Пересматривая ящичек с различными составами для окраски волос, она думала об опасностях, которыми угрожает этот новый и ещё неясный для неё оборот дела, но Барина видела впереди только свидание с милым и пребывала в самом радужном настроении, когда вернулась нубиянка.
Тотчас приступили к переодеванию.
Работая руками, Анукис не переставала действовать и языком. Она рассказывала по порядку о происшествиях этого хлопотливого дня.
Барина слушала с напряжённым вниманием и становилась всё веселее по мере того, как ей становился понятен план, придуманный для её спасения. Но Хармиона делалась всё серьёзнее и задумчивее, размышляя об опасностях, угрожавших её пленнице. Тем не менее она сознавала, что невозможно отговаривать Барину от попытки к бегству.
Когда все приготовления уже близились к концу, она подумала, что помогает предприятию, идущему вразрез с требованиями царицы, и что, без сомнения, вызовет её неудовольствие, а может быть, и гнев. Тягостное чувство охватило её. За себя она не боялась, и даже вовсе не думала о дурных последствиях, которые может навлечь на неё бегство Барины. Её удручало сознание, что она в первый раз поступает вопреки воле Клеопатры, после того как всю жизнь исполняла её желания и помогала её стремлениям. Правда, ей пришло в голову, что, помогая бегству Барины, она избавляет царицу от позднего раскаяния. Она ни минуты не колебалась, чтобы спасти юную, прекрасную жизнь, расцвет которой посетили бури и страдания и которой улыбалось счастье, но, как бы то ни было, этот похвальный поступок слишком противоречил стремлениям и целям её существования. А ведь та — Хармиона даже не решалась назвать её имени, — которой она собиралась изменить, должна стоять для неё бесконечно выше других людей, поскольку приобрела гораздо больше прав на её любовь и верность.
Если попытка к бегству увенчается успехом, конечно, можно только радоваться. Тем не менее она почти нехотя принялась за превращение прекрасного лица Барины в лицо нубиянки. Да и жаль ей было портить красоту молодой женщины, когда пришлось обрезать часть её пышных белокурых волос.
Всего этого, конечно, нельзя было избежать, и чем дальше рассказывала Анукис, тем меньше сомнений оставалось у её госпожи.
Уже один разговор между Ирой и Алексасом, подслушанный нубиянкой, требовал спасти Барину и её возлюбленного от таких могущественных врагов. Верный слуга Диона, имени которого старуха не знала и о котором сказала только, что он нашёл такое надёжное убежище, какого не отыщет и крот, роющийся под землёй, был точно послан самой судьбой, вместе с архитектором. Проход в подземельях храма Исиды, найденный Горгием, тоже казался чудом.
На табличке, которую Эзопион, рассказав о главном, потихоньку сунула в руку Хармионы, было написано: «Архибий своей сестре Хармионе — привет. Зная тебя, я думаю, что тебе будет так же неприятно участвовать в этом приключении, как и мне, но ты должна пойти на это ради её отца. Нужно спасти от гибели жизнь и счастье его ребёнка. Итак, ты проводишь Барину в храм Исиды. Там она встретит своего возлюбленного, которому ты и передашь её. Тут они и обвенчаются: об этом я позабочусь. Тотчас после свадьбы ты можешь вернуться домой. Не говори Барине о наших планах. Разочарование будет слишком велико в случае, если они окажутся неисполнимыми».
Это письмо развеселило Хармиону. Предстояла свадьба Барины с избранником её сердца, а невеста была дочерью Леонакса, когда-то близкого сердцу Хармионы. Все сомнения и опасения её рассеялись, и, когда переодевание было кончено и Барина явилась в образе чернокожей нубиянки, она должна была сознаться, что в таком виде нетрудно будет вывести её из дворца.
Она сказала Барине, что сама будет сопровождать её, и хотя молодая женщина не могла поцеловать подругу, по милости раскрашенного лица, но её пылкая благодарность была и без того ясна Хармионе и верной Анукис.
Нубиянка осталась одна. Заботливо уничтожив все следы маскарада, она подняла руки и умоляла богов своей родины оказать покровительство красавице, которая шла навстречу стольким опасностям.
Госпожа наказала ей в случае, если Ира не вернётся и Клеопатра потребует Хармиону, извиниться за отсутствие и заменить её. Ещё во время похода Клеопатра пользовалась однажды услугами Эзопион из-за болезни Хармионы и хвалила её ловкость.
Когда Хармиона выходила из дворца, её почти всегда сопровождала чёрная рабыня. В обширных коридорах уже зажглись светильники и лампы, а на дворах факелы и смола, но, хотя освещение местами было довольно ярко, никто из многочисленных телохранителей, офицеров, евнухов, чиновников, сторожей, служителей и рабов, привратников и вестников не обратил на них внимания.
Так достигли они последнего двора, и только здесь пришлось им пережить минуту, когда кровь застыла в жилах: навстречу шёл тот, от кого они ожидали худшего зла, — сириец Алексас.
Он не прошёл мимо беглянок, а остановил Хармиону и вежливо, почти подобострастно сообщил ей, что царица поручила крайне неприятное для него дело: допросить её пленницу, и что он намерен приступить к этому допросу завтра утром.
