть мне на счастливый, избавленный этих ужасов войны заокеанский континент. Буду очень благодарен, мисс Гревс, за этот дружеский совет и помощь.
Лужинскому не впервой было говорить всякую чепуху, навязывая разговор. Иногда с первых же слов он ловил малейшие движения брови, губ, глаз собеседника и по ним знал, верят ему или нет. Эта женщина, не моргнув глазом, не меняя позы, смотрела ему прямо в глаза. Чувствовал, что не хватит его в этом поединке, но ведь и она не каменная. Где-то же настанет ее очередь сказать хотя бы одну фразу.
- Как вам известно, Европа сейчас пылает в огне войны. А что будет потом, трудно себе даже представить…
- Потом… могут быть коммунисты, что же тут думать, - изрекла достаточно тихо и удивительно нежно. Осуждает она такую перспективу или радуется ей?
- Господи! - искренне воскликнул Лужинский, выискивая самую дипломатичную середину. - Вы, видимо, шутите или, может, пугаете. Ведь польский народ…
- Нация, а не народ! - самоуверенно возразил тот же нежный голосок женщины. - И показалось Лужинскому, что в результате проверки посетителя хозяйка осталась довольна. Верит ли словам, трудно понять. Но худшего не предполагает.
- Народ, нация… Знаете, в наше время, извините, трудно уже различать эти понятия. Гитлеровские войска, к сожалению, не очень доискиваются, скажем, крайних элементов, а обижают всех подряд. Даже искренних поляков.
- К сожалению, к сожалению. Это правда. Но что же могу я, обычная женщина?
- С другого континента, - подсказал Лужинский, почувствовав силу, как боец в поединке, побеждая сопротивление врага.
Улыбнулась. Энергично встала и, достав сигареты и принадлежности для курения, подала это все на стол. Гость с благодарностью принял сигарету. Не зажигая ее, ждал.
- Что бы вы хотели? Инженер, ученый, литератор?
- Инженер, прошу покорно. В Кракове оставил незаконченный проект одной заводской… да это, собственно, не имеет значения. Мне бы надо лишь какой-то зацепки, - Лужинский тоже пристально всматривался в глаза хозяйки. - Только бы зацепки. Кстати, мистер Адам Безрух посоветовал мне…
Хозяйка вскочила со стула, подошла почти вплотную к поляку.
- Вы знаете Адама Безруха?
- Отлично знаю. Это один из моих закадычных друзей. Он остался там… Такие люди пока что нужны именно там, - чуть не вздыхая, мечтательно грустил гость. Слово «там» он произносил столь определенно, что хозяйка и не спрашивала, что же посоветовал ему Безрух.
Повернулась, заламывая одной рукой пальцы на другой.
- Давно вы видели Адама Безруха? - спросила уже совсем другим тоном. «Безрух» прозвучало для нее как пароль, и Лужинский почувствовал еще больше уверенности в себе: с этим именем он может тут говорить, расспрашивать, даже требовать.
- В день передачи одной радиограммы на ваше имя я попрощался с Адамом, а потом… как видите.
- И больше?
- Ни разу. Он же, наверное, вернулся туда… Те его друзья были при нем. Именно благодаря им я и попал в эти благословенные края.
Таки зажег сигарету и тоже поднялся со стула. Он здесь уже не случайный проситель. Имя Безруха оказалось неотразимым ходом в этой сложной игре. Но игра еще только начиналась. Чувствовал внутреннюю дрожь. Ниночка, вот-вот вынырнет на поверхность из такой ужасных бездны.
- Но это было давно, мой милый мистер Рашевский. И телеграмма, к сожалению, была последней.
- Как последней? А ребенок генерала Андрея Дорошенко? - ответил гость, оставив обходные маневры.
Собеседница не торопилась с ответом. Только и заметил по побледневшим устам, как она пыталась пересилить впечатление. Только когда гость подошел к задумавшейся в очевидном упадке резидентке, она, до сих пор как-то проверяя гостя, решилась:
- Короче говоря, эта запутанная игра Адама сошла на нет. Ребенок требовался до войны, пока велось дело о генерале, отце девушки, и живой был Жозеф Бердгавер. Война началась почти одновременно с выполнением этого предварительного плана разведки. Ребенок стал не нужным, как и сам Бердгавер…
- Так он умер? - Лужинский едва вспоминает это имя, единственный раз услышанное из уст Марии Иосифовны.
- Умер ли уже, или еще жив - это дела не меняет. Он в Дахау, а оттуда разве что его пепел ветром выдует из крематория. Итак, ребенок, как видите, не нужен. Гестапо, может, и нуждалось в нем для… допросов и своих профессиональных дел с Бердгавером в Дахау. Теперь уже идет война. Правда, у ребенка есть еще его родная мать - жена советского генерала, которым теперь могут интересоваться уже другие круги обоих континентов…
- Значит, ребенок…
- Да, нашей разведке ребенок влиятельного генерала советов пригодилось бы в далеко идущих планах. Это понятно. Но он погиб в океане. Товар, как видите, не стоит разговоров…
И встала словно отягощенная неприятными воспоминаниями. Ни слова больше не сказав, вышла в другую комнату.
