– Ка-ароче, господа хорошие, – заговорила она, растягивая слова, – хотите верьте, хотите нет, но мильены ваши мне до лампочки!
– Послушайте, мы вовсе не хотим сказать… – начал было отец Эрни.
– Все, что мне нужно от вашего сыночка, – это… – Пэтти сделала драматическую паузу, – старый добрый секс! Такой секс, от которого крыша едет и мозги плавятся! Вот поэтому мы и уходим. Нам пора в кроватку. Чао!
У Эрни от этой речи потемнело в глазах, и, воспользовавшись его замешательством, Пэтти стряхнула с плеча его руку. Танцующей походкой, вызывающе покачивая бедрами, она двинулась к выходу. Пройдя шагов шесть, остановилась и окинула его дерзким взглядом.
– Ну что, герой, идешь?
Эрни бросил взгляд на родителей. В первый раз за всю сознательную жизнь он видел у них на лицах одинаковое выражение – глубокое потрясение.
– Иду! – откликнулся он и поспешил к Пэтти.
Пэтти знала, что идея с зеркалами себя оправдает, но не представляла насколько! Что за наслаждение – ощущать толчки Эрни внутри себя и одновременно видеть, как ритмично вздымаются и опускаются мускулистые ягодицы!
По обе стороны кровати Пэтти поставила лампы, чтобы лучше видеть происходящее. После размолвки за ужином Эрни кипел от гнева, так что Пэтти сочла за благо уступить первую очередь ему. Эрни лег на спину, а Пэтти оседлала его и принялась скользить вверх-вниз по воздетому стволу, предоставив груди в распоряжение любовника.
Когда Эрни воскликнул, что вот-вот кончит, они поменялись местами. По энергичным движениям возлюбленного, по его тяжелому дыханию Пэтти видела, что разрядка близка, да и ее саму отражение в зеркалах быстро довело до нужной кондиции.
– Нравится? – прошептал Эрни ей на ухо.
– Еще как… ты не представляешь, – прошептала она, задыхаясь, сжимая руками его крепкие ягодицы.
– Представляю, – выдохнул он. – Мне нравятся зеркала… и нравится, что ты меня видишь…
Пэтти ахнула, ощутив приближение знакомой сладостной судороги.
– Эрни… я…
– Знаю. – Он начал двигаться еще быстрее, и кровать под ними затряслась. – Я тоже.
– О, Эрни… Эрни…
Зеркала ли стали тому причиной, или долгое ожидание, или волнение, вызванное сценой на ужине, но такого оргазма Пэтти давненько не испытывала!
– Дай мне все! – бормотал Эрни. – Откройся… да… вот так… – Он застонал. – Да, да, так! Давай, Пэтти, давай!
И она исполнила его просьбу – запрокинув голову и выгнувшись дугой, открыла для Эрни самые сокровенные свои глубины.
– Теперь я… – шептал ей в ухо его голос. – Сейчас… да… да… о, Пэтти! – Он громко вскрикнул; кровать подскочила и с грохотом ударилась о стену.
Пэтти подняла затуманенные наслаждением глаза, чтобы увидеть, как Эрни кончит.
И хорошо сделала, потому что в этот миг зеркало, висевшее аккурат над его мускулистыми ягодицами, накренилось и скользнуло вниз. Подняв ногу, Пэтти успела остановить его падение.
Эрни застонал и замер в ее объятиях.
– Что ты делаешь?
– Зеркало падает. Я держу его ногой.
Эрни приглушенно фыркнул и затрясся от смеха.
Пэтти уже привыкла, что в ее блестящих планах вечно обнаруживается какой-нибудь изъян. Поначалу она расстраивалась, особенно выводил ее из себя смех Эрни. Но постепенно Пэтти поняла, что Эрни смеется не над ней, а с ней вместе. Ему это нравилось – нравилось почти так же, как заниматься любовью. Так что Пэтти перестала смущаться.
– Знаешь, странное возникает ощущение, когда мужчина лежит на тебе и смеется, – заметила она.
Эрни поднял голову и взглянул Пэтти в лицо.
– Пора бы уже привыкнуть. Мне почему-то кажется, что это не в последний раз.
– Мой план был безупречен. Это ты раскачал кровать!
– Это упрек?
– Пожалуй, нет. – Пэтти улыбнулась. – Бедные соседи!
– Черт, я опять о них забыл! – простонал Эрни. – Как и об остальном человечестве. Нам с тобой нужны звуконепроницаемые стены – или домик где-нибудь в глуши.
Понимает ли он, как звучат его слова? – подумала Пэтти. Как будто Эрни мечтает о любовном гнездышке… Разумеется, он ничего подобного в виду не имел, но все же странно слышать такое от человека, старательно избегающего привязанности.
Впрочем, если он и созрел для близости, ничего из этого не выйдет – я-то не созрела! Проститься со свободой? Да ни за что! Так что надо следить за собой и не подавать Эрни ложных надежд. Пусть не думает, будто я на что-то надеюсь… то есть не надеюсь, а… ах черт! В общем, мне это не нужно. Господи помилуй, я ведь едва-едва переселилась в Лондон! И вообще, стоит лишь представить, как будет смеяться Фэй…
– Знаешь, мне хотелось бы опустить ногу.
– Правда? – Эрни приподнялся на локтях и оглянулся. – Интересная поза. Я и не знал, что ты умеешь так задирать ноги. Может, попробуем как-нибудь, а?
– Ответ отрицательный. Ноги затекут.
– Ладно. Давай тогда повесим эту штуку на место.
