Перед ним стоял их Дион. Прекрасная головка Барины покоилась на его груди, а рука его лежала на её белокурых волосах. Гибкое тело молодой женщины дрожало точно от глубокого волнения.
Когда Дион заметил друга, она тоже подняла голову и обернулась. Действительно, лицо её было в слезах, но то не были слёзы горя, голубые глаза Барины светились счастьем.
Тем не менее Горгий заметил в её лице что-то, чего не мог бы определить словами. Это был отблеск благодарности, переполнявший её душу.
Отыскивая архитектора, Дион встретился с Бариной, и то, чего он так боялся вчера, случилось.
Первый же её взгляд вырвал из его уст признание.
В кратких серьёзных словах он сказал, что любит её и будет считать гордостью и украшением своего дома.
Глаза Барины наполнились слезами от избытка счастья; она молчала, точно поражённая чудом, случившимся с ней, но он подошёл, взял её за руку и откровенно рассказал, как смущало его воспоминание о строгой матери, пока любовь не пересилила. Теперь он спрашивает с полным доверием, согласна ли она сделаться украшением и честью его родного дома, согласна ли войти в него хозяйкой. Он знает, что её сердце принадлежит ему, но должен услышать это из её уст…
Тут она перебила его восклицанием:
— Скажу одно: твоя жена будет жить и в радости, и в горе только для тебя! Весь мир исчезнет для неё, если ты назовёшь её своей!
При этих словах, звучавших как торжественная клятва, тяжесть свалилась с его души. Он прижал её к сердцу, повторяя:
— В радости и в горе.
В таком виде застали их Горгий и Елена, и архитектор впервые и не без некоторого удивления убедился, что между его счастьем и счастьем влюблённого нет никакого различия. По-видимому, Елена почувствовала то же самое.
Вскоре дом старого философа, до тех пор омрачённый заботами и опасениями, огласился весёлыми возгласами.
Архитектор чувствовал себя лишним в этом семейном, связанном общей радостью кружке, и вскоре его громкий голос, отдававший приказания рабочим, раздался подле сада Дидима.
IX
Горгий немедленно принялся за работу. Когда он уже хлопотал над установкой статуи перед храмом Диониса, к нему явился Дион, которому хотелось повидаться с другом до отъезда из города со своей возлюбленной. Со времени их последней встречи Горгий сам себя превзошёл: постройка стены по распоряжению Антония уже началась, отданы были приказания привести в порядок маленький дворец на оконечности Хомы, украсить его для встречи, устроить триумфальные арки. Смотритель работ, очень дельный и проворный человек, едва успевал записывать его приказания на табличке.
Разговор с другом был непродолжительным, так как Дион обещал сопровождать женщин за город. Несмотря на обручение, решили уехать сегодня же, так как Цезарион уже два раза являлся к Барине в течение дня. Она не приняла его, но настойчивость молодого человека заставляла её желать скорейшего отъезда.
Решено было воспользоваться большой повозкой и лодкой Архибия, чтобы избежать надзора.
Свадьба должна была состояться в «Убежище мира». Впоследствии они рассчитывали вернуться в Александрию на корабле Диона, носившем название «Пейто». Владелец его охотно вспоминал о своей ораторской деятельности. Теперь он решил перекрасить корабль и переименовать его в «Барину».
Дион сообщил другу всё, что ему было известно об участи флота и царицы, и тот, несмотря на множество хлопот, с вниманием слушал его сетования о будущей судьбе города, его независимости и свободе, потому что и сам принимал эти вещи близко к сердцу.
— В счастливые времена, — воскликнул Дион, — я делаю, что мне нравится! Теперь же на каждом порядочном человеке лежит обязанность укрепить в своём собственном доме традиции, переданные нам нашими предками. Они не должны угаснуть, пока в Александрии останутся македонские граждане. Если могущество Рима сделает Египет провинцией республики, всё же можно отстоять значительную долю наших прав. Но, что бы ни случилось, мы всё-таки останемся источником, из которого Рим будет черпать облагораживающие дух знания.
— И искусство, — прибавил архитектор, — которое украшает его суровую жизнь. Уничтожив нас, он поступит, как девушка, растоптавшая редкий, прекрасный цветок.
— Что значит цветок для девушки в сравнении с тем значением, какое наш город имеет для Рима! Если мы встретим его посягательства с достоинством и твёрдостью, мы сможем спасти многое.
— Будем надеяться! Но тебе, друг, следует подумать и о других врагах, не о римлянах. Берегись Иры! Теперь, когда она убедится, что ты не любишь её… В ней есть что-то такое, что всегда напоминает мне шакала. Ревность! Она способна на все…
— Но, — перебил Дион, — Хармиона разрушит её оковы; кроме того, хотя я и не особенно рассчитываю на Архибия, он всё же влиятельнее их обеих и сочувствует нашей женитьбе.
Горгий вздохнул с облегчением и воскликнул:
— Итак, желаю вам счастья!
— Пора тебе подумать и о своём счастье, — сказал Дион. — Брось-ка эту бродячую жизнь. Походная палатка — неподходящее жилище для архитектора. Ты выстроил мне дворец, построй же и для себя прочный, безопасный от бурь дом. Право, давно пора!