Усидеть и Лужинскому стало трудно. Свободно прошелся по комнате, как будто в собственном помещении на Воевудской в Кракове. Когда хозяйка ветром вернулась в комнату, Лужинский с предосторожностью посмотрел на улицу в окно. Чего-то опасного для себя там не заметил.
- Пожалуйста, итальянской читаете или прочитать? - предложила, садясь на свое место за столом.
- О, сделайте одолжение. Кроме английского и то, как слышите, с горем пополам, знаю только родной язык.
- Бардзо проше пана, естэм полячка из эмигрантов на том заокеанском континенте… - и, обратив внимание на очевидный эффект, заторопилась. - Прошу слушать: «Капитан Ганс Горн за несколько месяцев пребывания на острове успел с лучшими успехами повторить легендарного Робинзона. Замечательный гитлеровский ас, он даже удивился, что его сбил какой-то шестой английский истребитель. Правда, шестой рисковал повторить трагическую судьбу своих предшественников. Но все-таки сбил. Капитан Горн упал в пучину бушующего океана и чудом спасся на торпедированном, полузатопленном катере своего же, немецкого производства. Тем катером, как ничтожной щепкой, позорно поиграл океан и выплюнул к берегам острова…» - Слышали? Полузатопленный катер немецкого производства. На таком же и был отправлен сюда ребенок… Ну, с того острова нейтральные рыбаки вывезли несчастного героя на континент.
- Слышу, мисс Гревс. Надо думать…
- Тщетно думать, господин Ян. Под тем флагом шел наш катер, это ясно. Катер, как видите, не дошел до нейтрального порта.
- Затонул, такой ужас! Просто не верится, что это те же джентльмены. - Лужинскому не надо было притворяться, его в самом деле остро, горячо поразило известие. Ведь с катером, наверное, вяжутся нити и его дела.
- Господин мог бы узнать больше о катере у того летчика гитлеровской морской авиации.
- Он здесь? - спохватился Лужинский, поднимаясь.
- В Испании. Военная испанский лодка забрала у рыбаков летчика уже в нейтральных водах Испании. Романтический герой, скажу вам, сенсация для нейтралов. Ежедневно в прессе такие мудреные интервью. Но я… женщина! В Испании потерпела провал и вынуждена была перебазироваться сюда. Если бы господин…
- С дорогой душой, сударыня, - залепетал гость, поддерживая взятый хозяйкой тон. И вдруг замер: - Это… почти невозможно.
- Господин тоже потерпел провал? - спросила.
Лужинский никак не мог понять, что же подразумевает заокеанская резидентка в Португалии под этим «тоже».
- Собственно-о… - замялся неловко. - Я еще не был в этой стране средневековых рыцарей и современного мира.
- Мир, извините, вы напрасно так патетически приписываете Испании. Но ничего. Что же вам мешает стать таким же польским эмигрантом в Испании, какой вы здесь?
Лужинский сначала еще больше смутился, на этот раз уже сноровисто доигрывая роль. С этой «землячкой» надо идеально играть в искренность, убеждать каждым движением, каждой интонацией в речах. А речь может подвести! И он фигурально вывернул оба кармана своих брюк, смутился при том, чем вызвал искренний смех хозяйки.
…Пришлось почти тем же маршрутом проехать в поезде, в котором его на первых же шагах выследил Бруно Рашевич. Повидаться с ним еще раз, объясниться, имея рейсовый билет на Мадрид? Могла же и женщина с детьми быть его какой-то знакомой, может и родной, которую он должен был инкогнито отправить из Сетубала в Испанию. Вполне возможно и то, что коммунист Лужинский хотел вместе с нею выскользнуть из Португалии, если бы этому не помешал тщательный служитель полиции нейтральной страны.
Неужели же погиб с тем катером и ребенок Марии Иосифовны? Вооружившись газетами, Лужинский перечитывал все, что писалось про эсэсовца-летчика. Много было написано, а как мало сказано! Так, может, и версия мисс Гревс только манящее совпадение, катеров немало плавает в океане…
Проницательным умом Лужинскому повезло докопаться, что тот летчик еще ни разу не сказал ничего больше о подбитом в океане катере под нейтральным флагом. Случайность?
Именно это и поддерживало искорку надежды. Что же это за катер и куда он делся?.. Документы, полученные усилиями мисс Гревс, помогли Лужинскому проехать границу без каких-либо неприятностей. То, что в документах было все так ясно написано, начиная от имени Яна Крашевского и кончая целью - свидание с родными в Мадриде, не вызывало никакого подозрения. Только поинтересовались, почему на то свидание он едет из Португалии, а не с какой-то другой страны?