Эрни скатился с нее, Пэтти, изловчившись, села и теперь придерживала зеркало рукой.
– Вот, я его держу.
– Подождешь минутку, пока я схожу в ванную?
– Конечно.
Пожалуй, она повесит зеркало без его помощи. Теперь Пэтти видела, в чем дело, – разогнулась проволока. Это легко исправить.
Встав с кровати, Эрни обернулся.
– Только не исчезай, хорошо?
Пэтти встретилась с ним взглядом. Они так и не поговорили о прошедшем вечере – времени не нашлось. Едва Эрни увидел зеркала, одежда его разлетелась по всей комнате.
Но, наверное, он хочет поговорить. Еще бы – после такой-то сцены! А она должна извиниться за то, что наговорила его родителям, – не хочется, конечно, но надо.
Так что на этот раз, сказала себе Пэтти, я изменю привычному сценарию. Но только на этот раз.
– Ладно, я остаюсь.
– Хорошо. – И он исчез в ванной.
Когда Эрни вернулся, Пэтти стояла на кровати и, подняв руки над головой, вешала на место зеркало.
– Тебе помочь? – подойдя, спросил Эрни.
Пэтти хотела ответить «нет», но вспомнила, какими глазами он смотрел на нее, когда просил разрешения поймать такси.
– Конечно. У тебя ведь руки длиннее моих!
Эрни взобрался на кровать. Вместе они повесили зеркало, а потом… случилось неизбежное: сплетясь руками и ногами, они упали на смятые простыни – но в этот раз легли на бок, чтобы смотреться в зеркало вместе.
Новая порция буйного восторга… новый поход Эрни в ванную… и вот они лежат обнявшись на черных атласных простынях. Пэтти, склонив голову на грудь Эрни, слушала, как бьется сердце. Пальцы Эрни перебирали ее волосы. Хорошо!.. Даже слишком.
Пэтти боялась размякнуть. Сейчас она лежит с ним в обнимку, там, глядишь, оставит его ночевать, а потом… Страшно подумать, что она может предать свою мечту! Ну нет, ни за что! Хорошо, пусть полежит рядом во время разговора, решила она, но потом я его подниму и выставлю.
– Никогда еще мы не делали этого дважды за вечер, – заметил Эрни.
– Да, кажется, ни разу.
– Во второй раз все по-другому. Не спешишь, стараешься растянуть удовольствие…
– Угу.
Пэтти второй раз тоже понравился. Но, если они будут вести разговоры о сексе, за вторым разом последует третий. А этого Пэтти совсем не хотелось. Барьеры между ними падали один за другим, и это ее пугало.
Так что она решила перейти к более безопасной теме – к родителям Эрни.
– Эрни, я сегодня нагрубила твоим родителям. Надеюсь, у тебя из-за этого проблем не будет. Когда будешь с кем-нибудь из них разговаривать, скажи, что я сумасшедшая, что сижу на транквилизаторах – словом, наплети что хочешь, лишь бы они успокоились.
Он крепче прижал ее к себе.
– Если мы когда-нибудь и заговорим друг с другом, то только по их инициативе. И извиняться тебе не за что. Это я должен за них извиниться – они такие, всегда такими были, и напрасно я вообразил, что они смогут хотя бы один вечер вести себя прилично. Прости, что я заставил тебя пройти через это.
– Не извиняйся. – Пэтти легла щекой ему на грудь, прислушиваясь к размеренному стуку сердца. – Глупо обижаться на такое смехотворное обвинение. И потом, классно я им отплатила!
– Это точно. – Несколько секунд Эрни молча гладил ее по волосам. – Они все надеются, что я образумлюсь и женюсь на какой-нибудь богатой наследнице из хорошей семьи. Этакий династический брак, как в Средние века. И не могут понять, что моя семейная жизнь окажется не лучше, чем у них.
– Так не поддавайся! Сейчас не Средние века, в конце-то концов!
Он вздохнул.
– Ты права. Но, даже если я женюсь по собственному выбору, от судьбы не уйти. И мы с женой, и дети – все мы будем жить под грузом богатства. Я видел, как деньги калечат людям жизнь, убивают все человеческие чувства, и будь я проклят, если обреку своих детей на такие страдания! Если бы ты росла со мной вместе, то понимала бы, о чем я говорю.
Пэтти приподнялась на локте и взглянула Эрни в лицо.
– Думаешь, у тебя было тяжелое детство? А в трех комнатах вместе с пятью братьями и сестрами жить не пробовал?
– Лучше так, чем в двадцати трех комнатах – одному.
– Ты не понимаешь, о чем говоришь!
– По крайней мере, тебе не было одиноко, – стоял на своем Эрни.
– Да я все на свете отдала бы за одиночество! Ты не представляешь, какое счастье – иметь собственную квартиру! Ну нет, свою свободу я ни на какие коврижки не променяю. Если я выйду замуж, то лет через десять, не раньше.
– Мои родители, как видишь, и в браке свободы не потеряли. Мне они нанимали нянек и гувернанток, а сами занимались всем, чем вздумается. Им просто незачем было общаться ни со мной, ни друг с другом. Иногда я думаю, что богатство убивает любовь.
– А бедность убивает душу! Прости, но ты действительно не понимаешь, о чем речь. Поезжай в Заводь да поживи с недельку в доме моих родителей – посмотрим, что ты тогда запоешь. – Она вздрогнула. – Если выживешь, конечно.
Хорошо, что мы об этом заговорили, подумала Пэтти. А то я уже начала забывать, чего хочу от жизни.