Тем временем сопровождавший его слуга легонько толкнул Барину в бок и шепнул ей:
— Сегодня вечером опять, как вчера, ты должна досказать нам историю князя Сеткау.
У беглянки язык точно прилип к гортани. Однако она кивнула головой, в ту же минуту Алексас раскланялся с Хармионой. Раб последовал за ним, а Барина вышла вслед за своей покровительницей на свободу.
Свежий морской ветер повеял на неё, как отрадный привет из царства свободы и счастья, и к ней вернулось присутствие духа настолько, что она передала Хармионе слова раба. Эзопион могла напомнить о них вечером и укрепить в слугах уверенность, что она, а не Барина сопровождала Хармиону.
До храма Исиды было недалеко, но вскоре их остановило новое препятствие: бесконечная процессия, спускавшаяся по ступеням храма. Во главе шествия восемь пастофоров несли изображение Исиды. За ними следовали жрицы богини и чтецы с раскрытой книгой. Далее четверо пророков. Их глава, верховный жрец, важно шествовал под балдахином. Остальные несли в руках свитки, священные сосуды, венки и знамёна. Жрицы, из которых некоторые были с распущенными волосами и в венках, смешивались с толпой духовных, и их высокие голоса сливались с басами мужчин. Служители храма и толпа молящихся замыкали шествие — все в венках и с цветами в руках. Факелоносцы освещали путь, и облака дыма от благовонных курений окутывали процессию.
Беглянки видели, как процессия направилась на Лохиаду, и из разговоров окружающих поняли, что она должна передать «Новой Исиде», царице, привет богини.
Клеопатра не могла не принять такую депутацию и была обязана показаться ей с коронами обоих Египтов и в полном облачении жрицы, которое знали во всех мелочах только две её поверенные, тогда как простые служанки, вроде Анукис, не сумели бы справиться с ним.
Это обстоятельство снова наполнило беспокойством душу Хармионы, и, когда наконец лестница освободилась, она со страхом подумала, чем всё это кончится.
По-видимому, беглянка и её покровительница напрасно продолжали свой путь, так как служители не пустили их в храм, объявив, что он будет заперт до возвращения процессии. Барина бросила на свою спутницу робкий и вопросительный взгляд; но, прежде чем та успела ответить, перед ними на ступенях храма возникла высокая мужская фигура. Это был Архибий, который спокойно предложил женщинам следовать за ним. Молча повёл он их вокруг храма к боковым дверям, куда незадолго перед тем проследовали носилки в сопровождении нескольких человек.
Пройдя по длинной лестнице, они достигли целлы.
Три ряда колонн разделяли святилище на столько же отделений. Среднее было посвящено Исиде, левое — её супругу Осирису, правое — Гору, сыну великой богини. Перед ним, скрытые в вечернем сумраке, возвышались алтари, уставленные, по распоряжению Архибия, жертвенными приношениями.
Подле статуи Гора стояли носилки, принесённые в храм незадолго до прихода женщин; из них вышел, поддерживаемый друзьями, стройный молодой человек.
Глухой гул наполнил зал. Это раздавались удары в железную дверь святилища. Затем последовал резкий звук металлических задвижек, которые задвигал старик Неокор.
Барина вздрогнула, но не спросила о причине шума, да она и не давала себе ясного отчёта в том, что здесь происходит. Молодой человек, который теперь подошёл к алтарю, продолжая опираться на руку друга, был Дион, её возлюбленный, подвергшийся таким опасностям ради неё. На него был устремлён её взгляд, к нему стремилось всё её существо, и, не владея собой, она громко назвала его по имени.
Хармиона с беспокойством взглянула на окружающих, но тотчас успокоилась. Рослый мужчина, поддерживавший Диона под руку, был его лучший друг, архитектор Горгий; другой, ещё более высокий и крепкий, — брат Хармионы, Архибий. Женщина, только что снявшая с головы покрывало, оказалась Береникой, матерью Барины. Более надёжных друзей вряд ли можно было найти. Хармиона не знала только красивого молодого эфеба, стоявшего рядом с её братом.
Барина, всё ещё державшая её за руку, хотела было подойти к матери и возлюбленному, но Архибий удержал её, сказав, что она должна потерпеть. «Если только ты согласна, — прибавил он, — обвенчаться у этого алтаря с Дионом, сыном Эвмена».
Хармиона почувствовала, как задрожала рука её спутницы при этих словах. Но молодая женщина подчинилась требованию друга.
Всё кругом затихло. Архибий взял из рук жениха какой-то свиток, заявил присутствующим, что он явился как кириос, или посажёный отец невесты, и спросил у Барины, признает ли она его таковым. Затем он передал свиток, на котором был написан брачный контракт, Диону, чтобы тот ознакомился с его содержанием. Далее он объявил присутствующим, что при этой наскоро совершаемой церемонии они должны исполнить роль: Горгий — паранимфа, или дружка, а Береника подружки. После этого они зажгли факел у огня на алтаре. Архибий как кириос по египетскому, а Береника как подружка по греческому обычаю соединили руки жениха и невесты, а затем Дион передал своей возлюбленной железное кольцо.