— Я подумаю о твоём совете, — отвечал Горгий. — Но пора за работу. Предстоит столько важных дел, а у нас тратят время на сооружение триумфальных арок для побеждённых. Твой дядя приказал приготовиться к самой торжественной встрече. Пути судьбы и великих мира сего окутаны мраком; пусть хоть ваш путь освещает яркое солнце! Мы, конечно, узнаем, когда будет ваша свадьба, и, если удастся, я приеду к вам. Счастливец! Но меня зовут. Да охранят вас на пути Кастор и Поллукс и все боги, благосклонные к путникам, а Афродита и боги любви — в царстве Эроса и Гименея.
Сказав это, он впервые обнял своего друга, который крепко пожал ему руку, прибавив:
— До свидания в Ирении, на свадьбе, старый, верный товарищ.
Затем он уехал, а Горгий задумчиво смотрел ему вслед.
Пурпурный плащ Диона ещё не скрылся из глаз, как оглушительный треск и грохот вывели его из задумчивости.
Обрушились леса, выстроенные на скорую руку для установки статуи. Восстановить их было недолго, но всё-таки этот случай произвёл тяжёлое впечатление на архитектора. Как сын своего времени, он верил в предзнаменования. Притом же опыт показал ему, что за подобными случаями всегда следовало какое-нибудь несчастье в кругу его друзей. Опасаясь за участь дорогой ему пары, он решил следить за Дионом и попросить Архибия сделать то же.
Впрочем, работа скоро заглушила это неприятное чувство. Леса были быстро поправлены, и Горгий с удвоенной энергией взялся за дело.
Мало-помалу за пасмурным днём наступили сумерки.
Прежде чем пришла ночь, обещавшая быть бурной и дождливой, Горгий ещё раз отправился в Брухейон посмотреть, как идёт дело, и отдать дальнейшие распоряжения, так как работа должна была продолжаться и ночью.
С моря дул сильный северный ветер, гасивший факелы и светильники. Несколько капель дождя попали в лицо Горгия. За Фаросом и по ту сторону гавани скопились тёмные тучи. Всё обещало бурную ночь, и тягостное предчувствие беды снова овладело архитектором. Тем не менее он бодро принялся за дело.
Настала ночь. На небе не виднелось ни единой звёздочки. Холодный северный ветер пронизывал до костей, и Горгий приказал, наконец, рабу принести плащ. Накидывая на голову капюшон, он заметил толпу людей с носилками, направлявшуюся на Лохиаду.
Может быть, сыновья царицы возвращались домой с прогулки. Но в общем процессия больше походила на праздничную, собравшуюся по поводу победы. Дело в том, что теперь все верили в выигранное сражение. Радостные восклицания народа, стекавшегося в гавань несмотря на дурную погоду, доказывали это.
Когда последний факел промелькнул перед глазами Горгия, он решил, что свита царских сыновей запаслась бы лучшим освещением в такую тёмную ночь. Вдруг он заметил раба, приближавшегося с другой стороны тоже с факелом. Это оказался Фрикс, старый слуга Дидима.
Архитектор тотчас узнал его. Зачем он послан так поздно в эту тёмную ночь?
Развалившиеся леса тотчас пришли ему на память.
Может быть, Дидим послал за помощью для кого-нибудь из членов семьи? Не случилось ли несчастья с Еленой?
Он остановил раба, и тот ответил на его вопрос тяжёлым вздохом и пословицей:
— Беда не приходит одна. — Затем он сообщил следующее: — Вчера была большая тревога. Сегодня, когда всё уладилось и было так весело, я подумал: за весельем следует горе; наверное, нам грозит ещё какое-нибудь несчастье. Так и случилось.
Горгий просил рассказать ему, что именно случилось; тогда старик подошёл поближе и вполголоса сообщил, что Филотас из Амфиссы, ученик и помощник Дидима, молодой человек из хорошей семьи, был приглашён Антиллом, сыном Антония, на пирушку. Это случалось уже не в первый раз, и он, Фрикс, предостерегал Филотаса, так как маленьким людям, которые вздумают водиться со знатными, почти всегда достаются тычки и пинки. Молодой человек всегда возвращался с таких празднеств нетвёрдой походкой, с красным лицом. Сегодня он вернулся в страшном волнении, бегом, точно за ним гнались, и, поднимаясь по лестнице в свою каморку на верхнем этаже, оступился и свалился вниз. По мнению Фрикса, у него нет никакого существенного повреждения. Дионис охранил пьяного; но, очевидно, в него вселился демон, так как он только плачет и стонет и не отвечает на вопросы. Правда, ему известно ещё с праздника Диониса, что молодой человек принадлежит к числу тех, на кого вино нагоняет тоску; но на этот раз с ним, очевидно, случилось что-то необычайное, так как лицо его всё в саже и имеет ужасный вид.
Когда его хотели перенести в комнату, он отбивался руками и ногами, как бешеный. По мнению Дидима, им овладели демоны, что нередко случается при падении вниз головой, когда упавший, ударившись о землю, потревожит находящихся в ней духов. Как бы не так! Демоны-то демоны, только это демоны вина! Молодой человек просто пьян. Но старый господин очень дорожит с